Северус Снейп:

Он заплакал. Я откинул одеяло и присел на кровать. Крепко прижал его к себе, лег на его пропитанную потом подушку, лицом к лицу. Мы молчали в темноте. Волк и щенок.

Я обнимал его. Я крепко держал его, пока он плакал. Его сердце было разбито тем, кого он считал своим отцом. Кто совсем его не любил. Кто просто использовал его.

Могу добавить, что и я считал Дамблдора своим вторым отцом. Он принес мне новость об убийстве моего отца аврорами. Он был рядом, когда я получил сову из Министерства с отказом в моем иске. Это он объяснил мне причины, по которым люди, убившие моего отца, никогда не будут привлечены к суду, а я рыдал и кричал ему, что не так я понимаю понятие справедливого суда. И это Дамблдор утер мои слезы, когда моя мать вскоре ушла за отцом в мир иной.

Вскоре у Люпина просто не осталось слез. Я завернул его худое, изможденное тело в одеяло, и поднял на руки. Он был похож на маленькую фарфоровую куклу, он свернулся в калачик, став еще меньше, чем можно было представить. Как будто он хотел совсем прекратить существовать. Он был почти невесом.

Я жутко возбудился, коснувшись его. Даже такого – худого и изможденного. Даже такого – находящегося в состоянии чрезвычайного отчаяния. И почувствовал резкую волну отвращения к самому себе.

Помфри во все глаза смотрела на меня, когда я шел по больничному коридору, неся на руках Люпина. Должно быть, я выглядел очень страшно, потому что она не предприняла никаких попыток остановить меня.

Я дошел до двери в кабинет Дамблдора.

- Ты не устал? – спросил Люпин надтреснутым сухим голосом.

В ответ я немного повыше поднял его, и он смог увидеть в окне коридора Луну. Я показал ему Луну, нашу Луну, нашу хозяйку, желто-серую, и почти полную. Со сверхчеловеческой силой, которая текла сейчас по моим венам, я мог унести его хоть на край света.

Люпин взглянул на луну, и повернулся ко мне. В его глазах светилось понимание. Мы знали все стадии луны с такой точностью, о которой обычные астрономы могут только мечтать.

Бесчувственный ледяной холод, необратимое движение к ночной агонии.

Луна не знает милосердия. Я горько рассмеялся, смех сквозь слезы, когда понял, почему друзья Люпина, этого золотого солнечного гриффиндорского мальчика, называли его «Муни». Он был назван так, как раб. Раб своей хозяйки. Раб Луны. Блэк так назвал его, думая, что, как и Луна, Люпин всегда будет с ним, даже если он будет с ним в разлуке.

Я что-то чувствовал. Что-то ужасное. Потерю. Я видел пустые глаза Люпина. Мертвые. Он совсем потерял надежду. Я видел, как рушится его мир, огромный мир любви, которая жила в его сердце.

Я цеплялся за соломинку. Я шел по винтовой лестнице, как к спасению. Я стучал в дверь, и мое сердце стучало в отчаянной надежде, что Дамблдор скажет что-то, что все сразу объяснит. Что он, как всегда, спокойно, разложит все по полочкам, и все снова станет хорошо.

Мы не пробыли в кабинете Дамблдора и пяти минут, как крошечный огонек надежды погас. Я остался в полной темноте. Но теперь я был не один. Люпин лежал лицом вниз у меня на коленях, мягко обнимая их, не желая видеть Дамблдора., пока тот объяснял нам, что он сделал и почему.

Он приблизился к нам, и попробовал прикоснуться к лицу Люпина. Тот отвернул голову, а я так резко оттолкнул Дамблдора, что это удивило даже меня самого.


Альбус Дамблдор:

Вы должны знать, что такое – отчаяние. Я не видел никакого пути. Никакого выхода. Война шла уже несколько лет.

Министерство было беспомощно, карьера Крауча резко шла в гору. Многие думали, что убийства аврорами невинных людей и уничтожение комитетом оборотней – необходимые и даже уже недостаточные меры.

Потом случилась эта резня в Хогсмиде, и я услышал, что оборотни укусили маленького сына Люпинов. Я уронил голову на стол, пряча лицо в руках, и бесконечно задавал себе один и тот же вопрос, будет ли положен конец этому безумию?

И мой взгляд вдруг остановился на книге Николаса Фламеля.

Оборотни.

Почти все оборотни в волшебном мире были на стороне Вольдеморта. Они были его запасным полком, его тайным оружием, они выигрывали войну для него. Что, если мы бы смогли использовать их в наших интересах? Что, если бы мы смогли переманить их на свою сторону? Но как завлечь оборотня?

Чего хочет оборотень?

И книга ответила на этот вопрос. Более того, она сказала мне намного, намного больше.

Я спрятал «Отравляя ликантропию» подальше от чужих глаз, и тут же изучил закон о регистрации оборотней. Меньше, чем за час, я стал законным опекуном Ремуса, и придумал способ, как он смог бы посещать школу. Как он был благодарен! Большинство оборотней не имеют возможности получить волшебное образование, и всю жизнь могут быть только чернорабочими. Ремус с самого начала был мне обязан.

Но потом все пошло не так, как я задумал.

Сначала я думал, что буду давать Ремусу дополнительные уроки по зельям. Но оказалось, что это была единственная дисциплина учебного плана, к которой он был совершенно не способен. Я не подумал, что укус оборотня в столь раннем возрасте сделал Ремуса ликантропом с головы до пят. У него была сильнейшая аллергия на сильные запахи.

