Северус Снейп:

Я хочу быть Сириусом Блэком.

Я знаю, что это смешно, но когда я смотрю на него, я вижу того, кем был бы я, если бы родился красивым.
Он одного роста со мной, у него тот же цвет волос, тот же цвет кожи, мы оба очень умны, даже наши имена - «Северус» Снейп, «Сириус» Блэк очень похожи. Но есть одно отличие – он красив, а я – нет.

Я - бледное отражение Блэка в грязной луже, я – его слабый брат-близнец, я – слизеринец, а он из Гриффиндора. Я – грязно-серый по сравнению с сияющим совершенством Блэка. И он- то, что я мог бы иметь, и тот, кем я должен был стать.
И все, что у него есть, он украл у меня.

И у него есть Ремус Люпин.

Я даже не помню, хочу ли я Люпина, потому что хочу быть Блэком, или я хочу быть Блэком, потому что хочу Люпина.

Все, хватит! Я хотел Люпина, так что я пришел к Блэку и потребовал вернуть назад мне мою собственность.

И Блэк улыбнулся.

Он улыбнулся своей фирменной улыбкой.

Улыбкой, которая возбуждала мальчиков, а девочек заставляла таять; улыбкой, которую я хотел стереть с его лица и надеть на свое. Когда я улыбаюсь, я так не выгляжу.

Он улыбнулся и заговорил. Сказал мне, что я должен увидеть Люпина, пойти за ним к Гремучей Иве, и дальше, к Визжащей Хижине. Он ходит туда каждое полнолуние. Блэк объяснил мне, как нажать палкой на выступ в стволе дерева. Сказал, чтобы я шел прямо туда и трахнул Люпина в Хижине, точно так же, как это делает он.
Немного удачи, сказал он, и Люпин даже не заметит разницы.

Он сказал мне все это и улыбнулся. И я никогда не спросил его: «Почему?»


Ремус Люпин:

Все началось так же, как и в любое другое полнолуние.

Был только свет. Лунный свет.

И я полз к нему, просовывая пальцы сквозь решетку на окне. Заживо похороненный. Замурованный в этой темноте, прошитой бледными лунными лучами.

Мне нужна Луна.

Я нуждался в ней, и эта нужда стала болью, и боль стала агонией, и агония стала звуком…Смехом. Хрипом. Криком. И, наконец, вой вырвался из кровоточащих, искусанных губ. Больше не губы, больше не рот. Только темно-красная, рваная рана, которая выпустила пустой воздух, а затем выплюнула огромную лужу собственной крови, потекшей вниз по грязным голым стенам.

Мне нужен свет.
Мне нужен лунный свет.

Тело больше не подчинялось мне, и темнота стала пыткой. Пыткой мучительного голода, и я вонзил зубы в собственную плоть, выдирая нервы и мускулы, обнажая голые кости.

Вокруг меня была жизнь. Теплокровные маленькие существа. Крысы, нетерпеливо фыркающие в луже моей крови. Летучие мыши, висящие под разрушенной крышей. Даже кошка, безразлично смотрящая на мою тень. У меня не было никакого интереса к ним.

Я охочусь только на человеческую добычу.

Я искал добычу, и добыча была рядом. Кто-то еще был здесь. Я мог слышать его шаги. Я мог обонять его кровь, которую качает слабое человеческое сердце. Близко, близко, так близко…..

Быстрый поворот в темный коридор и я увидел его глаза, увидел, как лицо искажается в инстинктивном признании. Он знал, кто я, и он знал, что я. И он знал, что сейчас умрет.

Или что-нибудь похуже.


Северус Снейп:

Сначала я решил, что это просто ловушка. Я увидел тень животного, и подумал, что Блэк поймал кого-то в Запретном лесу. Но это было до той секунды, когда я увидел эти глаза. Глаза в глаза, и через какие-то доли секунды наступил ужасный момент признания, я увидел свою любовь в тех глазах. И я знал, кто он. И я знал, что он. И я знал, что сейчас умру.

Или еще хуже.
И я закричал.

Я был лучшим учеником по Защите от темных искусств, и если кто и был способен к выживанию, так это я. И сразу в памяти всплыло:
- Не кричи.

- Не кричи, потому что тогда он захочет поиграть с тобой. Единственная твоя надежда – заставить его поверить, что ты мертв. Упади на землю. Закрой глаза. И молись, чтобы ты снова смог открыть их.

Затем его зубы вонзаются в меня, и я понял, что не кричал. Не кричал «тогда», потому что сейчас я понял, что такое крик. Крик разрывал меня на кусочки.

Можно было надеяться, что в такой ситуации сознание закроется от боли, что разум найдет способ спрятаться от этого, чтобы не испытывать такую боль, такую тошноту, такую агонию.

Но нет.

Меня не просто заживо съедали. Я съедался, осознавая это. Полностью понимая все. Я знал, что это было преднамеренно. И это животное, это существо, которое было Ремусом Люпиным, намеренно играло со мной, смаковало мои крики, специально не убивая меня.
Я чувствовал каждый укус, каждый вырванный нерв, каждую сломанную кость. Оно перебило мне ноги в пяти местах. И я чувствовал, слышал и считал каждую сломанную кость.

