Северус Снейп:

Долго-долго я смотрел на него, не веря в происходящее, не веря в его реальность.

В потоках сказочного дождя он появился на моем пороге. Сквозь весь этот туман. Через все эти годы. Сначала я думал, что это мне кажется. Что это только мое жалкое желание. Одно из тех желаний, что заполняли меня, когда я просыпался, когда бодрствовал, и когда засыпал. Тысячи желаний, одна мечта. Мечта, что он вернется.
Прошло много времени, прежде чем я понял, что моя мечта сбылась.

Я смотрел на его потрескавшуюся кожу, изможденное лицо, запавшие щеки. Он голодал, кожа обтянула скулы, заставив прекрасные, карие с золотым отливом глаза казаться даже больше, чем обычно. Огромные окна в его израненную душу. Пристально глядя на него, восхищенный, я тонул, тонул в этих глазах и в дожде.

Все голодные день и все бессонные ночи отражались в этих глазах. Глазах, которые должны были стать такими огромными, чтобы вместить всю ту боль, что ему пришлось пережить.

О, мой Люпин, какие у тебя большие глаза!

Наконец, я шагнул вперед, чтобы прикоснуться к нему, и внезапно он упал. Казалось, что Люпина больше нет, а на пороге лежит только груда мокрой одежды. Ткань, кожа и кости. Не человек, а развалина. Раковина, скорлупа, тень того, кем он был раньше. Но это было моя развалина, моя раковина, моя скорлупа, моя тень. Все мое.

Я встал на колени, приподняв его. Я сел под дождем на гладкие каменные ступени и притянул его к своему сердцу. Истрепанная тонкая мантия на худом теле. Его мокрая ледяная плоть возле моей. Его кожа на моей коже.

И как только я коснулся его, впервые за три года мой член резко встал.

Впервые за три года.

Я чувствовал ледяной холод его тела. Он выпивал из меня соки, тянул меня в землю, в дождь, пока я не стал таким же ледяным, как и он. Я прижимал его к себе ближе, ближе, чем когда-либо, испытывая непреодолимое желание раствориться в нем. От него несло могильным холодом, он совсем не мог пошевелиться. Он только смотрел на меня и пытался улыбнуться. Губы раздвинулись, открыв кровоточащие десны вокруг потемневших зубов.

О, мой Люпин, какие у тебя большие зубы!

Дождь промочил меня насквозь.
Я не мог дышать.

Я прикоснулся к его лицу.

Я видел, как на это лицо упали две капли.

Это был не дождь.


Ремус Люпин:

О, он был в совершеннейшем экстазе. Мой маленький щенок, виляющий хвостом, он запнулся и покраснел, как школьник. Он не верил в происходящее. Да и как он мог?

Я и сам не мог поверить в это.

Когда я услышал, что Снейп купил дом моих родителей, мой дом, я закрыл глаза, и прежде, чем понял, что делаю, я уже шел – и шел в течение трех недель, чтобы упасть на его пороге. Ноги сами несли меня от голода, боли и холода прямо к Снейпу, который мог подарить мне жизнь. Я благодарю бога за то, что я не попал ни к Вольдеморту или к Дамблдору, ни в комитет или в Запретный лес, а пришел прямо к нему.

После всех этих трех лет я смог бы вынести все, что Снейп захочет со мной сделать.

По крайней мере, я так думал.

Он выглядел таким молодым. Возможно, это я стал слишком старым. Нервно стиснув зубы, он гладил длинными пальцами мои волосы, лицо, плечи, но его сумасшедшие глаза избегали моего взгляда.

Он понял, насколько я изменился; как боль, лишения и одиночество сломали меня. Но ничем не показал этого. Он мыл, кормил, поил, брил меня заботливо, методично, неуклонно.

И в один прекрасный день Снейп убедился, что я выживу. И мы могли бы попробовать стать лучшими друзьями. Я оказался одетым в его запачканную зельями мантию, явно не по размеру, и слушал его объяснения премудростей алхимии.
Он провел меня по лаборатории, давая пояснения, совершенно мне непонятные. Он показал мне «наш» дом – грязные окна, витражи, мягкие ковры; места, куда совсем не проникал солнечный свет, библиотеку. Серебристое кружение пылинок в косых солнечных лучах, запах старой кожи в столовой. Я гладил выцветшие цветы на обоях, слушал, как скрипят подо мной половицы, и испытывал странное ощущение дежа вю. Я встал на колени перед камином в гостиной и нашел имя, нацарапанное на стене. Каракули маленького ребенка: «Ремус Дж. Люпин»

Ностальгия – жестокое чувство, но еще хуже – ностальгия по тому, чего у тебя никогда не было.
У Снейпа была та же проблема.

Каждую ночь он снимал с меня мантию, представляя, что бы он сделал со мной. Короткий поцелуй неуверенных, дрожащих от волнения губ. Как будто он боялся, как будто не смел требовать ответа от меня. От моего холодного равнодушного тела.
Он так боялся, что я оттолкну его, так смертельно боялся, что я потеряю терпение и снова сбегу.

