Ремус Люпин:

Я пытаюсь сфокусировать взгляд на Снейпе. Медленно. Давит на плечи, пытаясь уложить меня обратно на смятую кровать.

«Шшш» – повторяет он. Голодные губы порхают над моими, покусывая, причиняя боль, я позволяю завернуть себя в одеяло. – «Шшш. Это был просто страшный сон»

Я открываю глаза и не могу сдержать стон, чувствуя, как в меня проникает маггловская игла. Кончики пальцев погладили синяк и растворились в темноте.

Я чувствую его гладкую прохладную кожу, его член, устроившийся у меня между бедер, его тепло. Он прижимается ко мне всем телом, я рефлекторно дергаюсь.

«Снейп», – бормочу я, снова пытаясь увидеть моего щенка, но вижу только темное танцующее пятно. – «Почему ты дрожишь?»

«Постарайся снова уснуть, ладно?»

Я вижу его желтоватые зубы. Я вижу его вынужденную улыбку и бегающие глаза. И я остро чувствую его боль.

«Нет», – разлепляю я оцепенелые губы. – «Что-то не так. Что-то случилось. Я знаю».

У него перехватило дыхание, и он больно сжал мне руку, вонзив ногти. Он взял иглу и еще раз вколол мне снотворное. Даже я понял, что это было лишним.

Маггловская химия, наконец, начала действовать, он гладил мои волосы, успокаивая меня, успокаивая себя. Я свернулся в калачик в его объятиях и тихонько стонал в такт его дыханию. Он укрыл нас одеялом, и что-то говорил. Я могу поклясться, что он пел. Пел, пел, пел, пока, наконец, я снова не погрузился в беспросветную темноту.


Северус Снейп:

Я видел, как гаснет его волшебный свет. Тот хрупкий легкий свет его глаз, тот свет его души, что загипнотизировал меня и лишил разума. Огонь, который устал гореть. Свет мерк, оставляя в моей кровати только бессознательную плоть.

За дверью кто-то был. Кто-то стоял, не решаясь постучать. Но я слышал его запах.

Лицо Дамблдора было цвета его бороды. Серый промокший сутулый маленький старик на пороге. Синие глаза в красных прожилках. Все было не так, все было ужасно, все было именно так, как я надеялся.

В синих глазах директора было столько слез, что они напоминали горные озера. Он сказал, как безумно жалеет о том, что после моего сообщения о предателе в окружении Поттеров, не принял более активных шагов. Он винил себя в бездействии. Он действительно думал, что Блэк – предатель. Бедный глупый Джеймс. Бедная мертвая Лилия. Как настоящие храбрые и благородные гриффиндорцы, вы должны были держать в тайне своего хранителя даже от Дамблдора. Чего дурак боится, то храбрый делает. Вы сами забили гвозди в свои же гробы. И построили симпатичный гробик для Блэка.

Все, кто знал правду, были мертвы.

Или стали пищей для дементоров.

И был я.

«Странная штука», – медленно начал Дамблдор, – «но Блэк утверждает, что ты – его алиби. Что вы были вместе всю прошлую ночь»

«Со мной?! Директор, вы прекрасно знаете, какие чувства мы с Блэком питали друг к другу. С какой стати я бы стал проводить с ним время, да еще целую ночь?»

«Да уж», – улыбнулся Дамблдор.
Ремус Люпин:

Когда я проснулся, рядом со мной не было Снейпа. Впервые. Я медленно сел и с трудом улыбнулся. Война, наконец, убила и его. Мой щенок мертв – грустно подумал я.

Но он был жив. Я почувствовал его. Он был внизу, в столовой.

Я спустился. Высокий силуэт заслонил свет. Я застыл, увидев, кто был рядом с ним. Ни улыбки, ни проклятий, ни жалоб, ни даже «Доброе утро». Я молча смотрел, как колышется низ мантии Дамблдора.

«Что он здесь делает?» – спросил я голосом, полным яда, и посмотрел на Снейпа. Он вздрогнул, но не отвел глаз.

Снейп подошел ко мне, а директор с тяжелым вздохом встал с кресла. Я отступил назад. Это было похоже на странный танец под водой. Я вцепился в свою мантию, разутые ноги мерзли на холодном полу. Я смотрю на Дамблдора. «Я должен его ненавидеть», – кричит все во мне.

«Я не покину этот дом», – холодно предупреждаю я. Загнанный в угол зверь. Зверь, зверь, зверь… Я зарычал. – «Я не вернусь в Хогвартс. И не поеду в больницу Святого Мунго».