И я кричал.

Позже, я думал, что слишком истощен, чтобы кричать. Еще позже, я думал, что у меня уже нет горла. Еще позже, я думал, что перестал дышать. Еще позже, я думал, что я уже умер.

На уроках по защите от темных искусств вам говорят: не кричите.

Они говорят так, как будто у вас есть выбор.


Ремус Люпин:

Прошло много времени, прежде чем огонь внутри меня погас, пока прошло ужасное, вечное безумие жажды и боли, пока я перестал играть с этим телом, снова и снова выжимая из него кровь и крик.

Больше не было лунного света.

И появилось солнце, чтобы показать наши кости, кожу и плоть, разорванные и неподвижно лежащие на полу. Мы захлебывались в крови, тонули в красной, скользкой луже. И когда я закрыл глаза и похолодел от ужаса, от осознания того, что я сделал, Джеймс Поттер распахнул дверь и ослепил меня утренним солнцем. Я слышал шаги Джеймса, обонял его кровь. Я чувствовал его руку, опустившуюся мне на поврежденное плечо. И я заплакал.

Плач перешел в рыдания.

Он думал, что я рыдаю от боли.

Но я рыдал, потому что мне было стыдно.

Много-много позже Джеймс уговорил меня разжать зубы, и я выпустил сломанное запястье Снейпа. Высокий грязный мальчик попытался встать в темноте, его сломанные ноги волочились по полу, он прижимал раненную, укушенную руку к груди. Он не оказал никакого сопротивления, когда Джеймс встал на колени возле него, и поднял его дрожащее тело на руки.


Северус Снейп:

Я отодвинул тарелку с завтраком, к которому не притронулся. Он плохо пах. Все пахло плохо. Все.

Дамблдор сидел на краю моей кровати, сосал леденец и улыбался. Зловоние стояло невероятное: дешевая конфета, затхлость старика и даже дерьмо феникса. Меня затошнило. Как он мог возглавлять Хогвардс, если так вонял?

- Конечно, изучая ЗОТС в течение трех лет, ты должен хорошо знать, что означает такой неудачный поворот судьбы. И не только для тебя, Северус - голос Дамблдора был приглушен леденцом. Я кивнул.
- Ты знаешь, дорогой мальчик, будет действительно лучше, если никто не узнает, что случилось вчера вечером. Если это всплывет, Ремуса казнят как опасное существо.

Да, подумал я, и ваша карьера будет разрушена, не так ли? Вы, старый дурак, выглядели бы по меньшей мере безответственно, если бы выяснилось, что вы приняли оборотня в школу, а тот напал на другого ученика.

Но я не идиот, я прекрасно осознавал, что то, вокруг чего он танцевал последние полчаса, имеет смысл.

- Только сохраняй спокойствие.

Я так и делаю.

Не для Люпина или Дамблдора. Для себя. Я не хотел разрушить свою жизнь. Я не хотел позорно регистрироваться в отделе по контролю за опасными существами. Я не хотел позорить семейное имя. Дамблдор прав, это лучший выход. Лучший для нас всех. Была только одна проблема.

Я попробовал заговорить, но изувеченное горло ужасно болело.. Дамблдор взял меня за руку и понимающе улыбнулся.
- Джеймс?- спросил он, читая мои мысли.
- Я говорил с Джеймсом, Северус. Он не много помнит о той ночи. Это стало для него психологической травмой. Он знает, что спас тебе жизнь и это все. Только несколько близких друзей Ремуса знают, кем он становится в полнолуние. Поттер знает, что спас тебя от смерти, но он понятия не имеет, что тебя укусили.
Да уж, старик в первую очередь позаботился о душевном здоровье Поттера! Поттер не помнил точно, как «спас» меня. Как поднял меня на руки и нес меня в больничное крыло, пачкаясь в моей крови, рвоте, моче и дерьме. Он не знал, что появился слишком поздно.

Ублюдок!

Дамблдор улыбнулся и вскоре ушел, уверившись, что я не собираюсь никому рассказывать о Люпине и о происшедшем. И еще несколько часов после его ухода я мог обонять его, даже сквозь запах сотен лекарств, которыми лечили мое истерзанное тело.


Альбус Дамблдор:

Все происшедшее было полностью моей ошибкой.


Северус Снейп:

Намного позже той ночью кости срослись. Горло было излечено. Мадам Помфри действовала, не задавая вопросов. Она нанесла на все тело толстый слой елейного крема, регенерирующего вырванную кожу и ткани. Это оглушало. Я чувствовал себя, как в преисподней.

А вот запястье…, шрам останется навсегда. Как невидимая глазу рана. Яд в моей крови. Навечно.

Я, должно быть, заснул. Потому что когда я снова открыл глаза, Люциус Малфой сидел рядом с кроватью.

- Что ты хочешь, Малфой?

- Я хочу знать, что происходит.

- Ничего.

- Я видел тебя. Видел, как ты болтал с Блэком, а потом пошел через поляну, и теперь ты здесь. Что случилось?

И я улыбнулся, просто потому, что было забавно видеть раздраженного Малфоя.

И я ничего не сказал.