И чувствуя себя таким же одиноким и потерянным, как и он, я посмотрел прямо в его удивленные глаза и ласково погладил его руку, поднимая пальцами гладкий черный рукав до изуродованного запястья, ощутив след от своих челюстей на его коже.

Но я устал. Я даже не смог представить Сириуса вместо него.
Он пристально глядел на меня несколько долгих томительных минут, его дыхание сбилось, к желтоватой коже стала приливать кровь, пока лицо не побагровело окончательно, и он умчался, в замешательстве стаскивая мантию, умчался трогать себя под лестницей.
Забавно, в этом не было никакого смысла. Я полностью зависел от его милости.
Так чего же он ожидал?

И медленно до меня стало доходить: Снейп влюблен в меня.

- Он любит меня, - прошептал я таким тоном, каким сказал бы, что у меня обнаружили опухоль.

Я покачал головой и вздохнул. Я был потрясен, я чувствовал отвращение и был странно удивлен. Так я чувствовал себя, когда вместе с Сириусом и Джеймсом оказывался замешан в их ребяческие, опасные, но все же восхитительные шутки.

Теперь подшутили надо мной.

Я встал и чуть не ударился о низкий потолок. Да, я уже не шестилетний мальчик. Потом тщательно закрыл окно. Стекло здесь было синим. Я стоял в своей старой детской. И в нереальном синем свете комната напоминала ужасную сказочную пещеру
- Пора, - сказал Снейп, протягивая руку, чтобы снова пойти в лабораторию. Окруженный моими старыми игрушками, он был похож на кошмар маленького ребенка. Игрушки смотрели на нас немигающими безжизненными глазами. Игрушки умирающего мальчика, единственные свидетели того, как я улыбнулся ему. Вымученная обеспокоенная улыбка, превратившаяся в гримасу.

И Снейп в ответ улыбнулся мне. Впервые в жизни.

Сколько муки может передать одна улыбка? Я взял его руку и позволил притянуть себя к груди. Я позволил обнять себя, укутать в его черную мантию, позволил долго целовать себя и ласкать свою шею. Он гладил мои седые волосы, он запустил руки мне под мантию, и я растворился в его объятии.

И ни разу, ни на долю секунды, я не вспомнил о Сириусе. И все же мысли о нем никогда не оставляли меня. Сириус был моей умершей памятью, витавшей в тяжелом пыльном воздухе. Сириус – тот, кто написал, что никогда не любил оборотня.

Ах, Мягколап! Если бы ты знал, как оборотень надеялся на твою любовь!

Он принимал от тебя все побои, выполнял все твои приказы, он ел у тебя с рук. Он улавливал малейшие колебания твоего настроения. Он терпел твои обвинения. Твое отвращение. Глупое животное думало, что если оно будет вести себя смирно, то ты привыкнешь к нему, и будешь рад принять и любить его.

Всю свою жизнь я просил любви. Теперь я этого делать не стану. Я просто слишком устал.

Слишком стар.

Я смотрел на Снейпа – на того, кто купил мой дом, кто дал мне шанс вернуться сюда через пятнадцать лет, кто открыл эту дверь и позволил мне прийти сюда.

Дом. Не кровать в безликом мотеле, не койка в больнице или коробка под мостом, не ближайший куст в Запретном лесу.
Дом.

Самое меньшее, чем я мог отплатить за это, это позволить ему продолжить свои эксперименты. Самое меньшее, чем я мог ответить на это, это постараться, как и он, получить от этого всего удовольствие.
И что с того, что в итоге мне придется расстаться с жизнью!


Северус Снейп:

Все было точно так же, как в старые времена. Так же болезненно.

Пока он восстанавливался, я часами показывал ему, как далеко мне удалось продвинуться в своей работе. Я показал ему лабораторию в подвале. Он что-то спросил, почти неслышно, что-то о том, почему лаборатория здесь, в этом сыром подвале без окон, хотя в моем распоряжении целый дом.

Я начал было объяснять ему о важности атмосферных условий для вызревания зелий, но слова замерли у меня на губах. Он не слушал. Он ковырял пальцем плесень на одной из стен. Крайне отрешенный. Крайне сосредоточенный.

Какая-то гниль интересовала его больше, чем я. Несмотря на то, что я мог бы бросить к его ногам все. Все, что он когда-либо хотел, всего лишь в обмен на небольшое сотрудничество.

Я хотел рассказать ему, как хорошо я справлялся без своей подопытной свинки. Я хотел рассказать ему, что другие оборотни заменяли его иногда, но у них не было его упорства или преданного усердия. Но я промолчал.

Я только сказал в пустоту, что теперь провожу эксперименты на себе. Аконит, как я выяснил, подавлял самые глубинные аспекты ликантропии. Но побочными действиями были гиперчувствительность, резкие скачки давления, жажда крови, потеря памяти, хотя все это проявлялось в разной степени. Аконит чрезвычайно ядовит для оборотней.