Должен был быть кто-то, кто посвятил бы себя завершению работы Парацельса. Конечно, этот кто-то никогда бы не нашел лекарство. Нет и не может быть никакого средства от ликантропии, хотя я и сказал Северусу обратное, чтобы он не потерял веру. Но Аурелиус почти нашел способ управлять главными результатами преобразований.

Перед смертью он написал, что сумел сделать себя более послушным, более отзывчивым к распоряжениям в своем состоянии волка. И это было именно то, в чем мы нуждались. Армия оборотней, управляемая нами во время полнолуния, когда они крайне агрессивны и беспощадны ко всем своим врагам, была бы способна на очень многое.

Нужно было найти способ управлять трансформацией.

Я знал, что это должен быть человек с большими навыками в области зельеварения. И я понимал, что этот человек обязательно должен был быть оборотнем. Выдающийся ученый, Аурелиус специально инфицировал себя, настаивая, что только так он по-настоящему смог понять преобразование. Для того, чтобы сварить лекарство, надо понять преобразование. Для того, чтобы понять преобразование, надо стать оборотнем. Это был единственный путь.

Конечно, я сразу подумал о том, чтобы Ремус укусил меня. Но я не смог бы нанести ему такую душевную травму. Моему Ремусу, заменившему мне сына. Кроме того, я был слишком стар, чтобы стать оборотнем по-настоящему, и наконец, я не очень силен в зельях. Это очень специфичный вид знания. Темное знание.

Все эти размышления и навели меня на мысль о Северусе Снейпе. Он был почти идеальной кандидатурой. Талантливый в зельях, и очень одержимый, он держался за свои идеи, как доберман держит горло своей жертвы. Я распорядился, чтобы на всех занятиях все преподаватели ставили двух мальчиков в пару. Чтобы молодой Северус упивался феноменом Ремуса. Я знал, что Северус будет очарован моим молодым вервольфом. Легко понять, почему. Все оборотни такие яркие, такие сексуальные, в них есть какой-то чертовский огонек, на который, как мотыльки, летят неопытные души. Во времена моей юности, бывало, что даже я … но не буду об этом. Но Ремус! Ремус выделялся даже на общем фоне оборотней. Внутри него горел огонь, который, казалось, освещает все вокруг.

И Северус, конечно же, влюбился.

Просто не мог не влюбиться.

Я думал, что я всегда сумею исправить положение, если что-то пойдет не так. Но я был неправ с самого начала, и дальше все стало только хуже. Я узнал, что Северус заполучил Ремуса в свою постель в тот день, когда Пожиратели Смерти Вольдеморта снесли с лица земли половину Диагон-аллеи. А я не заметил, что произошло у меня под носом, пока не стало слишком поздно. Ущерб был нанесен. Но я упорно продолжал претворять в жизнь свой план.

Я позаботился, чтобы Сириус узнал об о том, что Снейп умудрился соединить мягкие слова любви с болью. Сириус, как и все мальчики Гриффиндора того года, был смущен и очарован странной смесью обаяния, страсти и порока, которая сопровождает оборотня. Он нуждался в Ремусе, ему было необходимо видеть его каждый день, чтобы летать, чтобы тосковать, чтобы управлять им. Снейп стал раковой опухолью в его сердце.

Ремус был хороший мальчик. Один из лучших мальчиков, которых я когда-либо встречал, и он любил меня. Он был самым дорогим в моей жизни, но я должен был остановить эту ужасную войну. Поэтому я закрыл глаза на проблемы моего бедного ребенка, и сделал самый трудный выбор в моей жизни. И если бы все получилось, выиграли бы все. Если бы мы смогли использовать оборотней на нашей стороне, вскоре не было бы никакой регистрации, никакого Крауча, никакого комитета. Оборотни стали бы героями, а мой мальчик получил бы нормальную жизнь.

Ремус мог укусить Северуса в любое время, но я нашел, что очень удобно было использовать паранойю Сириуса о том, что Снейп сделает все, что угодно, лишь бы вернуть Ремуса. И однажды я небрежно упомянул при Сириусе несуществующий закон. Я предвидел, что будет дальше. Блэку не понадобилось много времени, чтобы составить план.

Но Северус ни на минуту не подвергался опасности. Ни один из них. Миневра, в ее форме анимага, была в Хижине все время. Ее вмешательство не понадобилось. Хотя странно - Ремус мучил Северуса всю ночь, но ни разу не сделал ничего такого, что могло бы убить его.

Я думал, что просчитал все случайности. Но один фактор я все же недооценил. Я не знал, что Северус так сильно ненавидит Сириуса, что плюнет на всю свою слизеринскую гордость, и сообщит Ремусу, как именно он оказался в Хижине той ночью.

Николас категорически запретил мне делать это. Но вы должны понять, что такое – отчаяние. Я думал, что это сработает. Я думал, что мы выиграем эту проклятую войну. И тогда мои мальчики получили бы то, что хотели: Северус прославился бы как создатель революционного лекарства, а Ремус обрел бы покой. Но все люди делают ошибки. Мы все – всего лишь люди. Мы можем потерпеть неудачу. Я могу потерпеть неудачу. Альбус Дамблдор может потерпеть неудачу. Я думал, что смогу заставить это сработать.

Но я был неправ.


Ремус Люпин:

Я пытался слушать эхо слов моего опекуна, отражавшееся в темноте, окружавшей меня, но все, что я слышал, был вой, вой оборотней, проникавший сквозь мшистые стены. Вой рос внутри меня, пожирая меня, поглощая. Я прикоснулся дрожащей рукой к груди, чувствуя свой отталкивающий шрам.

Когда директор попробовал прикоснуться ко мне, я отодвинулся и что-то протестующе пробормотал.