Мое шипение заставило вздрогнуть даже меня. Я закрыл глаза. Это был звук негодования и горечи. Болезни и распада. Нового яда Снейпа и его игл. Он опять травил меня вчера вечером своими чертовыми зельями. Я помнил его руку на шее, губы, что-то бормочущие мне на ухо, пока меня рвало прямо на подушку. Больше я ничего не помнил.

Я открыл глаза. Ни Снейп, ни Дамблдор не исчезли, все так же стояли, закрывая мне солнечный свет. Они обменялись мрачными взглядами. Потом подошли ближе, а я бросился к двери.

Снейп мягко схватил меня за рукав: «Никто не собирается никуда тебя забирать, Люпин», – и он обнял меня прямо на глазах у Дамблдора.

Но тогда…. Что случилось? Я молчал, спрашивая только глазами. Вопросительная улыбка застыла у меня на лице, как посмертная маска.

Они снова посмотрели друг на друга. Взгляды, как отражения в зеркале. Они явно пытались подобрать слова, я видел, как они планируют начать разговор, не решаясь, похожие на двух заговорщиков.

«Кто умер?» – спросил я. В груди появилась острая боль. В груди, в голове, повсюду. Они видели это? Могли они видеть эту боль в моих безжизненных глазах?

Я с трудом шевельнул губами, чтобы произнести одно единственное слово – «Сириус».

Снейп нахмурился и сильнее сжал меня в объятиях.

Я пытался заглушить этот голос, голос, который решал, кому жить, а кому умереть. Тот властный голос, такой правильный, такой чистый, такой святой.

Голос, который был так похож на голос мистера Крауча.

«Это ты виноват, ты, ублюдок!»

Я вырвался из его рук и схватил его за воротник. Директор попытался разнять нас, но не стоит встревать между двумя оборотнями.

«Почему ты не сдох вместо него?»

Я уставился на него, в его глазах была боль. Я хотел сказать ему, как мне жаль, как я переживаю за него. Но нет. Не сегодня. Не сейчас. Сейчас я был лучшим учеником Крауча.

«Это ты должен был умереть! Ты, той ночью в Визжащей Хижине».

Им, наконец, все же удалось усадить меня в кресло. Я дрожал с ног до головы. Я вцепился в их руки, оставляя кровавые дорожки. Снейп, не отрываясь, смотрел на меня, преданный, виноватый, сводящий меня с ума.

«Это ты должен был умереть вместо него!»

Они склонились надо мной в беспокойстве, я попытался отодвинуться от них. Снейпу больно, но ведь он жив. Он, а не Сириус, должен был умереть.

«НЕТ!»

«Ремус!»

Я застыл, глядя на старика. Он смотрел на меня, без злости. В синих старческих глазах были только жалость и разочарование. На лице, казалось, лежала пыль столетий. Вообще-то, он был сильным и мудрым человеком. Но не сегодня. Сегодня был худший день в его жизни.

Мой тоже.

Я повернулся к Снейпу, безмолвно умоляя его простить меня, чувствуя себя еще хуже. Он встретил мой взгляд своими чистыми и честными глазами, и улыбнулся, слегка, легкой скрытой улыбкой, как будто предлагал мне разделить веселую шутку.

Шутка была в том, что Сириус был жив. Он вовсе не умер.

Именно это они сказали мне. Очень медленно. Очень тактично. Они рассказали мне все, что случилось вчера вечером.

Ложь. Только это слово пульсировало у меня в голове. Дамблдор лжет. Снейп лжет. Все лгут. Я глубоко вздохнул, но запах, который я чувствовал, перечеркивал все мои робкие надежды. Мужское беспокойство, отвратительные сигареты Снейпа и боль.

У меня не было слез. У меня не было слов. Если бы я заговорил, действительность ударила бы меня острым ножом. Поэтому я продолжал молча улыбаться, похожий на настоящего сумасшедшего.

Я оцепенел, все вокруг померкло, как будто меня положили в гроб, и заколотили крышку. Толстый плед, в который они укутали меня, никак не мог согреть. В груди что-то клокотало.

Но Снейп отлично знал меня. Гораздо лучше, чем Дамблдор. Поправив свою мантию, он сел рядом, и осторожно выбирая слова, начал объяснять мне, что сделал Сириус. Без гнева, без злости, без всякого садистского развлечения. Только истинная забота. Он рассказал мне о показаниях свидетелей. Он сказал мне, что видел вчера вечером, как Сириус получил прямое указание убить Поттеров. Но не смог вовремя предупредить Дамблдора. Я никогда не видел, чтобы Снейп вел себя так мягко по отношению к кому-то другому, и думаю, что больше никогда не увижу. Он говорил несколько часов, Дамблдор тоже. Они гладили мои руки, напряженные плечи, заплаканное лицо, застывшие в улыбке губы. Они говорили, пока я не смог принять случившееся.