Ремус Люпин:

Взгляды и перешептывание. Пальцы в спину.
Я закрыл глаза и медленно, очень медленно вдохнул. Я чувствовал всех их, смотрящих на меня, их любопытные взгляды, обжигающие меня, пытающиеся прочесть что-то в моем безразличном лице, спокойных руках, в траурном молчании. Они все смотрели на меня и на Снейпа.

Они смотрели на наше неудавшееся зелье.

Я закрыл глаза. Я перестал дышать и отчаянно молился, чтобы весь мир стал слепым.

- Это все – твоя ошибка, Люпин – выдохнул Снейп, его угольно-черные глаза бегали по колбам и пузырькам, а лоб покрылся испариной. Он казался еще более темным и высоким, чем обычно, его длинная бархатная мантия и черные волосы сливались в зловещую тень, желтоватые пальцы теребили дорогую ткань. И он ужасно дрожал.

Бледная дрожащая тень.

Глотай эти слезы, вервольф! Не позволяй им видеть, как ты плачешь.

Я смотрел вниз на котел мокрыми от слез глазами и силился не зажать в отвращении нос, чувствуя мерзкое зловоние, исходящее от неудавшегося зелья.

Внимайте, дамы и господа: крушение мифа! Северус Снейп больше не волшебник зелий! И это было только начало его проблем, наших проблем. Я заставил себя посмотреть на него. Если бы мы были одни, мои глаза, губы, руки говорили бы только одно – глупое, бесполезное «прости».

Но мы были не одни, и я просто смотрел на него, ожидая неизбежного взрыва.

- Это все – проклятая ошибка Люпина, – закричал он, показывая на меня дрожащим пальцем. Я почувствовал в голосе весь его гнев и ужас. Я хотел вонзить ногти себе в лицо. Только бы люди перестали смотреть на нас!
- Этот гриффиндорский идиот дал мне не те ингредиенты!

Его взгляд беспорядочно метался, ища одобрения на потрясенных лицах, окружавших нас. Я никогда не прикасался к компонентам на занятиях по зельям, и все это знали.
- Ничего себе! – пропищал Питер, не в силах скрыть свое восхищение. - Этого не может быть! Снейп ошибся в зелье!

Откинувшись назад на стуле, Сириус наблюдал за Снейпом ликующими синими глазами. А потом громко засмеялся. Он хохотал, не переставая. Снейп ссутулился и бросился к выходу. Я закрыл глаза, борясь с тошнотой, слыша сердитые стоны Снейпа, пробирающегося к двери класса сквозь толпу глазеющих учеников.

А потом я слышал, как его вырвало за дверью.

Пальцы в спину. Взгляды и перешептывание. Они не прекращались даже после того, как закончился урок зелий, они следовали за мной по коридору, наблюдая, комментируя, обсуждая.

Я прижался лицом к холодной каменной стене, кусая губы и глотая кровь. Я закрыл глаза и дрожал. Но даже собственная кровь не могла смыть вкус Снейпа с моего языка.

- Что я наделал? – шептал я глухим камням.

Это, конечно, был риторический вопрос, поскольку я прекрасно знал, что сделал. Я сделал то, что делают оборотни. Я передал боль и нищету, безумие и ужас. И какой-то части меня понравилось это. По крайней мере, теперь я был не один.

Я долго стоял так, воображая, что невидим. Мое сознание бежало в Запретном лесу вместе со всеми беспризорными оборотнями, которые перестали надеяться, что они когда–нибудь смогут стать полноценными людьми. В мечтах я мог быть везде, но все кончалось темницей без окон и клаустрофобией.

- Снейп беспокоит тебя, Муни? – Сириус взял меня за локоть.

Я скосил глаза на высокого мальчика, пытающегося подслушать нас. Люциус Малфой.

- Нет, Мягколап. Он только злится, что его варево не получилось.

Сириус вопросительно посмотрел на меня, но я отвел глаза. «Никому не говори» – сказал директор школы, и я повинуюсь, как всегда. Но я чувствую, что это неправильно. Сириус должен знать. Он должен знать, что я сделал со Снейпом.

Сириус должен знать обо всех кошмарах, в которых я разрываю Снейпа на клочки. Он должен знать, почему я просыпаюсь от крика, весь в холодном поту. Он должен знать о лице Снейпа, когда тот узнал меня и о том, как я не убивал его, слушая его крики, просящие о милосердии целую ночь.

Было так много всего, что должен был знать Сириус.

- Тогда что случилось? С тобой что-то не так. Ты ведешь себя странно последние два дня. Черт побери, Ремус! Ты что, мне не доверяешь?

- Сириус, давай не будем говорить об этом – попросил я, вновь отводя глаза и смотря на Малфоя.

- Ну, надеюсь, ты как-нибудь расскажешь? – спросил Сириус, подняв бровь. Он обиделся. Сириус не любил тайны и молчание. Особенно мои тайны и мое молчание.

Я взял его за руку, и вымучил улыбку. А потом попытался пойти дальше, опять ощущая все эти взгляды в коридоре, следующие за мной. Но Сириус остановил меня и прижал к стене. Я вцепился в него в отчаянии, опустил голову ему на плечо.