- Мой ребенок – прошептал он – Надеюсь, однажды ты меня поймешь.

- Я – не ваш ребенок – бормотал я, жуя рукав своей мантии. Он был соленый от моих слез – Родители так не поступают со своими детьми. Я – всего лишь отвратительный, прирученный вами вервольф.

Слова сами вылетали из меня, как будто их говорил кто-то другой. Не моя боль. Не моя жизнь. Я даже не существовал. Я никогда не был рожден.

- Ты неправ, Ремус - вздохнул он устало – Ты так неправ!

Я застонал, покачав головой, не в состоянии заставить себя взглянуть на грустное лицо старика. Остатки моего здравомыслия куда-то стремительно уплывали, но у меня оставались мои воспоминания.

Я помнил его улыбку, когда я показал ему свое первое выполненное задание по защите от темных искусств. Я помнил его мягкий голос, когда он давал мне читать книги своего отца. Я помнил его гордый взгляд, когда сортировочная шляпа прокричала: «Гриффиндор»

Я спрятал лицо в руках, внезапно понимая, что все лучшие моменты моей жизни были безжалостной ложью.

Я был всего лишь пешкой в военной игре старика.



Северус Снейп:


Я снова обнял Люпина и укутал его в одеяло.

Директор прикоснулся к моему плечу

- Возможно, однажды, и ты поймешь.

Я посмотрел на него, и отрицательно покачал головой.

- Полнолуние будет через 3 дня – отошел он – Ты должен будешь забрать Люпина из больничного крыла в Хижину. Мадам Помфри возьмет небольшой отпуск. Она будет ухаживать за Люпином, воспользовавшись твоей клеткой. Люпин очень болен и слаб, ему необходима ее помощь. Но она вряд ли будет в состоянии помочь ему, если и ты будешь там. Я ей все объясню. Не волнуйся.

Я сильнее прижал Люпина к себе.

– Теперь я буду заботиться о нем!

- Северус, ты же не собираешься совершить какую-то глупость? Я не хотел бы, чтобы случилось что-нибудь подобное тому, что сейчас встало между нами.

- Слишком поздно – прошипел я, воздвигая стену между собой и Альбусом Дамблдором.

- Северус, пожалуйста, ты должен понять! У меня были свои причины. Тебе всего 17 лет. Северус, ты не можешь пока еще рассуждать как взрослый человек.

- Видите ли, господин директор, дело в том, что я – не человек. Больше не человек.

Я принес Люпина обратно в больничное крыло и положил на кровать. Помфри осмотрела его. Не знаю, что она делала, но это спасло ему жизнь. Когда она ушла, я откинул одеяло, и лег рядом с ним. Я гладил его золотистые волосы, пока он не уснул, получив хоть немного покоя. Он уже даже не мечтал об этом.

- Все будет хорошо, Люпин, я обязательно позабочусь об этом. Все будет хорошо – шептал и шептал я ему в ухо, пока мы не заснули, уплыв в наши личные кошмары.

Меня разбудил серый рассвет. День перед полнолунием. Я притянул худое, болезненное тело в кровати поближе к себе. Кожа да кости. И в шепоте пыльного света, который пробивался через полог кровати, я вглядывался в лицо, которое так любил. И видел в нем, в болезненном изломе бровей, в слезе, оставшейся на щеке, сколько боли, сколько ожесточенного негодования, сколько разочарований ему пришлось пережить. Столько, что он даже позволил мне этой ночью разделить с ним его кровать. Он был весь в поту. Я прижал его к себе спящего, смотря в его напряженно закрытые глаза.

В любой другой день месяца, я заплакал бы. И вдруг… На самом дне отчаяния, я увидел давно ожидаемый свет. Маяк. Надежда. Внезапно. Там. В темноте.

Он плакал.

Он «плакал»!!!

За три дня до полнолуния оборотни теряют способность плакать. Луна уже вовсю бушует в их крови. Лунная жажда. Они не плачут. Но Ремус - он плакал. Я смотрел на слезу, застывшую на его щеке. Это могло значить только одно.

Я выскользнул из кровати, оставляя Люпина одного на холодных влажных простынях, и пошел в кабинет Помфри.

- Мадам Помфри – прошептал я, и она повернула ко мне свое полное и симпатичное лицо. Я облизнул губы, восхищенный ее тревогой. Луна была ближе, чем я думал.

- Как он чувствовал себя во время преобразования?

Ее приоткрытый рот, полные красные губы, сложились в букву «О». Я подавил в себе искушение рвануться через комнату, укусить ее, погрузить свои зубы в ее шею, трахнуть ее полнокровное тело.
ничто не показывало, как бушевал волк внутри меня. Живущий в моем сердце, звавший меня к убийству.

- Я – его друг.

Фраза покоробила меня. Сложно было найти более неточное слово. Я был многим для Люпина, но никогда не был его другом. Но я провел ночь в его гадкой кровати, я охотно спал в его моче, я знаю, какие его губы на вкус, я знаю, какие звуки он издает, когда трогает себя. Он порвал мою кожу, сломал мне ноги. И разбил мое сердце. Я полностью принадлежу ему. Я знаю его. Я знаю.

Я знаю все его тайны.

Помфри закрыла, наконец, свой рот, прикусив на мгновение губу.

- Вообще-то – сказала она – он казался вполне управляемым. Профессор Дамблдор предупредил меня, что это будет довольно болезненным, но это было… спокойно.

Я знал!!! Я был близко. Я чувствовал запах решения.

Тут другая мысль озарила меня

– Мадам – сказал я, сдерживая волнение, так как маяк стал еще ярче, я почти видел решение, близкое, такое близкое, но все еще ускользающее от меня.