Я пока не смог найти противоядие, достаточно мощное для того, чтобы компенсировать действие большого количества аконита. Ведь, чтобы полностью подавить трансформацию, аконита нужно так много, что это попросту убьет оборотня.

Найти противоядие было трудно, очень трудно. Более того, употребляя аконит, оборотень автоматически не мог есть даже привычную пищу. Ложка обычного сахара сводила все действие аконита на нет.

Невероятно сложно.

«Интеллектуальный вызов», – как сказал Дамблдор.

Я показал Люпину большую клетку, которую установил в углу одной из комнат. Я использовал ее так же, как и клетку в Визжащей Хижине, чтобы наблюдать за оборотнями, на которых я ставил эксперименты. А программа, запланированная мной для Люпина, была гораздо внушительнее. И клетка для этого просто необходима.

- Я буду давать тебе зелье в течение недели, предшествующей полнолунию. И ты должен будешь оставаться здесь все это время, – сказал я, беспечно заходя в клетку. – И для наблюдения, и для твоей собственной безопасности. Нельзя, чтобы ты бродил по всему дому, пока я здесь настраиваю зелье под тебя.

Но даже тогда он не слушал, что я говорю. Он просто скользил за мной словно тень.

До полнолуния оставалась неделя. Я повел его обратно в лабораторию. Ржавая металлическая дверь открылась с противным скрипом. Я взял его мягкое запястье в ладонь, и нащупал слабый пульс. Я чувствовал его кровь под кожей, я почти мог чувствовать ее вкус. Его приятная, вкусная, зараженная кровь. Я чувствовал, как во мне просыпается волк.

Я подтолкнул его к клетке. Он не двигался. Мы выжидали.

Я сильнее распахнул дверь.
- Люпин, у меня действительно нет времени, – я сглотнул. В этот момент я был почти до безумия испуган, что сейчас моя сбывшаяся мечта – Люпин, живущий в моем доме, спящий в моей постели – растает как дым; что сейчас он повернется и уйдет, что он снова оставит меня, без предупреждения, так, как он поступил раньше.

- Но ты же не будешь держать меня здесь, как животное? – его кадык дернулся. Я еще мог видеть следы своих зубов на его шее, следы моей слабости. Когда, не сдержавшись в порыве страсти, я впился в его шею поцелуем взасос.

Мое тело резко напряглось. В голове билась одна мысль - немедленно овладеть им. Наброситься жадным ртом на его драгоценные, сочные, сладкие губы, обхватить руками его тонкие бедра. Резко опрокинуть на пол, вылизать его грудь, живот, бедра. Плотно прижаться к нему голым телом, напиться его соком, болью, кровью.

Луна была близко. Это желание истощало меня полностью.

Но, несмотря на то, как сильно потребность в нем ослепила меня, несмотря на то, как больно его хрупкая уязвимость ранила мое сердце, я никогда больше не собираюсь вынуждать его к сексу, как я делал это, будучи школьником.

Я не хочу насиловать его, пытаясь утолить мою неуемную животную страсть; теперь я мечтаю, чтобы он сам пришел ко мне. Он пришел ко мне на порог и позволил себя обнять. Все, что я должен делать, это ждать. И молиться, чтобы он не отвернулся от меня прежде, чем поймет, как я его люблю.

В этом клубке моей страсти, желания и одновременно попытки сдержаться я позволил себе один маленький компромисс. Я вынудил его спать в моей постели. Я ничего ему не объяснял. Я не дал ему выбора.

Я просто положил его в свою кровать в первую же ночь, когда он пришел, и с тех пор он всегда спал здесь. Голый или почти голый. Доступный моим блуждающим рукам и моему горячему жадному языку. Во сне я касался его так, как во время бодрствования никогда бы не посмел. Я прижимал его к себе, как ребенок прижимает плюшевого мишку. Каждое утро я просыпался, держа его в объятиях.

Но это было все.

В конце концов, в науке нет места эмоциям.

Я сказал:
- Ну, конечно, Люпин, это всего лишь на семь дней.

Он не двигался и молчал. Я посмотрел на вздувшиеся вены на его шее, раздраженно вздохнул, схватил за локоть и толкнул его в клетку, с лязгом заперев за ним задвижку.

Он потерянно смотрел на меня. Я не выдержал его взгляда и отвернулся. Я просунул между прутьями решетки кубок. И эта моя первая попытка почти убила его. Он все еще был очень слаб после стольких лет бродяжничества. Я в своем нетерпении продолжить работу не дал ему времени полностью восстановиться. Но главная ошибка была не в этом. Я рассчитал зелье, как для себя.
Я слабее его, как волк, но сильнее, как человек.
Ну что ж, теперь я буду готовить зелье только для него.

Во время преобразования и еще неделю после его рвало так сильно, что мне казалось, что из него вышла вся еда, которую я впихивал в него три недели, что он был под моей крышей. К счастью, мое противоядие было теперь намного эффективнее, чем неуклюжая смесь Помфри. Спустя две недели он восстановился.

Действительно, все как в старые времена.