И когда я все осознал, я свалился прямо им в руки в глубоком обмороке.

Северус Снейп:

Я должен был быть счастлив, но не был. Может быть, потому, что видел как все это убивало Люпина. Может быть, из-за Дамблдора. Может быть, потому, что я чувствовал себя виноватым перед Поттерами, перед Петигрю, перед Блэком. Я не знаю. Все, что я знаю, это то, что я был в растерянности. Я чувствовал себя брошенным. Злым, ожесточенным, больным и запутавшимся.

Я лгал Люпину, снова и снова. Это сразу напомнило мне, как много я лгал самому себе.

Сколько пройдет времени, прежде чем он узнает правду? Рано или поздно это обязательно произойдет. Я пропах виной. Я проводил целые дни в подвале, составляя самые отвратительные зелья обоняния, надеясь скрыть запах моих преступлений от его чувствительного волчьего носа. Но хватит ли их?

Поздно вечером я шел коридорами от Люпина в подвал, чтобы сварить еще одно воняющее гнилью зелье.

И я видел мертвых. Их лица появлялись на стенах. Я видел Джеймса, я видел, как падает и умирает Лилия, я видел их ребенка-сироту, заходящегося в крике. Я видел, как кричал Петигрю прежде, чем исчезнуть в грязи. И я видел Блэка. Прежде всего, я видел Блэка.

Руки Блэка на моей коже. Язык Блэка в моем рту. Голос Блэка у меня в ушах. Слова, что Люпин любит его, всегда любил и всегда будет любить, казались мне более реальными, чем что-либо еще.

Он прав, конечно. Он прав. Люпин не мог скрыть, как он переживает за Блэка, даже зная, что тот натворил.

Я видел эти слова, написанные на стенах, я слышал эти слова в шуме ветра. Эти слова были в звуках дыхания Люпина и биении моего сердца. «Он никогда не любил тебя».

«Он никогда не любил тебя. И никогда не будет»

И я бросался назад в спальню, и падал рядом с ним, на него, в него. Я входил в него, окутывая облаком моего зловония. Меня больше не заботило, хотел он этого или нет. Я перечеркнул свои же правила. «Не трахать его, пока он сам этого не захочет». Ах, какие нежности!! Больше не было никакого смысла в притворстве.

Любовь – такое неправильное слово. Я слышу его снова и снова, и все это – только пустое сотрясение воздуха. Когда Люциус говорит, что он «любит» Нарциссу, неужели он говорит о том, что я чувствую?

Теперь я знаю, что такое любовь. Раньше я думал, что это желание иметь кого-то рядом с собой. Но это не так. Любовь – это потребность знать, то никто никогда не отнимет у тебя того, кого ты любишь. Даже если ради этого придется убить своего любимого.

Так что я все дважды перепроверил – и портключи, спрятанные в его одежде, и маяки слежения в его крови, и специальный состав, который я втайне вливал в его микстуры.

Потому что единственная вещь в этом мире, которую я точно знал, это то, что я люблю его. Я любил его, и всегда буду.

Ремус Люпин:

Никаких газет – теперь это было главным правилом Снейпа. Он постоянно суетился. У моего щенка наступили черные дни, он не знал, что должен сделать для своего волка, который бродил по дому, похожий на зомби, который часами запирался в своей старой детской, который был таким тихим, как отшельник в пещере. Он стал трясти меня, почти ударил. «Пожалуйста, Люпин, не сходи с ума!» Поздно, слишком поздно. Он заставлял меня говорить, есть, реагировать. Он контролировал каждый мой шаг, чтобы я снова не свалился в свое лунное безумие. Но ему мало что удавалось.

Иногда я забредал в его лабораторию и говорил о новой книге по DADA. Я рассказывал о забавных вещах, которые случились со мной три, пять лет тому назад. Я описывал места, которые видел, людей, которых встречал. Он стоял возле кипящего котла, удивленно раскрыв рот, и был так похож на идиота в своем удивлении, что я начинал кричать и швырять в него пузырьками.

Днями и ночами я не выходил из дома. Через окно библиотеки я видел фейерверки, стаи сов. Снейп пил чай позади меня, его лицо нелепой маской отражалось в оконном стекле. Повсюду раздавался смех. Сириус, Джеймс, Лилия, Питер. Мне казалось, что я слышу их голоса.

А еще я слышал вой. В лесу. У меня в голове.

Я слышал крик людей. Слышал, как люди в панике бежали. Затем – тишина. Черная метка, парящая над деревней.

И Сириус рядом с этой меткой.