- Трудный день? – спросил он, в синих глазах беспокойство.

- Сириус – пробормотал я, сдерживая рыдания - Они все смотрят на меня.

Я замолчал, и слезы потекли по щекам. Какое-то время мы оба молчали, но тишина была очень напряженной.

Простонав, Сириус внезапно затащил меня в пустой класс, и я подумал, что он сейчас устроит мне допрос, но нет. Он просто поцеловал меня, прижимая грубо – почти отчаянно – к запертой двери, и стаскивая с меня мантию.

- Сириус, – слабо запротестовал я - Пожалуйста, не надо. Я плохо себя чувствую.

- Шшш – дышал он мне в рот и ласкал теплой рукой волосы, лицо и все, до чего мог дотянуться. Глубоко вздохнув, я выгнулся под его руками, послушно следуя за гипнотическими прикосновениями. Мои родители никогда не касались меня, ни Дамблдор, ни Питер, ни даже Джеймс, если он была возможность избежать прикосновения. Но Сириус… Он знал, что я оборотень, но ему было не противно касаться меня.

- Тогда позволь сделать тебе хорошо - промурлыкал он мне на ухо, снимая свои брюки и прижимая член ко мне, медленно скользя им по бедрам. - Позволь мне вылечить тебя.

Он очень тяжело пережил известие о том, кто я, и все же с тех пор не переставая говорил о лечении и исцелении. Он старался. Самое лучшее, что он мог сделать – стать незаконным анимагом ради меня. Но он не мог остановить боль и кошмары. Он не мог заставить исчезнуть темные круги у меня под глазами. Он не мог стереть мой номер в журнале регистрации оборотней, или отменить обязательные посещения отдела по контролю за опасными существами. И это убивало его, так же, как и мое молчание. Сириус не принимал болезнь или смерть, и не мог смириться с поражением или отступиться.

Он не мог смириться с тем, что мне уже не поможешь, что у меня так долго не было поддержки, что я едва не потерял надежду, едва не перестал мечтать.

Мечты могут сделать оборотня безумным.

Он еще сильнее прижал меня к двери, провел языком по шее, а затем захватил сосок влажным голодным ртом. Мягко рыча, он сосал и кусал его, медленно и сильно, оставляя тяжелое дыхание на моей коже. Его сильные знакомые руки скользили по всему телу, гладя и захватывая напряженные мускулы так сильно, как будто он хотел убедиться, что я реален, что я все еще с ним. Я отвел его руки, когда он стал вытирать слезы у меня со щеки.

Он коснулся на мгновение своим членом моего, дразня меня, а я таял, как будто лишился всех костей и превратился в желе, чувствуя «что-то», что впервые испытал однажды ночью в Хижине, «что-то», что заставляло меня отрываться от земли. Наши отчаянные руки, улыбающиеся взгляды. Я задыхался в его объятиях, слушал, как он шепчет слова любви и заботы, я закрыл глаза, чувствуя запах его крови, слушая звук его сердца, стучащее, как безудержный поезд, мчащийся под откос.

Задыхаясь, я попробовал отодвинуться, но Сириус не обратил на это внимание, схватил меня за плечи, просунул сильную ногу, вынуждая меня раскрыться навстречу ему.

Дико возбужденный, я двигал бедрами, чувствуя, как двигаются его потные мускулы, я царапал его плечи, стонал, дрожал с ног до головы, я хотел его, сейчас же, немедленно.

Но Сириус не собирался так просто дать мне то, что я хочу. Резко убрав свое бедро, он схватил мои запястья и грубо поднял мои руки над головой, припечатав их к двери. Он посмотрел на меня из-под век, облизал губы, улыбнулся и сделал вид, что задумался.

- Возможно, ты прав. Возможно, мы должны остановиться и продолжить это позже.

- Нет, пожалуйста!!! Сейчас – выдохнул я в панике и он засмеялся, громко, с одобрением, и … с облегчением. И я знал, что дал ему правильный ответ, ответ, который сделал Сириуса счастливым.

Он все же заставил меня ждать мучительно долго, дразня меня, доводя до безумия, как будто доказывая нам обоим, что я еще живой, что я все еще отвечаю на его ласки. Я корчился под ним, сходя с ума от его запаха; он продолжал держать мои руки над головой одной рукой; погрузил язык мне в рот, лаская меня, исследуя, заставляя желать его, хотеть так сильно, что я забыл свое истощение, свою боль и свой позор под его неприличными толчками. Я выкрикнул какие-то нетерпеливые бессвязные звуки.
Это заставило его улыбнуться своей неповторимой шикарной улыбкой.

- Видишь – сказал он, прерывая поцелуй. Он был счастлив теперь, безудержно счастлив. - Ты гораздо сильнее, чем думаешь.

Я кивнул, и его влажный язык опять проник в меня. Его черные волосы спадали мне на лицо, он рывком опустил мои руки и завел их за спину. И когда он опустился на колени, я не смог сдержать стон, расставляя свои ноги как можно шире под его жадными пальцами.

Я знал, что он долго не будет брать в рот мой изнемогающий член, чтобы заставить меня покраснеть без всякой причины.

Сириус никогда не краснел.