Ремус Люпин:

Я не мог дышать, не мог глотать, зелье из аконита сожгло легкие и внутренности, лицо было замотано бинтами. В вены вколоты иглы. Маггловский способ – капельницы.
Я закрыл глаза. Головокружение и слабость. Я чувствовал себя разбитым и больным.

Проблема заключалась в том, что истинная любовь не знает жалости. Снейп с маниакальной одержимостью хотел вылечить меня, и ради этого не останавливался ни перед чем. Я не мог сдерживать гнев. У меня внутри росло ощущение, что меня предали. Снейп не понимал, что мое сердце разбилось. Снова.

Я терял контроль над собой.

Я хотел убить его.

Я хотел уничтожить все живое, ввергнуть все в бессмысленный хаос. Тоненький слабый голос внутри говорил, что Снейп любит меня, что он дал мне крышу над головой, что я должен помочь в его работе. Но этот голос становился все слабее и слабее. Меня душило что-то жестокое и скотское.

Всю свою жизнь я был способен держать себя в жестких рамках, но теперь я не мог контролировать себя и не знал, почему.

Однажды ночью я лежал с открытыми глазами рядом с ним. Я стал швырять пузырьки с зельями, которые он хранил рядом с кроватью, один за другим. Осколки стекла дождем посыпались на черные волосы Снейпа. Проснувшись, он заревел:

- ПРЕКРАТИ! ОСТАНОВИСЬ! ТЫ – БОЛЬШЕ НЕ ПОДРОСТОК!

И я остановился. Я глубоко вздохнул и закрыл глаза, сконцентрировавшись на боли.

Принять. Подавить. Контролировать. Я считал мысленно до ста, закрыв глаза, не желая смотреть, как Снейп вкалывает мне в вену иглу. Я сомневаюсь, что он делал это когда-нибудь раньше. Много раз он колол мимо вены:
- Ты не можешь пить это проклятое зелье. Можно только вливать его через капельницу. Так что умоляю, не двигайся! Я больше не смогу найти вену.

- Не заставляй меня спать, – пробормотал я. Он натянул одеяло мне до подбородка. Я закрыл глаза и представил себе, как разрываю ему горло. Снова и снова.

Когда я проснулся, сразу понял, что в доме есть кто-то еще. Я не мог видеть его, но зато мог обонять, мог слышать его так же хорошо, как я слышал крыс, бегавших в подвале.

Снейп притащил в дом новую игрушку.


Северус Снейп:

Каспера дал мне Лорд Вольдеморт. Прекрасный блондин-оборотень был его подарком, как если бы он был красиво упакован и перевязан бантом.
Темный Лорд заметил мою страсть к оборотням, мое желание быть в их обществе и иметь их в своей постели. Среди Пожирателей Смерти я теперь играл одну из главных ролей. Я был слишком важен теперь, чтобы позволить мне не блюсти свое реноме. «Твоя личная шлюха», – прошептал Лорд мне в ухо.

Пришло время получать удовольствие за закрытыми дверями. И Лорд выбрал Каспера, чтобы хранить мои тайны и держать меня под контролем. Хотя он был внешне совсем не похож на Люпина, он был типичным вервольфом, которого легко можно встретить на ночных улицах продающими свои сексуальные услуги. Он был очень красив – грива длинных белых волос, яркие губы и горящие золотом глаза.

И этого всего было для меня достаточно: под темным тяжелым балдахином при неверном свете свечей я представлял себе Люпина. Я закрывал глаза, чтобы слезы бессилия не испортили мне мое видение.
Губы одного оборотня, медленно скользящие по моему члену, лижущие меня, сосущие меня, дразнящие меня, вполне могли сойти за губы другого.

Руки одного оборотня на моей возбужденной до крайности коже легко могли быть его руками. И Каспер даже не вздрогнул, когда однажды я приподнял его волосы, прильнул губами к его уху и прошептал:
- Я люблю тебя, Люпин.
Он просто пристально посмотрел на меня, его лицо было прижато к моему, и я не мог видеть совсем не большие и совсем не карие, чужие глаза, да это было не важно, я был слеп ко всему, полный своими грезами. И он прошептал:
- Я знаю, а сейчас, пожалуйста, трахни меня, Северус.

И теперь, после того как я просыпался ночью, безумно возбужденный близостью голого Люпина, прикосновениями к его тонкому равнодушному телу, я шел к Касперу и грубо имел его. Наказывая его за то, что он не Люпин. Наказывая Люпина, не желающего меня. Не любящего меня. И он брал всю мою боль в свое тело, я передавал ему свою боль с каждым резким толчком. Теперь у меня была своя личная шлюха.

Однажды Каспер попросил, чтобы я стал его опекуном или нашел бы Пожирателя Смерти, которого Вольдеморт сделал бы его опекуном. Из курса защиты от темных искусств я знал, что если оборотень хочет жить среди волшебников, он нуждается в опеке представительного волшебника, желающего за него поручиться. Это закон. Если оборотень не найдет опекуна, то его заключат в тюрьму при клинике святого Мунго, или он будет жить дикарем в лесу вдали от цивилизации, как многие и поступали.