– Покажите, пожалуйста, что вы использовали, чтобы подавить действие аконита.


Ремус Люпин:

Я остался лежать в больничной кровати, не в состоянии встретить новый день; день, когда священные устои были свергнуты и растоптаны. День, когда Дамблдор из заботливого отца превратился в холодного безжалостного хозяина. День, когда Сириус, мой красивый и чистый Сириус, стал убийцей, которого можно увидеть в зеркале врагов.

День, когда Северус Снейп был единственным человеком, стоящим между мной и абсолютным безумием.

Я лежал в больничной кровати и старался не зареветь. Все было потеряно в прошлом, всего просто не существовало. Только мои глупые мечты. Надежды, которыми я жил.

Ложь. Необходимая ложь. Захватывающая ложь. Теперь все исчезло, и у меня не осталось ничего, ни одной хорошей мысли, за которую я мог бы уцепиться.

И я не мог смотреть в синие глаза Сириуса, горящие ненавистью.

- Джеймс и я вернулись, чтобы навестить тебя вчера вечером – его голос был необычно пугающим. Он был слишком низок, слишком сдержан, и так отличался от голоса моего непосредственного жизнерадостного Сириуса – Но ты спал с ним! Ты был в его скользких руках, под одним вонючим одеялом! Спать вместе, трахаться под самым носом у Помфри! Ты потерял всякий стыд!

Я открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог издать ни звука. Я потерял голос где-то на пути из кабинета Директора школы в больничное крыло. Я не мог говорить.

Он ударил меня. И еще раз ударил, снова и снова. Это было ужасно. Это ранило меня больше, чем удары Крауча, потому что это был Сириус. Это мой Сириус безжалостно, непрерывно наносил мне сердитые удары. Ни одного звука, только скрип матраца, и тяжелое, неестественное дыхание Сириуса. Это продолжалось бесконечно.

- Наверное, мне надо было убить тебя для твоей же пользы – шипел он. Оставаясь глухим к моим тихим просьбам, не обращая внимания на мою кровь, запачкавшую его руки – Ты хуже, чем Пожиратель Смерти. Ты – постельная игрушка Пожирателя Смерти. И я должен был оставить тебя со Снейпом!

Он продолжал бить меня, а я не мог даже поднять руки, чтобы защититься. Я не мог плакать. Я не мог кричать.

Звук бьющегося стекла, горячее молоко, пролившееся на пол больницы, тень, пересекающая комнату, и отбрасывающая Сириуса от меня. Я мог видеть острые зубы Снейпа на лопатке Сириуса. Я чувствовал голод Снейпа, как будто он был моим.

- Нет - пробовал крикнуть я, но не смог издать ни звука. Я не мог оторвать голову от подушки, не мог достать руки из-под толстого одеяла. Сириус сейчас умрет.

- Нет - сказал я тихо, умоляюще, глядя на темные сплетенные силуэты-близнецы. И затем две черные пропасти, которые были глазами Снейпа, повернулись ко мне, почувствовав запах моего ужаса.

Он отступил назад, и отошел от Сириуса одним легким изящным движением. И Сириус не мог понять, как Снейп мог физически победить его. Он посмотрел на меня с ненавистью и отчаянием, и выбежал. В его покрасневших глазах стояли слезы.

Снейп вздохнул, сел на одеяло, его руки зарылись в мои волосы. Он пах молоком.

- Знаешь, у тебя очень сильный дружок.

И он улыбнулся. Он улыбнулся успокаивающей, чуткой улыбкой, которая была похожа на ужасную рану на его бледном лице. Он облокотился на локоть, раскрывая мне свои объятия.

И в размытом дневном свете, в задыхающемся ужасе моего замешательства, я упал в эти руки из темноты, в те руки, которые ждали меня с самого начала, всегда.


Северус Снейп:

Он снова откинулся на подушку, я лег рядом с ним. Он снова задрожал. Опять. Я обнял его за колени, как младенца. Прижимая его к моей груди, к моему болевшему сердцу.

- Все бросают меня - его голос дрогнул, потому что он прижал свои белые бескровные губы к моему уху - Мои родители отвернулись от меня, Дамблдор... - он затих, неспособный ясно выразить словами, что именно сделал Дамблдор - И теперь - Сириус - шептал он - все они бросили меня.

Он посмотрел на меня большими карими влажными глазами, и я почувствовал волну триумфа из-за этих слез, потому что слезы Люпина теперь всегда будут означать мою победу.

Я прикоснулся кончиком пальца к его щеке, и вытер слезинку. А потом положил палец себе в рот. Я вкушал соленую воду слез Люпина. Я сосал и анализировал, как если бы варил сложное зелье. Я испытал все его горе, и это был вкус моей славы.

Я зарылся лицом в его волосы.

- Я не оставлю тебя, Люпин.

- Мне так жаль, Снейп. Мне жаль, что я оставил тебя в живых. Я знаю, было бы гораздо лучше, если бы волк убил тебя. Гораздо лучше, чем такая жизнь - сонно шептал он.

Мой вопрос замер у меня на губах. Я молчал, пока его дыхание не стало спокойным и ритмичным

- Почему ты не убил меня?- наконец, прошептал я, но прекрасно знал, что он уснул и не слышит меня.

Я вытянул из кармана два пузырька, которые стащил из кабинета Помфри. Настойка аконита и сложное противоядие. Люпин был не в том состоянии, чтобы давать ему пить эти микстуры. Но не было другого способа проверить мою теорию. И я залпом влил их себе в горло.

И стал ждать.