Хотя Сириусу было нечего стыдиться.

Я дернулся, почувствовав его горячий рот вокруг моего члена, он сосал меня сильно, безостановочно, одновременно погружая пальцы в меня. Я раздвинул ноги еще шире, пытаясь облегчить ему доступ. Прикусив язык, я пытался освободить свои руки, я задыхался и молил о пощаде.

И внезапно я был свободен, и стоял на коленях перед ним. Я схватил его бедра и облизал его выдающийся член по всей длине, остановившись на головке. Застонав, я погрузил его твердый, теплый, восхитительный член в рот.

Но Сириус не позволил мне даже начать. Он так резко поднял меня, так что даже оторвал от пола, и еще раз бросил меня на дверь, резко входя в меня, заполняя, так что я только смог схватить его за шею, чтобы еще сильнее прижать его к себе.
Я наклонился вперед, глатая его стоны с каждым толчком, много-много раз. Его сильные бедра двигались в таком зверском темпе, погружаясь в мою воспаленную нуждающуюся плоть, скользя в меня и из меня, вдалбливая меня в жесткую древесину двери. Он схватил мой член и терзал его грубо, неуклонно, безостановочно. Не имелось даже частички меня, которая не была бы прижата к потной коже Сириуса, и на краткий миг его сила, его здоровье, его ослепленная страстная душа были моими, полностью моими, неоспоримо моими.

И затем я обрушился в его руки, падая на них в разрушительном безумии, задыхаясь в крике. Я хватался за его одежду, волосы, лицо. И это были теперь мои одежды, мое лицо, мои волосы, мой Сириус.

«Мой, мой, МОЙ» - простонал я, отбрасывая голову назад. И он засмеялся. Засмеялся так, что стало трудно дышать, и я смеялся с ним, потому что я был его голосом, его синими глазами, его ребяческой невинностью. Я закрыл полные слез глаза, потому что он еще не кончил, он продолжал иметь меня, продолжал двигаться внутри меня долго-долго, он наклонился ко мне, облизывая лицо, губы, рот, заставляя меня верить, что я исцелился, что я нормален, что я свободен.

Заставляя меня верить в его красивую ложь.

И когда он кончил, я дрожал, зажимал своими руками его рот, пытаясь заглушить его крики. Сириус всегда был таким бесстыдно шумным, таким по-детски самовлюбленным, что был почти эксгибиционистом. Он даже не потрудился соблюдать тишину, и на этот раз меня это не заботило. Пусть все слышат и смотрят. Пусть все знают, как Сириус Блэк трахает Ремуса Люпина Люпина, чья отвратительная кожа оборотня заставляла вздрагивать его собственных родителей. Но не сейчас, никто не вздрогнул бы сейчас, потому что сейчас не было никакого Ремуса Люпина. Был только Сириус, и Сириус был настоящим.

Когда он положил меня на пол, я был только бесхарактерным потным телом, благодарным телом. Он обрушился на меня, все еще лаская мой мягкий член через одежду, а я медленно погружался в сон. Его собственный член удобно терся о мою задницу. Я взял его влажные пальцы в рот, большой палец заскользил по нижней губе, и я заснул, продолжая сосать его во сне.

И на какое-то время, купаясь в знакомом запахе своего любовника, в его вкусе и иллюзиях, я забыл все. Я забыл отчаянный взгляд Снейпа и его неудавшееся зелье. Я забыл об отметине своих зубов на его запястье.

И я забыл все вещи, о которых никогда не расскажу Сириусу.

Я просто забыл.


Северус Снейп:

После зелий, я, наконец, освободился от Малфоя и его бесконечных вопросов о том, что случилось вчера вечером, что случилось на уроке. Я пошел в библиотеку. По дороге я увидел, как Блэк затащил Люпина в пустой класс. Я почувствовал себя больным. Я чувствовал себя больным целый день, но это было хуже всего.

Мысль, что Блэк и Люпин вместе, убивала меня сейчас больше, чем когда бы то ни было. Человек и животное. Это отвратительно.

Я прижался ухом к запертой двери и слышал их крики, задыхающееся дыхание, животные стоны. Отвратительно!!!

Никогда в жизни я еще не был так возбужден. Мой член стоял так, что было больно.


Сириус Блэк:

Не осознавая, он вздрагивал в моих руках, стонал, вонзал ногти мне в руки, оставляя глубокие кровоточащие раны. Он был весь в холодном поту, дрожал, стискивал зубы.

Я знал, что не смогу разбудить его, как бы я не старался. Никто не мог разбудить Ремуса, когда он был в своем собственном одиноком аду. Все, что я мог делать, это крепко держать его в объятиях, не обращая внимания на боль и отчаянно надеяться, что он так или иначе поймет, что я был с ним, что я никогда не оставлю его.

Я никогда не рассказывал ему, что было со мной в тот день, когда я узнал, кто он.

Я никогда не рассказывал ему, как в одночасье постарел и погрустнел, так что Джеймсу понадобилось много времени, чтобы снова начать узнавать своего лучшего друга.