Конечно, этот закон имел в виду только зарегистрированных оборотней.

Дамблдор был опекуном Люпина после того, как его родители отказались подписать документы. И однажды ночью, когда я возвращался из постели Каспера в свою, я задался вопросом, кого теперь Люпин будет рассматривать в качестве своего опекуна?


Ремус Люпин:

Масса тревожащих звуков и плохих запахов, вторгающаяся в мой сон, яркая эрекция плохих намерений, милостиво скрытая темнотой – это был Северус Снейп. Снейп ласкал меня, терся напряженным членом о мое бедро. Во сне он обнял меня длинными неуклюжими руками и теперь стонал, и его голова металась по мокрой от пота подушке.

Снейп, тот, который всегда считал, что мир прогнется под ним, ничего не мог поделать со своими мечтами.

Мой могущественный слизеринец, как ты кричишь во сне.

- Я знаю, – шептал я ему на ухо, мои руки гладили его влажную от пота грудь, запах его немытых волос вторгался в мой чувствительный нос, – я знаю все твои кошмары, Снейп, знаю сердцем. Потому что это – и мои кошмары. Ты так хотел быть рядом со мной, и ты получил, что хотел.

Я боролся с жадным желанием задушить его во сне. Я закрыл глаза и застонал. Ради бога, Люпин, остановись! Он – не твоя добыча. Он – оборотень. Я притянул его ближе к себе, положил лицо ему на грудь и слушал стук его сердца.

Так близко. Ощущение такое, будто он был продолжением моих собственных наэлектризованных мыслей, моих обнаженных нервов.

Полумертвый, все еще чувствующий отраву его зелий в венах, я обнял его и прижал к себе – и в следующую ночь, и в следующую, и в следующую. Наши тела, сплетенные словно два адских сиамских близнеца.

Я наблюдал за ним каждую ночь. Я воображал себя впивающимся в горло Снейпа, рвущим его плоть. Это желание только возрастало, когда он запирал меня в клетке за неделю перед полнолунием. Это желание только возрастало, когда он травил меня своими варевами.

Только спустя десять лет люди из недавно организованного Общества Поддержки Оборотней объяснили мне, что в отличие от молодых оборотней взрослый вервольф всегда принимает ответные меры, если полагает, что его жизни угрожает опасность. И он обязательно будет делать что-нибудь, чтобы устранить источник опасности.

Устранить Снейпа, который с самого начала хотел убить волка.

Потом Снейп понял, как тяготит меня заточение в четырех стенах, и стал повсюду брать меня с собой. И моя вселенная стала больше, намного больше. Город, библиотека, паб, плохо ведущие себя дети.

Однажды мы вошли в паб, и я врезался во внезапно замершую, напрягшуюся спину Снейпа. Мы встали, с открытыми ртами глядя на трех авроров, так же уставившихся на нас раскрыв от изумления рты.
Джеймс, Лилия и Сириус.

Я считал удары, Сириус сидел на мне, опрокинув спиной на стол. Снейп застыл, превратившись в пару черных горящих глаз, сверкавших сквозь завесу спутанных черных волос. Я видел закушенные губы Сириуса и мертвенно-бледные руки Джеймса, обхватившие Сириуса за плечи, в попытке оттащить его от меня. Лилия следила за Снейпом, смотрящим на меня, в одной ее руке палочка, нацеленная прямо ему в лоб, а другая инстинктивно прижата к раздувшемуся животу.

Да, я жил со Снейпом. Да, я спал с ним в одной постели. Да, я остался с ним по доброй воле.

Да, да, и еще раз да.

Сириус схватил мои запястья, рывком поднял их и прижал над головой, его ногти впились в мои ладони.

Я посмотрел на живот Лилии, и она отпрянула назад. Черные волосы Сириуса взметнулись, и он заревел:

- Ты – шлюха Пожирателя Смерти!

Но я не слушал. Я смотрел на ноги прохожих в низеньком окне, выходящем на улицу, яркое солнце сияло на их ботинках. За дверью паба продолжалась жизнь. Жизнь продолжалась где-то далеко, где-то за спиной Сириуса Блэка, который любил Муни, но не смог полюбить вервольфа. Жизнь проходила мимо Ремуса Люпина, того, который питался мертворожденными воспоминаниями, кто цеплялся за свои сломанные игрушки.

Сириус выволок меня из паба и принялся избивать прямо посреди улицы. Аврор бил неизвестного странного человека. Никто не вмешивался. Скоро улица полностью опустела. Взволнованные родители тянули своих непослушных детей домой. Джеймс вышел и закричал, пробуя остановить Сириуса.

- Уйди, – завопил он Джеймсу. – Это не твое проклятое дело!

И он снова отвел руку, чтобы ударить меня.

Я поймал ее в воздухе.

Я больше не хотел терпеть. Не хотел чувствовать его разрушающий гнев из-за того, что он считал моим предательством. Он изумленно посмотрел на меня.