Через несколько таких недель у меня не было сил даже подняться с кровати. Я цеплялся за Снейпа в своих снах. Каждую ночь мне снились кошмары. Я мечтал, чтобы Сириус оказался невиновным. Мне снился его голос, который вопил мое имя сквозь стены Азкабана. Так громко, что все заключенные, все дементоры, все крысы знали мое имя наизусть. И пусть днем я выглядел спокойным и безразличным, каждую ночь я просыпался от крика.

Снейп хватал меня, обнимал, неистово трахал, как будто это могло заставить кошмары отступить. А я каждый раз кусал его.

Сириус, который никогда не любил волка. Снейп возле меня на смятой кровати. Всегда рядом со мной.

Веревка порвалась, я упал, а мой бедный щенок отчаянно пытался поймать меня.

Поздно. Слишком поздно.

Однажды ночью я посмотрел на него и начал говорить о Сириусе. Это был первый раз, когда я заговорил о нем. Снейп весь превратился во внимание.

«Я всегда знал, что я был слеп к ошибкам Сириуса, но как я мог… Я ведь должен был понять, Северус, черт возьми, я ведь проклятый оборотень. Нас ведь считают отличными психологами. А теперь… все они мертвы, и это все – моя вина, моя ошибка. Я должен был…»

Странно, но мой голос звучал вполне здраво и разумно. Но это было обманчивое спокойствие. Я безостановочно дрожал, как будто потерял слишком много крови, как будто потерял часть души. Я обнял Снейпа за колени, а он взял мои руки в синих паутинках вен и стал их целовать. Его руки, его мантия, его тепло окутывали меня благословенным спокойствием.

«Это вовсе не твоя ошибка, Люпин!»

Свадьба Джеймса. Джеймс и Питер, позирующие фотографу. Сириус, расчесывающий мои волосы своими длинными пальцами. Давай с нами, Ремус! Но вспышка делает мои глаза красными. Ненавижу! Люпин – зверь. Люпин – пускающий слюни монстр. Я не хочу. Я даже не хочу объяснять, почему не хочу быть на этой фотографии.

Сириус понимает. На этот раз он все понимает. Он говорит, что любит мои глаза, свои губы на моих веках. Я верю ему. Я так хочу верить!

У меня снова начинается приступ, я даже не осознаю это. Все мое внимание сосредоточено на Снейпе.

«Люпин? Люпин!» – я судорожно покачал головой. Нет, нет, нет. Ни единой слезы. Оборотни не плачут накануне полнолуния. Я улыбнулся.

«Люпин!» – он схватил меня за подбородок. Я попробовал вырваться.

«Ремус!» – и он закрыл глаза. Он никогда раньше не произносил это имя. Это было табу. Он был этого недостоин.

Но это имя отрезвило меня. Это было то самое имя, которое, проходя через тюремные стены, эхом отражалось в моих ночных кошмарах. Снейп наклонился ко мне. У него такие тонкие губы! Такие тонкие, что напоминают старый, плохо заживший шрам.

Наклонился. Глаза серьезные.

«Ради бога, послушай! Он был любимым слугой Вольдеморта. Это значит, что он был наиболее могущественным Пожирателем Смерти. У тебя не было ни одного шанса! Может быть, в действительности ты его никогда не любил. Может быть, это было любовное зелье, или что-то в этом роде. Возможно, это был только способ привязать тебя к нему, потому что ты был единственный, кто мог почувствовать, кем он был на самом деле. Ты же оборотень! Ты когда-нибудь думал об этом? Почему он выбрал тебя? Почему он стал твоим любовником? Пожиратель Смерти и оборотень! Люпин, у тебя есть мозги! Пошевели ими!»

Сириус в прошедшем времени. Снейп всегда говорил о Сириусе в прошедшем времени.

Я «включил» мозги. И чем больше я думал, тем правдивее казались мне слова Снейпа. Сириус без маски. Как мог Сириус Блэк влюбиться в кого-либо, подобному мне? Я дрожал в объятиях Снейпа, а он целовал мне руки. Я истерично захохотал.

Он устало вздохнул.

«Ты болен, Люпин. Магглы называют это депрессией. Это вполне понятно, но очень раздражает», – я спрятал лицо у него на груди. – «Ты преодолеешь это. Рано или поздно».

И он дал мне слабенькое сонное зелье, чтобы я смог поспать несколько часов. Когда в последний раз я засыпал сам? Сам, без зелий, или попросту теряя сознание от боли и ужаса?