Я помнил, что когда-то был счастлив. Но больше я никогда не чувствовал себя счастливым. И что странно, меня это совсем не волновало. Все, о чем я беспокоился, был Ремус, его нуждающиеся глаза, его улыбка. Его краснеющее лицо и его руки, его возбуждение, когда он смотрел на меня. Я существовал, только когда он смотрел мне в глаза. Я был жив, только когда он клал мне руку на сердце.

Я должен был защитить его. Он был моей сущностью, всем, из чего состояла моя жизнь, я так боялся его потерять. Я сделал бы что угодно, только бы защитить его.

Все, что угодно.

Однажды Ремус выяснит, что именно я сделал ради его безопасности, сделал, чтобы он был только моим. И я знал, что это будет день, когда я потеряю его навсегда.

Я понял - Снейп выяснил, что Ремус оборотень. Понял, потому что именно я послал его туда. Я не ожидал снова увидеть его живым. Но Джеймс помчался и спас его. Джеймс мне все рассказал. Он не послушался Дамблдора, и сразу обо всем мне поведал.

Но почему Ремус сам не рассказал мне? Почему он ничего не говорит о той ночи? Почему не скажет, как он испугался, чтобы я смог признаться в том, что я натворил.

Чтобы я смог попросить прощения.

Я зарыл руки в его волосы, положил голову ему на грудь, чувствуя его дыхание, слушая его сердце, маленькое сердце раненной птицы.

И в это мгновение, я отчаянно хотел, чтобы оборотень укусил меня вместо него.


Северус Снейп:

Это была ночь перед полнолунием и неудивительно, что я ослабел. Наше общежитие спало. Раньше я слышал шаги, шуршание, шепот, но теперь все стихло.

Я знал, что мне нужны силы. Я знал, что должен заснуть, но не мог.

Нервы.

Хотя было странно, что один орган совсем не пострадал. Я был возбужден, по крайней мере, уже полчаса. Мой член горел. Он так стоял, был так напряжен, что даже болел. Но мне нужно было заснуть.

Так что я прикоснулся к нему.

Провел рукой вниз по всей длине. Медленно. Слегка. И этого небольшого контакта хватило, чтобы вызвать дикое, неконтролируемое желание. Еще. Еще. Еще.

Да, еще.

Но этого было недостаточно.

Я скольжу рукой по животу и груди, медленно, едва прикасаясь. Отчаянно пытаюсь делать это медленно. Выгибаюсь от собственных прикосновений.

Я весь в огне. Животное.

Возможно, это адреналин. Или только необходимость отвлечься от всего случившегося. Но это было необходимо. Я переступил черту.

Я должен кончить. Я должен сам себя трахнуть.

Я поднес левую руку ко рту, провел пальцами по губам, погрузил указательный палец в горячий рот, потом провел им по губам. Я задыхался. Губы горели. Мой оставленный без присмотра член пытался трахнуть пустой воздух.

Правой ладонью я ласкал левый сосок. Еще. Еще. Еще.

Теперь.

Я опустил руку и взял член. Как только я коснулся его головки, то не смог сдержать стон. Напряженный, он требовал гораздо больше внимания, чем мои стоящие соски или сухой горячий рот. Я обхватил его, и резко потянул руку вниз. Вверх. Вниз. Вверх. Вниз. Вверх…

Другой рукой я, не останавливаясь, терзал свой сосок. Снова, и снова, и снова, чувствуя, что я кончу, если хоть еще раз прикоснусь к себе.

Я остановился.

Немного погодя, я положил руку на живот, чуть выше основания члена. Он, казалось, жил самостоятельной жизнью. Я не касаюсь его, хотя еще немного и… Я кончу так, как можно только мечтать. Нет. Еще нет.

Нужно было проявить внимание еще к одной вещи.

Левая рука, которая долго играла с моим ртом, проскальзывает вниз между ногами. Я поднял колени, делая более доступным небольшое напряженное отверстие, которое так терпеливо ожидало моего внимания. Влажный палец легко скользнул вниз. Боже, только не кончать! Я облизал пересохшие губы и мягко начал двигать пальцем. Боже, как близко!

Я откидываю голову назад. Правая рука обхватывает член в кулак. А левой добавляю второй палец.

И я больше не могу сдерживаться. Ритмично двигая обеими руками, я стремительно несусь к оргазму. Я кусаю губы, громко стону, отчаянно пытаясь не кричать. Близко. Так близко. Готовый взорваться. И затем. Затем…. Ничего.

Я был там. И я был здесь. Я пробежал по краю карниза, но вместо падения я парил. Все еще в воздухе. Замороженный.

Я снова схватил свой член. Вверх. Вниз. Снова, снова…

- Пожалуйста – вслух взмолился я, отчаянно мотая головой. Безумный. Готовый к оргазму.

И вдруг, без предупреждения, в моей голове возникла картинка. Я был в Визжащей Хижине, и Люпин-оборотень бежал ко мне. Я застыл на месте, глядя в глаза зверя. Я начал снова теребить свой член, неистово, фиксируясь на видении. Я желал это животное с каждым ударом все сильнее и сильнее. И это достигло меня, атаковало как монстр и швырнуло на землю, это проникло в меня с зубами, вгрызающимися в мою плоть, изменяя меня навсегда.

Я кончил.