- Прекрати избивать меня, Сириус Блэк, – прошипел я и выпустил его руку. Оцепенев, мы стояли посреди пустой узкой улицы. Сириус был немного взволнован, как будто я перешел какую-то запретную линию. Почему? Неужели он мечтал, что спасет меня от моей несчастной распутной жизни, и после этого мы сможем счастливо жить вместе? Джеймс обеспокоенно смотрел на двух своих лучших друзей, не зная, что ему делать.

Ловец, выискивающий снитч.

Слова лились из моего рта, безжизненно и монотонно, как будто я слишком много раз повторял их:

- Я не ребенок, Сириус. И я не безумен. Я знаю разницу между правильным и неправильным. И мне не нужны твои уроки. Мне не нужны наказания от тебя каждый раз, когда ты думаешь, что я не выучил свой урок. Я слишком стар для этого. Я слишком…
Разочарован?

Разочарован, что потратил всю свою жизнь на того, кто никогда не доверял мне, кто никогда не любил того, кем я был, и кто пошел работать на Крауча, как только представился случай.
Нет, слово «разочарован» даже отдаленно не могло передать, что я чувствовал.

Он зло засмеялся.

- Если бы ты знал разницу между правильным и неправильным, ты бы не был со Снейпом. Ты не был бы его шлюхой.

- Я – не его шлюха, – сказал я, внезапно понимая, что я вообще не был похож на шлюху. Я был похож на хищное животное, которое собиралось совершить смертельный прыжок к его шее. Я прикусил губу до крови. – Я – не его шлюха. По крайней мере, пока – нет.

И затем, с удовольствием сродни садистскому, я повернулся к нему спиной. Впервые в жизни я отвернулся от него и пошел вниз по улице в полной тишине, нарушаемой только звуком моих шагов.
Это удивило нас обоих. И я знал, что победил. Впервые в жизни я выиграл у Сириуса Блэка, но это была совсем не радостная победа. Я не чувствовал ничего. Он аппарировал прямо передо мной. Глаза, полные искреннего беспокойства. Взгляд скользнул по моим седым волосам, моему ничего не выражающему лицу.

- Ты болен, Ремус. Ты серьёзно болен. Посмотри на себя. Это – не твоя вина. Ты не выбирал свою натуру. Я слышал, что ты покинул Дамблдора. Я искал тебя, пробовал привлечь к ответственности за причинение вреда. Я думал, что ты попробуешь вернуться, чтобы снять с себя обвинения, и именно поэтому мы здесь. Мы должны спасти тебя.

- Твоя спасательная миссия опоздала на три года, Мягколап!

- Да ты хоть представляешь себе, как трудно во время войны найти бездомного оборотня? Проклятье, Ремус! Ты убежал, Дамблдор состарился на глазах. Как ты мог так поступить с ним? Это – ликантропия, я знаю. Это действует на твой разум, мой бедный малыш Муни. Жить со Снейпом, Бог мой!

Он попробовал обнять меня, но я отстранился.

- Я не безумен, – предупредил я.

- Нет, конечно нет, – смотрел он, начиная паниковать. Внезапно мне захотелось плакать. Я хотел обнять его, и сказать, что все хорошо, что я все еще его Муни, и что я сделаю все, что он скажет. - Но я не смог подойти к нему. Запасы лжи иссякли.
- Джеймс! Помоги мне, я собираюсь увести Муни отсюда. - Увидев свой снитч, Джеймс прыгнул и схватил меня за локоть.
- Все хорошо, Муни. Мы с тобой. Позволь отвести тебя домой.
- Не думаю! – Снейп выскочил из паба, лицо перекошено, мантия развевается. Он оттолкнул с пути ошеломленную Лилию. – Этот вервольф принадлежит мне.

- Да что ты! – зарычал Сириус. – И кто же это сказал?

Снейп встретился с хищным взглядом Сириуса и улыбнулся. Его глаза метали молнии:
- Альбус Дамблдор!
Он достал из кармана кусок пергамента и вручил его Джеймсу, который стоял на мостовой на коленях, и отчаянно пытался привести Лилию в чувство.

- Ты умеешь читать, Поттер? – спросил Снейп, он приблизился к нам и вырвал меня из рук Сириуса. Джеймс передал пергамент, и Сириус побелел, как мел. – Как ты можешь видеть, этот документ подлинный. Ты умеешь отличить настоящую подпись от подделки, Блэк?

- Что это? – спросил я, взгляд скользнул с улыбки Снейпа на побелевшего Сириуса.
Наверное, я должен бы заволноваться, но я остался совершенно равнодушным. Мне все надоело. Опять Снейп и Сириус выясняют, кто из них круче. Почему они не могут просто переспать друг с другом и оставить меня в покое? Ведь очевидно, что между ними просто искры летят. Я снова заложник в игре, где от меня ничего не зависит.