Люциус Малфой:

Снейпа не было всю ночь. Пришел студент из Пуффендуя, и вызвал его в больничное крыло, сказав, что Люпин зовет его. И Снейп помчался, как собачка, виляя хвостом.

По пути на завтрак меня остановил Кровавый Барон. Он рассказал мне, что Снейп и Люпин долго беседовали тет-а-тет с Дамблдором. Это видел Пивз. Конечно, Пивз слишком боялся директора школы, чтобы разглашать все его тайны, но Кровавый Барон хорошо знал Пивза, и смог его «расколоть». Барон так же сильно хотел видеть Снейпа в наших рядах, как и я.

Я позвал Эйвери и Нотта. Пришло время сделать Северусу Снейпу предложение, от которого он не сможет отказаться.


Северус Снейп:

В полдень я покинул больничное крыло. Надо было подготовить Хижину к вечеру. Но сначала я направился в подземелья. Необходимо было принять ванну, и сменить грязную одежду. И внезапно я оказался нигде. Взмах волос и полет кулаков.

Блэк упал на меня, и мы покатились по каменному полу

- Я знаю, что ты делаешь – закричал он мне в ухо, потому что мы врезались в стену.

Резкий звук, удар кулаком ниже ребер.

- Я знаю, что ты знаешь о Ремусе – он сел мне на живот, я попробовал выбраться из-под него.

Но у меня уже не было силы волка. Я ослабел от выпитого яда, не было никакой возможности выиграть эту схватку.

Он схватил меня за ноги, перевернул на живот, и укусил меня в ляжку. Я закричал от боли. Он разорвал мою кожу, у меня все поплыло перед глазами, меня затошнило. Я чувствовал, как последние силы вытекают из меня с каждой каплей крови, и замер, притворившись мертвым. Он перевернул меня на спину, сел на грудь, скрепил мои запястья над головой. Он смотрел вниз. Грудь вздымалась у нас обоих.

- Я знаю, что ты сказал, что это я послал тебя туда - выпалил он – Я знаю, что ты стараешься увести его от меня. Ты не получишь его, Снейп! Только не ты. Ты. Не можешь. Ты. Проигравший.

Я улыбнулся в его красивое сердитое лицо. Я обонял его кровь. Это было пиршество. Пир гнева и боли Блэка.

Блэк оскалил свои зубы. Совершенные, безупречные, белоснежные. Не желтые, как у меня, а великолепные зубы, очень симпатичные зубы.

- Я знаю, что происходит – шипел он.

- Что?

- Ты пробуешь найти лекарство, так ведь? Это – твой план, ты, чокнутый наркоман? – его голос был на целую октаву выше, чем обычно – Ты заставляешь его платить телом? – он приблизил свое лицо ко мне на расстояние дюйма – Или его разумом? - шептал он, белизна его зубов ослепляла меня.

- Конечно, я пробую вылечить его. Один из нас должен, не так ли? Ты способен вылечить его, Блэк? – Люпин однажды сказал мне, что Блэк постоянно говорил с ним об излечении.

– Но ты не можешь, Блэк. Независимо от того, как громко ты заставишь его кричать в твоих объятиях. Все, что ты можешь предложить, это момент спасения, когда он забывает, кто он. Но он всегда пробуждается от этого бреда. И это делает все еще хуже. Он только острее чувствует, кто он, после того, как ты благословил его своим никчемным прощением.

Блэк схватил меня еще сильнее, я видел, как подрагивали его губы.

– Ты почти убил его, проклятый идиот! Он провел в больнице 3 месяца.

- Зато я почти убил монстра. Я близко, Блэк, я так близко, мать твою! Я мог бы тебе объяснить, но не думаю, что ты поймешь концепцию – и я снова испытал триумф. В этих словах, в соленых слезах Люпина. Я был тот, кто излечит его. Да. Я. Я победил. Я, лежащий на спине на полу в подземелье. Слизеринец.

И тут я чувствовал его эрекцию, упершуюся в мое бедро. Уверен, что он чувствовал мою. И внезапно, из ниоткуда, появилась мысль. Вызывающая отвращение мысль, что возможно, только возможно, вся эта борьба за Люпина, вся эта ожесточенная конкуренция могла быть кое-чем другим.

Это могло быть только сублимацией того, чего мы на самом деле хотим.

Чего мы

Действительно

Хотим.

Твой отец, Блэк, убил моего. Это то, что нас связывает? Мы могли быть почти близнецами. Много чего написано о волшебниках-близнецах. Если, конечно, знаешь, где искать.

Его холодные синие глаза смотрели в мои блестящие черные. В синяках и кровоподтеках. Время стало почти осязаемым.

- Ты бы определился, Блэк. Ты хочешь убить или трахнуть меня?»

И он ударил меня кулаком прямо в лицо.


Ремус Люпин:

Немного позже Снейп вернулся. Взволнованно, он начал говорить о крупном достижении, и как он достал компоненты, и уже начал варить зелье в Хижине. Я просто смотрел на него. Я ждал его, чтобы поставить точку.

- Все кончено, Северус.

Никогда прежде я не называл его по имени. Он смотрел на меня, и казался таким потерянным. Мой испуганный щенок.

Он выглядел озадаченным.

- Я знаю точно, что лекарство есть, Люпин, что бы там не говорил Дамблдор. Ответ – аконит. Я уверен. Мы – близко, мы очень-очень близко.

- Все кончено – механически повторил я – нет никакого лекарства.

Я поднялся с кровати, одел халат и пошел прочь, оставляя его; его руки, протянутые ко мне, замерли в воздухе. Он напряженно размышлял, думал, что сказать или сделать, что-нибудь, что заставило бы меня изменить решение.