Так сильно, как я еще никогда не кончал. Я кончил. Так же, как Люпин проник глубоко-глубоко в меня. Я кончил.

А потом я сразу уснул.


Ремус Люпин:

Я закрыл дрожащими руками уши, пытаясь не слышать хор воющих голосов, проникающих сквозь стены, эхом звучащий у меня в голове. Беспризорные оборотни в Запрещенном лесу звали, дразнили, соблазняли.

- Пойдем с нами, малыш! Пойдем с нами охотиться, убивать и умирать.

- Пойдем со мной, – сказал однажды ночью Снейп. Я побежал по бесконечному темному коридору, убегая от Малфоя и его верных телохранителей, упал в его руки, задыхаясь и кашляя.
- Пойдем со мной, малыш, мой маленький невинный мальчик. Я больше не позволю им обижать тебя.

Они не обижали. Теперь я был мальчик Снейпа и они это знали. И в течение трех месяцев,его бледные руки резали и щипали маеня, подготавливая к принятию боли и заставляя жаждать ее. Заставляя меня отчаянно дергаться и стонать прежде, чем он прикоснется ко мне, заставляя меня просить о боли. Ожидание боли хуже самой боли. Его чувственные пальцы бегали вверх и вниз по моей воспаленной коже. Он думал, что он знает все, но он не знал ничего. Он ничего не знал о вое и о лунном свете. Он ничего не знал о проклятии его раба.

Теперь он узнал.
Высокий, черный и ужасно испуганный. Он думал, что смог подготовить себя к чему-нибудь такому. Но к этому нельзя быть готовым.
Что ж, мне нравилось это. Мне нравилась представлять Снейпа, голого, бьющегося в конвульсиях от боли в лунном свете.

- Раздевайся – сказал я автоматически. Тут же выгнул бровь, пытаясь скрыть удивленную усмешку, поднимающую уголок моего рта, облизывая внезапно пересохшие губы.

Снейп страдал.

Снейп - голый и корчащийся от боли.

Странно, я намеревался сказать ему, как мне жаль, что все так произошло, но теперь все мое чувство вины исчезло. Был только вой и лунный свет. Только эта хищная, мстительная жажда. Хм, прилежный чистокровный слизеринский мальчик, ну и как тебе это?

Хотел бы я обвинить полнолуние в этих мыслях. Но я знал, что Луна тут не при чем.

Он чуть не упал, бедняжка. Я шагнул вперед, обнял его, поддерживая. Он отодвинулся с гримасой отвращения.
- Не прикасайся ко мне, - прошипел он, отталкивая меня. Но когда первые судороги скрутили его тело, он упал на колени и протянул дрожащую руку. Я взял его руку, посмотрел прямо в глаза и улыбнулся. Я улыбнулся «этой» улыбкой Сириуса и сказал:

- Добро пожаловать!

- Это будет больно, – шептал я сквозь стиснутые зубы. Во мне не было никакой жалости. Сейчас я был тем, у кого есть собственный номер в журнале регистрации оборотней, той чумой, которую хотело истребить общество. Сейчас я был всем тем, о чем писалось в книгах, и даже намного больше.

Сейчас я был тем, с кем боролся все остальные дни.

Мой голос стих до шепота, я издевательски скопировал его интонации и выбрал те же слова, что и он, когда начинал мучить меня.

- Сейчас тебе будет больнее, чем когда-либо в твоей жизни. Но это обязательно кончится. В конце концов, боль прекратится.

А потом я не выдержал сам, закричал от боли и упал на его содрогающееся тело.

-Пойдем с нами, малыш, – выл ветер, шептали танцующие деревья, залитые равнодушным лунным светом.

Заживо погребенный в темноте. Похороненный с самым злейшим врагом. Это было похоже на борьбу близнецов, задыхающихся в мертвой матке. Для этого места есть название – ад. Но я не знал этого слова.

Волки вообще не знают слов.

Когда я проснулся утром, Снейп лежал голый рядом со мной, в крови, ушибах и ранах. Я подполз к нему, не обращая внимания на боль.

- Снейп!

Его ресницы затрепетали, он открыл глаза, сердитые, обиженные, похожие на два огромных туннеля. Глаза существа, которое теперь несло мое проклятье. Я уже не помнил свое первое полнолуние, но я не забыл, как просил, рыдал, искал хоть кого-нибудь рядом, кого-то, кого никогда не было.

Я должен быть рядом с ним ради него самого. Я более сильный волк, я старше, Снейп пока только щенок. Мой щенок.

Северус Снейп - мой щенок. Я прикусил губу, чтобы не рассмеяться от этой мысли.

- Люпин, – прошептал он слабым подобием своего обычного красивого голоса. - Это должно прекратиться. Эта боль. Я собираюсь положить этому конец. Я остановлю боль, и ты мне поможешь.

Я согласно кивал, и лежал рядом с ним на холодном полу.

Северус Снейп был моим щенком, но я все еще оставался его рабом.


Северус Снейп:

Мне понадобилось два или три дня, чтобы прийти в себя после первой трансформации. Конечно, на сей раз обо мне заботилась не мадам Помфри. Люпин вылечил меня снадобьями, много раз опробованными на самом себе.