На следующий день я проснулся другим. Такое же ощущение было в тот день, когда меня укусил волк. Я выполз из кровати в темноту. Взял первую попавшуюся мантию. Она сильно пахла Снейпом. Неважно. Весь мой мир пахнет Снейпом. Я спустился на первый этаж. Крик Сириуса все еще звучит у меня в голове. Ремус. Ремус. Ремус. Мне срочно захотелось на свежий воздух. Я должен был избавиться от этой какофонии запахов. Запах Снейпа, запах оборотня, мой запах. Я подошел к входной двери и очень осторожно повернул дверную ручку. Слух у Снейпа не такой хороший, как у меня, но я не хотел его будить. Все эти месяцы он был шпионом. А я не знал. Он должен отдохнуть. Он заслужил покой.

Вдруг я споткнулся и упал. Поднялся, в замешательстве огляделся и тут же забыл обо всем. Я протянул руку, взял сверток и поднес к глазам. Запах краски. Запах Каспера Маугрима. Я зарычал.

«Ежедневный Пророк». Он оставил свежий номер для меня, я это знал. И прекрасно знал, почему.

Я разглядывал фотографию на первой странице. Я смотрел в огромные виноватые глаза Сириуса.

Заголовок гласил, что сегодня утром его отправят в Азкабан.

Я точно не могу вспомнить, что произошло потом. Я помню только, что вдруг обрел полное спокойствие, у меня появились силы и план действий. Я стоял на перроне вокзала, впервые за последнее время принимая окружающий мир.

Я купил билет в Лондон. Поразмыслив, я купил и обратный билет. Снейп будет волноваться. Надо, конечно, было послать ему сову, сказать, что все хорошо, что позже мы позаботимся друг о друге. Но ему необходим отдых. А я должен обязательно увидеть Сириуса в последний раз, хотя и не представляю, как. Я должен удостовериться, что смогу жить, если его не будет.

Сириус Блэк. Тот, кого я знал под этим именем, был таким же настоящим, как любовь Снейпа к детям. Теперь я должен увидеть настоящего Блэка. Чтобы взглянуть в глаза Пожирателя Смерти, и уничтожить всю мою веру в него, всю мою память о нем, которая все еще жила во мне.

Я должен. Я должен это Джеймсу.

И может быть, тогда мне больше не нужен будет свой тюремщик. Может быть, тогда я освобожу Снейпа.

В темноте часы пробили семь. Их бой казался песней. Сегодня вечером все будет по-другому. Я больше не буду носить траур по Сириусу Блэку.

А может быть, я даже спляшу на его могиле.

Я плотнее укутался в пальто и закрыл глаза. В ушах заложило, сердце бешено стучало, но я не дрожал. Я чувствовал, как будто я самый сильный волшебник во всем мире. Поезд должен был отправиться через 15 минут, я подумал, что могу подождать на платформе, на улице. Я хотел чувствовать перрон под ногами.

Волк внутри меня тихонько поскуливал. Впервые в жизни мы пришли с ним к согласию.

Я сел на скамейку и закрыл глаза.

И это было самой большой ошибкой в моей жизни.
Северус Снейп:

Когда я понял, что он сбежал, я почти успокоился.

Не было больше гнетущего страха того, что это произойдет. Это произошло.

Я включил маяки слежения, пустил в его кровь сонное зелье, и воспользовавшись портключом, доставил беззащитное тело домой.

Я принес его на чердак, в комнату с синими лампами. Он не шевельнулся, когда я швырнул его на пол, и привязал лодыжки к уже подготовленным деревянным брускам.

Так, ноги широко расставлены, отлично. Подходящее положение для этой шлюхи.

Шлюха. Неблагодарная сука, которая забыла все хорошее, что я ей сделал, и сбежала к Блэку, лишь только стоило мне отвернуться. Все оборотни – шлюхи. Все до единого. Я взял кузнечный молот, повернулся к нему спиной и встал ногами прямо на его тело. Я встал ему на запястья, и он, наконец, очнулся и застонал. Я нагнулся, и посмотрел на него через ноги.

«Северус…»

«Заткнись», – зарычал я, изо всех сил давя пятками. – «Я не хочу больше слышать твою ложь, Люпин».

«Подожди! Подожди мину…»

Я снова приказал ему замолчать. Я выпрямился, пропустил мимо ушей его очередное «пожалуйста», поднял молоток и с силой опустил его на левую лодыжку Люпина. Хруст костей. Крик, переходящий в блевание.

Если тебе пришлось самому испытать дикую боль, ты становишься гораздо менее восприимчивым к чужой. После того, что мне довелось пережить в Визжащей Хижине, мне стало все равно, как больно будет Люпину. Я на собственной шкуре узнал, сколько всего может вытерпеть человеческое тело.

И я знал, что никогда в жизни Люпин не испытывал такую боль.