Бедный щенок, такой одинокий, такой отчаянно цепляющийся за свои мечты и надежды.

Такие бессмысленные.

Я отказался от него. Я поставил крест на своей ответственности за него. И я знал, что он будет ненавидеть меня за это.

Я хотел сказать все это Снейпу. Мы имели обыкновение все рассказывать друг другу. Но нет. Я должен был оставить это в прошлом. Я должен был забыть его, его ядовитые зелья, его ядовитые надежды. Больше никаких экспериментов.

Долго-долго, я бесцельно шел через длинную анфиладу коридоров, мои ноги подгибались под тяжестью моего невыносимого существования. Затем я как будто проснулся, и понял, что стою неподвижно у входа в Запретный лес, наклонив голову, слушая вой. Я мог бы зайти туда, встретиться с другими, и больше никогда не возвращаться сюда.

Охотиться. Убивать. Умирать.

Но я не пошел.

Вместо этого я пошел к Сириусу. Не обращая внимания на ту часть меня, которая вопила, что он – убийца. Может быть. Но теперь он был всем, что у меня было. Но Сириус даже не прикоснулся ко мне. Он только пристально, обвиняюще смотрел на меня. Я взял его руки, такие напряженные руки в свои. Я хотел, чтобы он так много простил мне. Я чувствовал себя виноватым во всех вещах, которые я не делал, но в которых он подозревал меня.

Он молча оттолкнул меня.

Он покачал головой в отвращении и расстройстве, и оставил меня одного в пустой спальне. Он выглядел таким проигравшим, таким грустным, таким потрясенным. Он был похож на моего отца. Тот выглядел так же, когда видел, что Луна делает со мной. Я упал в свою кровать, прижав колени к груди. Красные занавеси колыхались вокруг меня, и я, наконец, смог заплакать отчаянными слезами.

Я видел хорошие, добрые сны. И это делало ужасным мое пробуждение и столкновение с действительностью. Я больше ничего не мог чувствовать, только полное оцепенение. Я пообещал себе, что больше никогда не буду искать Снейпа. В его компании я мог находиться только в обличье волка. Я пообещал себе никогда больше не вспоминать, что случилось той ночью в Визжащей Хижине. Я пообещал себе игнорировать Альбуса Дамблдора всю оставшуюся жизнь.

Так много обещаний, так много бессмысленных, нарушенных обещаний.


Северус Снейп:

Смущенный и удрученный словами Люпина, я вошел в гостиную Слизерина и увидел Малфоя, сидевшего возле камина. Он медленно повернулся, встал и ткнул в меня пальцем.

- Ты был с Люпином, Снейп?

- Что, если так? – я был не в настроении.

- Есть вещи, которые ты должен знать, Снейп. Есть кое-что, что я должен тебе сообщить – он сел на стул.

Я вздохнул и закатил глаза. Но сел на свое место.

Я подозревал, что Малфой был на стороне Вольдеморта, но ничего не знал наверняка. Я был слишком погружен в свои собственные проблемы, чтобы еще следить за происходящим в мире. Однако вскоре меня ждало потрясение. Малфой говорил, пока все свечи почти не сгорели. Его серебристые глаза отсвечивали янтарем в их свете.

- Итак, Снейп, ты с нами?

- Я не знаю, Малфой – я сказал, не задумываясь. Я так устал, все тело изнывало от яда, который выпил я, хотя он предназначался Люпину. Но Люпин оставил меня, чтобы попробовать вести эту битву в одиночку.

Люциус недоверчиво посмотрел на меня.

-Не думаю, что я хочу быть вовлеченным в это - пробормотал я. Пожиратели Смерти! Fuck! Разве в моей жизни недостаточно смерти и ужаса?

Теперь Малфой покачал головой, медленно, с сожалением.

- Я действительно надеялся, что ты согласишься, Снейп. Я действительно не хотел доставлять тебе неприятности.

Внезапно две большие руки опустились мне на плечи, прижимая меня к стулу. Инстинктивно, я обернулся, и смог увидеть тень Макнейра. У меня отвисла челюсть, я повернулся обратно к Малфою. Возле него стоял Нотт. Его друзья все время были рядом с ним. Какое-то мгновение я не мог понять, почему я не смог обонять их, особенно Макнейра. Обычно облако несвежего пота сообщало за милю о его приближении.

Аконит.

Конечно, это аконит притупил все мои чувства.

Я вымучил улыбку – Что все это значит, Малфой? Вечеринка?

- Можно сказать и так – Малфой улыбнулся и кивнул Нотту, который смотрел на него так, как будто разом сбылись все его сокровенные мечты. Его тупые свиные глазки с преклонением и подобострастием смотрели на своего героя. Малфой снова кивнул, слегка нетерпеливо. Нотт присел перед камином.

Раздался зловещий металлический скрежет.

Волна тошноты окатила меня, как только в красном свете камина я увидел, что он держал в руке. Я дернулся, Макнейр зарычал, сильнее припечатывая меня к стулу.

- Убери это животное от меня, Малфой – шипел я, все еще сопротивляясь – Разве мы не можем нормально поговорить, как взрослые люди?

- Я полагаю, что уже слишком поздно – глумился Малфой – Слишком поздно

Он медленно начал двигаться ко мне. Остановился, встал на колени между моими ногами и ловко расстегнул мне брюки.

В неверном свете камина Малфой был похож на демона из ада, кем, несомненно, он и являлся

– Кто не с нами, тот против нас. И я не допущу Слизеринца на стороне Дамблдора, Снейп! И ты не будешь больше трахаться с гриффиндорцами.