Я провел весь уикенд в своей кровати в слизеринском подземелье. Я думал о том, что должен быть выход. Должен быть способ остановить эту боль, и я собирался найти его. Может быть, страдать каждый месяц было приемлемо для Люпина, но не для меня. Я – Северус Снейп. Чистокровный волшебник. Я не страдаю.

Никто даже не поинтересовался, почему меня не было на уроках в понедельник утром. Малфой сказал, что МакГонагалл сообщила, что я болен. Это было недалеко от истины. И, конечно, я совсем не был готов к урокам трансфигурации. Когда все стихло, я встал, оделся и пошел в кабинет к Дамблдору.

-А, Северус, – засиял старик, как только я вошел. - Я думал, что ты будешь спать сегодня весь день.

Тут же в моих руках оказалась чашка чая и бисквит. Он немного поспрашивал о том, как заживает мое запястье после укуса Люпина, потом замолчал и достал пыльный том из ящика своего стола.

Тогда у меня ничего не екнуло внутри. Я не знал, что эта книга станет моим компаньоном, моим маяком, моим лучшим другом. В этой книге была моя надежда.

- Ты прав, думая, что есть выход, – сказал Дамблдор, мерцая глазами, и дал книгу мне в руки. - Эта книга попала ко мне несколько лет назад. Это материалы исследований одного очень сильного и талантливого волшебника. Он искал средство от ликантропии. Похоже, он был совсем рядом с разгадкой.

- Почему вы даете ее мне? – спросил я, перелистывая книгу.

- Ты спрашиваешь, почему я даю эту книгу тебе, а не Ремусу? - Дамблдор мягко засмеялся. - Я просто чувствую, что тебе лучше удастся развить эти идеи. Не только в свете твоего нового состояния, но и из-за интеллектуального вызова.

- Все умные люди прокляты, – прошипел я Дамблдору, и тут же мне стало стыдно. В конце концов, старик хотел помочь мне.


Альбус Дамблдор:

Оборотни, в их человеческом обличье, имеют много преимуществ по сравнению с обычными людьми. У них более обостренные чувства, особенно обоняние, у них лучше развита система регенерации. Они превосходно распознают натуру человека, можно сказать, что они почти телепаты. И еще, оборотни могут делать то, о чем никогда нельзя забывать. Они могут сделать других людей оборотнями.


Северус Снейп:

Он не убил меня.

Мне потребовался почти месяц, чтобы это понять. Люпин мог так легко убить меня той ночью, но не убил. Вместо этого он сделал меня таким же, как и он. Что это значит? Каждый может ответить себе сам.

Как предполагалось, он ненавидит меня. И все же, когда у него был выбор между убийством или превращением меня в оборотня, он выбрал последнее. И очевидно, это совсем не то, что ожидал увидеть Блэк. Сириус явно не ожидал увидеть меня снова живым. Он ожидал увидеть Поттера, выносящего мой труп из того туннеля.

Он не убил меня.


Ремус Люпин:

Кошмары.

Вязкий вкус крови у меня во рту. Кошмары не уходили. Они становились все сильнее и сильнее, и я знал, что схожу с ума. Даже Сириус не мог больше игнорировать признаки очевидного бедствия, которые сопровождали меня повсюду.

Я пытался скрыться от кошмаров в темных углах замка, часами плакал, не отвечая на отчаянные вопросы Сириуса.

Я не мог есть. Меня тут же рвало. Я не мог спать. Я просыпался от крика. Я не мог говорить. В конце концов, я очутился в больничном крыле, а ведь до полнолуния было еще далеко. Свернувшись калачиком в кровати, я слышал беспомощную ярость Сириуса. Он швырял пузырьки с микстурами на пол, топтал их, он оттолкнул мадам Помфри к стене и что-то орал ей в лицо.

Я закрыл глаза, и пообещал себе, что никогда больше не доведу Сириуса до такого состояния.

Поэтому я взял себя в руки и начал притворяться, чего никогда не делал раньше. Я притворился, что той ночи в Хижине никогда не было. Я притворился, что я только обычный безопасный мальчик, маленький мальчик, у которого просто ночные кошмары. Я притворился, что каждое полнолуние я просто заболеваю. Я притворился, что не слежу постоянно глазами за Снейпом из-за широких плеч Сириуса.

День и ночь я наблюдал за ним, выжидая. Я ожидал, что в любой момент Снейп сломается и расскажет о нашей маленькой тайне. Но его плечи ни разу не согнулись, а успехи были непоколебимы. Я сказал бы, что он только обыкновенный мальчик, такой же нормальный, каким притворялся я, если бы не свет в его глазах, жесткий негасимый свет.

Он преодолел запахи, судороги и кошмары. Он преодолел все, что делает этот мир таким жестоким к нашему виду.

Но безумие взяло верх и над Северусом Снейпом.

Я продолжал наблюдать за ним день и ночь с каким-то одержимым интересом, являясь свидетелем каждого достижения моего щенка.

Через месяц Снейп снова сварил безупречное зелье. Через два месяца он снова был лучшим учеником нашего курса.

Через четыре месяца он начал искать способы лечения, и я стал его подопытной свинкой.