По крайней мере, до сих пор.

По грязному полу быстро растекалась лужа крови. Мне дико хотелось упасть лицом в эту кровь, и утонуть в ней. В этой грязной больной крови, которая текла в нас обоих.

И я разбил его правую лодыжку, быстро, почти небрежно, совершенно не обращая внимания на его крики и проклятия, которыми он осыпал меня.

Потом я встал на колени и начал целовать его ноги, слизывая темно-красный нектар. Я лизал и лизал грязные половицы, пока в язык не впилось столько деревянных заноз, что я больше не мог ощущать вкус. Тогда я попробовал стереть его кровь своими волосами.

Я был возбужден. Я рыдал. Я, похоже, окончательно спятил.

Я не смог убрать всю кровь. Ее было так много, я пытался стереть ее руками, но она стекала у меня между пальцев.

Я подполз к его уже неподвижному телу, и любовно глядя в глаза, схватил его за волосы, заставляя откинуть голову и открыть рот. Я засунул член в этой сладкий рот, очень аккуратно, чтобы, не дай бог, не задушить его. Он укусил меня. Он прощал меня этой болью. Прощал. Я все глубже погружался в этот красивый, такой теплый и влажный рот, открытый для меня. Я трахал его лицо, сильнее и сильнее, глубже и глубже, пока он не стиснул рот, и не попробовал выдавить меня своим языком. Я вышел из него, сел на пятки, и изо всех сил ударил его по лицу.

Однажды я видел, так Блэк ударил его именно так. Тогда я бросился к ним, оттащил Блэка, и чуть не убил его. Люпин остановил меня, когда мои зубы были в дюйме от шеи Блэка.

Уверен, что Люпин думает, что я защищал его. Совсем нет. Я сделал это, потому что ревновал.

Я бил его, снова и снова, пока его лицо полностью не скрылось в крови. И чем сильнее я его бил, тем громче он смеялся, сухим истеричным смехом. Одной рукой я бил его, а другая была на моем члене, исступленно дергая его, пока я не кончил прямо на его окровавленное лицо, которое я любил всем своим больным сердцем.

Я ложусь рядом с ним, мои брюки все еще болтаются ниже колен, впитывая его кровь. Мы пристально глядим друг на друга, оба в шоке. Я смотрю на капли своей спермы, кажущейся синей на фоне окровавленного лица.

Он закрыл глаза, дернулся. Потерял сознание.

«Я люблю тебя, Люпин», – прошептал я.

Раздался стук в дверь. Я не открывал. Ждал, чтобы кто бы то ни был, ушел. Но все стучали и стучали.


Каспер Маугрим:

Первые несколько недель после падения Вольдеморта мы понятия не имели, что нас ждет. Мы думали, что все кончилось, что мы в безопасности. Даже Пожиратели Смерти ничего особо не опасались. Как же мы оказались неправы!

Прошло время, прежде чем мы поняли, что просто нанести нам поражение им было недостаточно. Нужно было показательно вывалять нас в грязи. Это было до того, как Игорь Каркаров стал давать показания, и вся наша тщательно построенная система анонимности стала рушиться как карточный домик. Это было до того, как мы узнали, что на самом деле происходит в Азкабане. Это было до того, как Барти Крауч показал свой характер, отправив на смерть собственного сына.

Барти Крауч. Я все еще не могу думать о нем без страха. Конечно же, я знал его, его знали все оборотни. Даже незарегистрированные собратья много слышали о нем. Сложно возглавлять отдел Регистрации оборотней и при этом иметь сильное сексуальное влечение к ним. Не в силах противиться своей слабости, и тщательным образом ее скрывать. В то время он упивался своей властью над мальчиками-оборотнями. Он знал вкус члена каждого из них.

В те дни мы думали, что мы в безопасности. Что будет что-то вроде рукопожатия с обеих сторон.

Мы были наивны. Эта беспечность и сгубила всех нас.

Когда Крауч послал Блэка в Азкабан без всякого суда, и его лицо было на первых полосах всех газет, это должно было стать нам серьезным предупреждением. Но мы остались глухи. Мы были в замешательстве. «Блэк?» – спрашивали мы друг у друга в изумлении.

Я не осознавал, как опасен стал теперь этот мир для нас до тех пор, пока на моем пороге не возникла темная фигура в надвинутом на глаза капюшоне. Я подумал, что это очередной клиент, и только после секса я понял, зачем на самом деле он пришел. Я сразу понял, что это был Пожиратель Смерти. Он не снимал капюшон до тех пор, пока не закрыл мое лицо тканью, которую я держал специально для этого. За все время я видел лицо только одного Пожирателя Смерти. Только одного.