- Подожди, Малфой! Ты сражаешься против Дамблдора?! – Макнейр схватил меня за шею, резко подняв меня, а Нотт снял полностью мои брюки, и грубо раздвинул мне бедра.

- Подожди, Малфой! Я – на твоей стороне. Если ты – против Дамблдора! – Я был в ужасе, в панике – Остановись, Малфой, пожалуйста!

Я был очень рад, что аконит почти подавил все мои чувства, потому что тошнотворный запах моей горевшей плоти быстро заполнил крошечную комнату без окон.


Сириус Блэк:

«Ремус!

Когда ты получишь это письмо, я уже буду далеко. Я должен идти. Лонгботтом, Лилия, Джеймс, все они уже ушли. Даже Питер, Ремус, даже Питер ушел раньше меня.

Я ушел на войну.

Я должен идти. И я не мог говорить с тобой, потому что знал, что ты не поймешь. Ты, кто целую жизнь боролся с собственной темнотой, как понял бы ты груды мертвых тел во имя блага, резню во имя порядка? Ах, Ремус! Иногда я вижу войну твоими глазами, и мне становится страшно.

Сегодня я дотла сжег один дом. Внутри были люди.

Мне кажется я могу видеть тебя, твои обеспокоенные глаза и напряженный рот. Ты думаешь: «Министерство никогда не слышало, как ты смеешься или поешь, Мягколап. Оно не любит тебя. Это не стоит твоей души»

Но другая сторона побеждает, Ремус. Нет, они уже победили. И я не могу опустить руки и просто смотреть. Больше нет. Даже ради тебя. После того, как они убили моего отца. После того, как от моих родителей остался только прах, и я нашел в золе волосы моей мамы.

Я хотел бы остаться с тобой. Я хотел бы защитить тебя от войны, от Снейпа, от тебя самого. От меня. Но не думаю, что я смогу, возможно, я больше никогда не вернусь к тебе. И возможно, война не имеет к этому никакого отношения. Просто у меня недостаточно сил, чтобы смотреть, как ты увядаешь у меня на глазах. Я не думаю, что больше могу выдерживать твое стоическое молчание, и не знать, чего я боюсь больше: твое молчание или правду, которую оно скрывает. Я должен был оставить тебя, потому что я не смог бы пережить потерю. Ты – не для Снейпа, не для Крауча, не для твоей ужасной болезни.

Я должен был уехать, потому что любить тебя – это как ухаживать за мертвым младенцем.

И теперь я стою перед страшащей правдой: я был достаточно силен, чтобы справиться с ужасами войны, но я был слишком труслив, чтобы поддержать тебя, когда ты меня об этом просил.

И теперь, когда я ушел, когда, наверное, я ушел навсегда, есть одна последняя истина, одна жизненная, старая правда в тишине, лжи и кошмаре, которым мы позволили проникнуть в нашу жизнь.

Я люблю тебя, Ремус!

В моем собственном трусливом и бессмысленном пути, я буду любить тебя до своего последнего часа. Это к тебе я прикасался в отчаянные часы. Это твой смех я слышал в Запретном Лесу. Это рядом с тобой я просыпался среди ночи только для того, чтобы смотреть в твое лицо, целовать твои чуткие губы.

Я люблю тебя, Ремус!

Но я никогда не любил оборотня»


Северус Снейп:

Я не прекратил работать, и продолжал искать лекарство. Теперь я сам стал объектом экспериментов, и хотя это сделало многое гораздо более трудными, Люпин позволил мне узнать очень много нового о трансформации. Теперь я знал, что лекарство – это только вопрос времени. И работы. В полнолуние Люпин приходил в Хижину, запирался в клетке в гостиной, ни одного слова, ни одного взгляда на мою великолепную лабораторию. И только изредка я видел его вне стен Хижины.

Я присоединился к Малфою. В конце концов, я хотел этого. Его пытки были гораздо эффективней всех слов убеждения. После того, как он отпустил меня той ночью, я рыдал, валяясь на полу в комнате отдыха Слизерина. Он заставил меня поклясться в верности Вольдеморту на могиле моей матери, ломая мне пальцы всякий раз, когда я ошибался в словах.

Все закончилось больничным крылом. Помфри вылечила меня, не задавая лишних вопросов. Но даже она не смогла удалить инициалы Люциуса Малфоя, выжженные на моем бедре. Раскаленный на огне камина наконечник его трости. Клеймо. Еще одна постоянная зараза в моем теле.

Даже будучи всего лишь школьником, я преуспел в Темной магии. Уроки стали простой формальностью. Школа становилась все более пустынной, многих учеников родители не отпускали из дома. Это было военное время, и Министерство пошло на некоторые уступки. Оно не хотело терять будущих солдат. Что ж, служение Темному Лорду имело свои плюсы. Чтобы отпраздновать мое вступление в ряды настоящих Пожирателей Смерти, Вольдеморт устроил вечеринку, где убил всех авроров, причастных к смерти моего отца.

Это тоже помогало забыться.

Медленно, но все же моя навязчивая идея о темной стороне заменяла мою навязчивую идею о Люпине. Может быть, еще и потому, что здесь было очень много оборотней. Хотя я продолжал скрывать свой статус даже среди них. Я был высокопоставленный Пожиратель Смерти, приближенный к Вольдеморту, я был чистокровный волшебник, и нашлось очень много молодых вервольфов из свиты Темного Лорда, кто охотно ложился в мою постель, кто позволял мне пристально глядеть в их золотистые глаза, и называть их «Люпин».

- Скажи мне, что любишь меня, Люпин – шептал я существу, чьего имени я даже не знал, зарывая руки в его песчаные волосы. Хватит того, что он дрожит в моих руках. Хватит того, что это возбуждает меня.