Я попробовал снова.
- Что это, Снейп?
- Закон – пропел он.
- Сириус? – спросил я вежливо.
- Ублюдок, ублюдок, ублюдок!
Он пролетел мимо меня и схватил Снейпа за горло. Он повалил его на землю и стал душить. А Снейп засмеялся. Никогда еще я не видел его таким счастливым. Пергамент выпал в грязь, и я подобрал его. Почерк Дамблдора.

«Дорогой Северус,
У меня есть все документы Ремуса, о которых ты спрашиваешь. Я рад узнать, что ты нашел его, и что с ним все хорошо. Ты прав, конечно, я не могу быть опекуном Ремуса, если он отказывается быть возле меня. В соответствии с законом он должен оставаться со мной в Хогвардсе, но не думаю, что это будет хорошо для моего мальчика. Раз он хочет быть с тобой, а у меня есть причины считать, что он находится в здравом уме и твердой памяти, то я сделал тебя его опекуном, как ты и просил.

Обрати внимание, что я это делаю при условии, что ты станешь о нем хорошо заботиться, и не сделаешь ничего во вред ему…»
Я поднял уставшие глаза от пергамента и посмотрел вокруг. Джеймс, приводящий в чувство свою беременную жену. Лилия, закатившая зеленые глаза в синее небо. Сириус на Снейпе. Смеющийся Снейп.

Я закрыл глаза, вонзая ногти глубоко в ладони; потекла тоненькая струйка крови. Слово «разочарован» даже на сотую часть не могло описать мое состояние. Все пройдет. И это тоже. Ну и слава богу! Я вздохнул, и положил письмо Дамблдора в карман. Это был красивый солнечный день, и я решил купить себе шоколадную лягушку.

Я спустился далеко вниз по улице, когда услышал, как Сириус зовет меня. Я попробовал не оборачиваться. Но что-то неуловимое какой-то инстинкт заставил меня обернуться в последний раз и увидеть его умоляющие, полные слез глаза. Полтора года спустя я видел только эти огромные синие глаза. Они смотрели на меня с первых страниц всех газет Волшебного мира.


Северус Снейп:

После этого он долго бродил в трансе вокруг дома. Наконец, была поставлена точка в отношениях между ним и Блэком. Наконец, мне вернули мою собственность. Я имел его во всех смыслах, намного больше, чем когда-либо имел Блэк. Я решил дать ему перерыв от экспериментов. Отчасти потому, что я был так счастлив, а отчасти потому, что он был в таком подавленном состоянии от гнева и разочарования, что это сделало бы любые попытки бесполезными.


Ремус Люпин:

Снейп не должен был оставлять клетку открытой. И волк занял мое место прежде, чем я смог что-либо предпринять. Не мое тело, но мой мозг. Мой разум, который каждое полнолуние, каждую минуту моей жизни боролся с волком. Это было проигранное сражение.
Я взращивал в себе волка упорнее, чем раньше. Он занял меня целиком. И это было прежде, чем Снейп остановил свои эксперименты, и прежде, чем Блэк привел меня в такое отчаяние, что я просто оцепенел. Прежде, чем боли стало слишком много, я выключился, ушел глубоко в себя.

И волк не упустил свой шанс.
Это было проигранное сражение, и волк быстро овладел моим разумом. Быстрее и легче, чем когда-либо. И волк скорее заметил Снейпа. Снейпа, который с самого начала хотел убить волка.
Взметнувшаяся тень в сыром подвале, и Снейп жестко прижат к стене, в отчаянии размахивая руками, пытаясь вырваться. Волк уставился моими глазами на эти руки, на синие вены, на пожелтевшие пальцы.

- Раздевайся, Снейп, – зло прошипел волк, становясь на четвереньки, подползая к нему, резко втягивая в себя его запах.
Снейп отшатнулся, пораженный. Черные глаза расширились, слишком поздно поняв свою ошибку. Мои руки обхватили его ноги, волк впитывал в себя страх Снейпа.
- Что ты прячешь под одеждой, Снейп? – рычал волк, восхищенный искаженными нечеловеческими звуками, которые издавало его горло.

Существо встало обратно на ноги с тем изяществом и легкостью, которое не смог бы повторить ни один человек. И затем мое голое тело прижалось к застывшей спине Снейпа. Волк стал гладить его опущенные плечи, наклонился вперед и лизнул его в ухо. Снейп вздрогнул, теряя контроль. Он прильнул ко мне, откинувшись назад, и я чувствовал сильный запах адреналина, исходящий от него.

Он начал говорить что-то, что-то язвительное и остроумное, чтобы поставить меня на место. А потом замолчал. Он замолчал, и как только луч пыльного света выхватил мое лицо, он побледнел.
Каково это, Снейп, видеть человека, но понимать, что сейчас он – волк? Существо спокойно придвинулось к нему, Снейп прижался к каменной стене, его грудь тяжело вздымалась. Существо смотрело в черные глаза, точно зная, о чем он думал. Да, Севи, такое уже было, в Визжащей Хижине, когда я все-таки не убил тебя.

- Это – Темная Метка, Севи? Ты прячешь Смертельную Метку под своей вонючей одеждой? Боишься, что Реми увидит ее?