Когда он кончил в меня, бесстрастно, механически, он прижал холодные губы к моему уху и прошептал: «Они собираются арестовать Северуса Снейпа».

Я лежал неподвижно, не убирая ткань с лица, пока он одевался.

«Кто-то должен избавить его дом от всего компрометирующего прежде, чем туда нагрянет Министерство. Пусть пока все его вещи побудут у тебя».

На стол со звоном упали деньги. Много. Очень много. И он ушел.

Я видел инициалы «Л.М.», заклеймившие бедро Северуса Снейпа в первую же ночь, когда меня вручили ему. Когда я облизывал их, я чувствовал испуганного школьника, плачущего в одиночестве. Я знал, как Снейп стал Пожирателем Смерти. И я знал, чья сперма текла сейчас по моему бедру.

Северус Снейп:

Я больше не мог слышать этот непрекращающийся требовательный стук в дверь. Я поднялся, и тут же снова упал, споткнувшись о тело своего любимого, лежащего без сознания в луже крови. Я встал на четвереньки и увидел свое отражение в зеркале. Лицо, волосы, одежда, тело – все в крови. А на руках застывшая сперма. Черт!

Я спустился и открыл дверь.

Воющие сирены. Море сверкающих огней.

Обвиняющие лица соседей, выглядывающих в окна. Трое волшебников из Министерства на моем пороге. Каждый со свитком пергамента.

«Северус Снейп», – сказал один из них холодным официальным голосом. – «Я арестовываю Вас по подозрению в том, что Вы являетесь Пожирателем Смерти. Хотите ли Вы что-нибудь сказать?»

«Нет. Не теперь», – Я со стороны слышал свой мертвый глухой голос. Глаза отчаянно перебегали с одного лица на другое. Все молчали.

«Никакой пощады Пожирателям Смерти!» – закричал кто-то в толпе.

Целый пять человек тянули меня в тюремный фургон, а я кричал. Кричал, кричал, пока они не заткнули мне рот своими вонючими кляпами.
Я слышал его крик, когда я сломал его ноги в пяти местах.

Я видел его глаза, наблюдающие, как зверь внутри меня объедается его болью.

Теперь я был никем. Только глаза и уши. Я лежал на полу тюремного фургона, и через высокое зарешеченное окно смотрел, как мой дом, наш дом скрывается из вида. Дом, где остался раненый Люпин, без сознания, на чердаке, истекающий кровью.

Люпин. Единственный человек в целом мире, о котором я волновался.

Оборотень – очень живучее существо. Мы можем долго-долго истекать кровью, и все же не умереть. В конце концов, мы живем на крови. В нас есть желание быть искалеченными и изнасилованными самым животным образом. Лежать, истекая кровью, на грязном полу.

Но Поттер не появится, чтобы спасти тебя, Люпин.

Поттер мертв.

Мы все уже мертвы.


Ремус Люпин:

Тюремщики, тюрьмы, страховочные тросы.

Мудрый старик Дамблдор. Он научил меня, что надо ходить на цыпочках, чтобы ненароком не сломать хрупкие человеческие души. Уверенность Сириуса в моей слабости, неспособности любить, неспособности повиноваться, создавать или выживать. Уверенность в том, что я отвернулся от него. Лихорадочный блеск глаз Снейпа, когда он бил и насиловал меня. И затем в отчаянии и страхе обнимающего меня, как маленький испуганный щенок. Вообще-то он и есть маленький испуганный щенок.

Моя кровь текла из тела, изо рта, красные капли - как впустую потраченное время. У Снейпа не было обратного билета домой, он потерял его в моих лохмотьях, в провалах моей памяти, в боли в моих ногах, такой адской боли, что в легких больше не было воздуха, чтобы кричать. Надвигающееся безумие. Ногти, царапающие пол. Вкус Снейпа у меня во рту.

Платформа вокзала, которую я больше не мог чувствовать ногами. Вибрация земли, звук приближающегося поезда, который увозит меня в мир реальности. Мир, который кричал, как зеленоглазый ребенок.

Я жив. Я слышу шаги, чувствую чьи-то руки, воду, запах лекарств, которые напоминают мне о мадам Помфри. Я чувствую усиливающуюся боль моих ран. Не могу открыть глаз. Запекшаяся кровь не дает мне посмотреть на мир.

«Откройте глазки», – в ушах насмешливый голос. – «Откройте ваши глазки, Ремус Люпин!»

Влажный компресс на веках. Чьи-то губы на моих губах. Руки на моем лбу. В легких пожар.

«Хм, вы родились во второй раз. В крови, как ребенок!»

«Пожалуйста, помогите мне!»