- Я люблю тебя, Северус – отвечали они мне, и наши губы сцеплялись в диких, грязных поцелуях. И вместо уроков я оставался с ними в постели. И если бы они осмелились, они обязательно спросили бы меня, почему мой вкус такой неприятный.

И я бы ответил – Аконит.


Ремус Люпин:

Нас осталось совсем немного. Выпускной вечер был мрачен и уныл. Школьники выглядели так, как будто были призраками на собственных похоронах.

Никто даже не притронулся к еде.

Дамблдор попробовал поднять настроение, разрешив спиртное. Но теперь я знал цену его поступкам. Так что я встал и вышел, стараясь не смотреть на моих старых, любимых друзей, и вошел в Запретный лес. Воя не было.

- Он предложил тебе работу?– Снейп стоял возле искривленного дерева, черные одежды развевались. Он смотрел на меня холодными сердитыми глазами. Слизеринский мальчик всегда сердился, когда не получал того, чего хотел. Ни подопытной свинки, ни экспериментов. И теперь мне предложили работу, которую он жаждал всю свою студенческую жизнь.

- Он хочет, чтобы я стал новым преподавателем защиты от темных искусств – сказал я устало. И добавил, не в силах сопротивляться этому – Он сказал, что эта должность была моей с первого дня моего пребывания в школе.

Не твоя. Никогда не была твоей. Моя.

Но я был слишком утомлен, чтобы играть в эти властные игры со Снейпом. Я смотрел в даль. Он заскользил ко мне. Длинные нетерпеливые руки опустились мне на плечи.

–Ты должен согласиться – сказал он небрежно, а глаза горели – Еще никто не брал на работу зарегистрированного оборотня.

Я ненавидел его. Я возненавидел его еще больше, когда он стал меня убеждать. Ненавидел, потому что он был прав.

- Я не могу – пробормотал я, опустив глаза. Он всегда заставлял меня стыдиться того, что у меня есть принципы.

Он улыбнулся. Я почувствовал себя как никогда неправым

– Гордый упрямый Гриффиндор. Неудивительно, что вы, идиоты, погибаете первыми.

Я вздохнул и покачал головой. Он подошел ко мне, мягко поцеловал, дорогая шелковая мантия холодила тело.

– Я могу помочь тебе – вдохнул он тяжело, продолжая осторожно, мягко целовать меня.

– Я могу позаботиться о тебе…и забрать твою боль.

Я оттолкнул его, взглянул прямо в черные глаза, чувствуя себя сердитым и оскорбленным. Только потому, что я был чувствителен, он подумал, что я слаб. Даже после того, что я разорвал его зубами. Разве он так и не понял, как сильно я могу ранить его?

- Я отлично справлюсь без тебя – сказал я вежливо, внутренне улыбаясь. Я всегда чувствовал себя немного лучше, когда мог сказать Снейпу «Нет»

И тогда он рассмеялся. Тихим, уверенным смехом. И ветер унес этот смех в мертвое серое небо. И я слышал его на всех темных, грязных улицах, где я бродил следующие три года.


Джеймс Поттер:

Потеря. Я говорю не о бесконечных ночах, которые мы провели, вглядываясь в два пятнышка на карте Мародеров. Я говорю не об отчаянных вылазках в Запретный лес, я говорю не о постоянном вопросе - что Снейп делает с Ремусом. Было ощущение какой-то потери, и это было не связано с бесконечными истериками Сириуса, который почти разорвал плащ-невидимку на две половинки. Это не имело отношения к тому ужасному дню, когда Ремус внезапно покинул Визжащую Хижину, Хогвардс, нас всех.

Было ощущение страшной потери. Чего-то важного, жизненно необходимого.

Иногда я смотрел на Сириуса - его темная голова склонилась над картой поля сражения, он полностью поглощен планом операции. И я знал, что я близко, очень близко к чему-то. Как глубоководный морской водолаз, ищущий серебряную монету в темной толще воды. Иногда у меня были видения. Я видел отвратительные места и горы трупов. Я видел Ремуса, его потрясенные карие глаза.

И затем видение уходит, исчезает, когда я пытаюсь ухватиться за него. И ничего не остается, только ожесточенное ощущение неудачи и потери.


Ремус Люпин:

Я шел несколько дней, без еды, без воды, без сна. Я шел, ноги сбились в кровь, глаза слезились, губы растрескались, а все тело устало ныло. Я шел под дождем, смывшем чернила с письма Сириуса, туда, где я мог бы забыть обо всем этом. Как я хотел бы, чтобы дождь смыл эти слова из моей памяти.

В дождливую бурную ночь я нашел его порог и позвонил.

Он долго стоял в проеме двери. Высокий силуэт. Пугающий, непримиримый и неизбежный.

Желтоватые руки, обернутые вокруг плеч, пристальный темный взгляд, похожий на гильотину.

- Пожалуйста, Северус – прошептал я, сжимая мокрые порванные книги. Кровь гулко стучала в висках – Мне больше некуда идти.

А потом я упал на каменные ступени прямо к его ногам. Я облизал бы его ботинки, если бы он это приказал. Я сделал бы что угодно, лишь бы он пустил меня в этот теплый сухой дом. Я был теперь только моим голодом, моим одиночеством и моими книгами, которые я обменивал на еду. Я был никто. Моя гордость рассыпалась в прах. Я снова был кротким рабом Снейпа.

Снейп - самая похожая на семью вещь в моей жизни.

Он медленно присел, обнял меня, изящная, перепачканная в зелье рука отвела прядь седых волос с моего лба.

- Добро пожаловать домой, Люпин! Добро пожаловать домой.