Существо проследило струйку холодного пота, стекающую по его лбу. Оно грубо подняло его подбородок, и я закрыл глаза. Мой язык прикоснулся к его желтоватой щеке, пробуя на вкус его пот. Снейп начал снова что-то говорить, пытаясь выглядеть сердитым, но у него не получалось. Он знал, что теперь будет с ним. Мы оба знали.

Волк нисколько не был потрясен, когда понял, что Снейп очень сильно хочет, чтобы это произошло.

- Тебе нравится это? – волк схватил Снейпа за запястья, свёл их за его спиной и прижал к стене. Снейп застонал. – Это возбуждает тебя?
И затем волк упал на него, не обращая внимания на крики. Хищно усмехаясь, волк разорвал одежду и нашел то, что искал – змею и череп. Темную Метку.

Пальцы поглаживали татуировку, Снейп дрожал под моими руками.
- Ты думаешь, что это страшно, Севи? – волк позволил себе высокий холодный смех. – Тебя пугает этот рисунок? Мой милый, такой симпатичный щенок! Ты ничего не смыслишь в страшных вещах.
- Л-Люпин, – Снейп начал заикаться, лицо было белым от опасения и отвращения. Но кого он боялся? Люпина или себя самого?
- Ого, у тебя стоит, Снейп!
- Ты себя не контролируешь, Люпин! Ты…
- Шшш, щенок. Сейчас самое время получить то, о чем ты мечтал все эти годы. Ты это заслужил.

Снейп был испуган, но он не собирался сдаваться без борьбы. О, для волка это было еще интереснее. Снейп попытался схватить меня за горло. Но был повален на пол, его грудь вздымалась в ужасе. Волк схватил его за длинные волосы, рывком поднял на ноги, развернул и впечатал лицом прямо в стену. Снова и снова, пока запах его крови не заполнил всю комнату.

Существо било Снейпа о стену всякий раз, когда тот, отчаянно дрожа, пробовал вырваться из жесткого захвата. Волк схватил его руки, вывернув их почти под невозможным углом. Почти бессознательно волк начал облизывать его татуировку, язык проследил все нечеткие линии. И затем что-то случилось. Волк почувствовал его силу, его власть. Мой член стал твердым как скала и прижался к его холодной дрожащей коже. И прежде, чем волк понял, что он делает, его маленькие острые зубы вонзились в метку Снейпа, наполняя кровью измученный жаждой рот. Кровь оборотня. Волк был не голоден. Это было не полнолуние. Это было похоже на любовь.

И когда зубы царапнули по кости, Снейп упал на колени. Он кричал, не переставая, но волк не слушал его. Все, что слышал волк, были его собственные пылкие стоны. Мокрые звуки губ на плоти Снейпа, большие сырые куски мяса, падающие в мою глотку. Ногти, все глубже и глубже впивающиеся в талию Снейпа. Волк хотел эту метку. Волк хотел эту метку себе, и когда волк понял, что независимо от того, как глубоко он укусит и заглотит ее, он все равно ее не получит, он с гневом, отчаянно, одним движением вошел в Снейпа, чувствуя его кровь, текущую по бедрам. Но Снейп был сух. Слишком сух. Волк снова начал бить Снейпа головой о каменную стену, безумно, в диком экстазе.

- Давай, Севи, кровоточи! Как же мы получим лубрикант, если ты не кровоточишь?

И кровь, обильно лившаяся из раны на голове Снейпа, потекла по его спине. Он стонал. Он заревел как волк, когда одним толчком я погрузил свой член на полную длину. Пальцы зарылись в рану на руке Снейпа, пытаясь разорвать ее, вывернуть ее наизнанку.
И когда я полностью был в Снейпе, лунный свет залил комнату. И время замерло. Наши тела превратились в волчьи. Связка двух волков, пожирающих друг друга в бешеном танце. Она выла и рычала в темноте, боролась и дралась. Два волка, впившиеся зубами в горло друг друга, разрывая и калеча друг друга со смертельным изяществом.

Но как волк я всегда был сильнее. Я швырнул Снейпа на пол и сомкнул зубы вокруг его шеи. Я сжал челюсти и услышал беспорядочное биение сердца Снейпа, готового признать поражение. И затем я отпрянул. Я вовсе не хотел его убивать.
И когда первый солнечный луч коснулся каменного пола, я закрыл глаза и уснул. Мне снилось, что я волк. Волк, который мчался по залитому лунным светом лесу. Но после долгого бега волк остановился, задыхаясь. И потом повернул обратно и вцепился в горло охотника. Воя и рыча, он вонзил зубы в мягкую шею, и выгрыз глаза Сириуса Блэка, Барти Крауча, Альбуса Дамблдора, Северуса Снейпа.

Но тогда острая боль пронзила тело волка. Он захрипел и упал на землю. И я больше не был волком, я был слепым охотником, который схватил волка. Волк должен быть наказан. Волк должен быть наказан за попытку убийства. Я проснулся, почувствовав, как Северус Снейп поднимает с пола мое разбитое тело.