«Он убил бы меня», – пропел насмешливый голос, теплый язык лизнул ухо.

«Пожалуйста!»

«Я не предам его», – в словах ненависть. Желание. Нужда. Язык касается моего живота.

«Пожалуйста!»

«Нет. Ничего. Никогда».

«Вы не понимаете. Поезд. Поезд»

Поезд. Лес. Волк. Укус. Поезд. Поезд. Поезд.

Открыть глаза.

«Он вернется. И мы будем ждать».

Укрывает меня до самого подбородка. Он рядом, двигается под одеялом, как червь. Теплый влажный язык, издеваясь, вылизывает мои шрамы, грудь, спускается вниз к бесчувственному члену. Его губы умело работают, но напрасно.

Я в спальне, в чужой спальне. Я слышу поезд. Но поезд где-то далеко. Я в лихорадке, боль в ногах снова и снова возвращает меня в мой кошмар.

Однажды я делаю попытку убежать, но ноги не ходят, я волочу их, как хвост ящерицы. Ночью мне снится, как я убегаю. Это происходит так часто, что я уже не могу сказать точно, сон это или явь.

Он спрашивает меня, почему я не ушел от Снейпа.

Он говорит, что я получил то, что хотел. Тюрьму, тюремщика, безопасность. Правда, он никогда не произносит этих слов. Эти слова он произносит только в моих снах, где каждая тюремная крыса знает мое имя.

«Почему вы не бросили его?» - спрашивает меня Каспер Маугрим, пытаясь в очередной раз остановить кровотечение. Получается плохо, вся постель уже испачкана.

Я смотрю мимо него, сквозь занавески светит луна, волк и человек думают одно и тоже, одну и ту же мысль, впервые.

«Потому что поезда созданы, чтобы на них куда-то ездить».


Северус Снейп:

Мне снилось, что я в Визжащей Хижине. Я – 16-летний мальчик, лицом к лицу с волком. Но на этот раз он бросался прямо на меня, к моей шее, роняя меня на пол, щелкая надо мной зубами, хватая меня.

Хруст. Громкий и ясный.

А потом оборотень смеялся.

Оборотень всегда смеялся. Над чем угодно. Он мог смеяться, когда я трахал его и когда я бил его. Он мог засмеяться мне прямо в рот, когда я целовал его. И этот смех все еще звучит во мне.

Я никогда не понимал, над чем он смеялся. Только когда паром доставил меня к черным холодным камням, именуемым Азкабан, и я был передан из рук Министерства в лапы дементоров, тогда я понял. Я понял, что Люпин находил таким смешным.

Все.

Азкабан – не тюрьма.

Азкабан – это концлагерь.

Может быть, они просто ленивы, возможно, не хотят пачкать свои руки в крови, возможно, они считают, что быстрая смерть от Авада Кедавра слишком милосердна, не знаю. Они никогда не признаются в этом.

Средняя продолжительность жизни в Азкабане равняется трем годам.

Потому что многие просто убивали себя. Самоубийство – главный маршрут в этом месте.

Некоторые действительно сильные волшебники останавливали в себе кровь, так, как если бы выключали машину. Такие обычно жили меньше месяца.

Все остальные, не такие сильные, постоянно испытывали жгучий галлюциногенный ужас, боль во всем теле, они становились невменяемыми. Многие в Азкабане голодали, чтобы умереть прежде, чем они сойдут с ума.

Этот выход был не для меня. Я знал, что волк никогда не позволит мне такую легкую смерть. Даже там Луна находила меня. Мои крики от трансформаций оставались незамеченными в непрекращающихся криках по всему Азкабану. Никого не волновала кровь у меня на полу и на стенах, и шрамы, появляющиеся у меня на теле.

В Азкабане было трудно. Но я не жаловался. Не было места, где я бы хотел быть еще.

Потому что Люпин был здесь, со мной, с каждым полнолунием, когда мои кости раскалывались, а мышцы разрывались.

Однажды, после шести трансформаций, после шести месяцев серого воздуха, шести месяцев царапания стен ногтями, я услышал скребущийся шум. Я сел на корточки, чтобы найти его источник, и увидел, как кто-то роет стену с другой стороны.

«Привет», – прошептал я.

В крошечном отверстии в стене появился грязный изогнутый палец, подзывая меня. Мягкий и серьезный голос произнес: «Привет, Северус!»

Шесть долгих месяцев я и не подозревал, что Сириус Блэк был в камере по соседству.

Я лег на пол, и посмотрел в крошащееся отверстие. Я увидел его губы, бледные, как мрамор.

«Что тебе надо, Блэк?»

Я думал, что он будет кричать на меня, осыпать проклятиями за то, что я сделал. Я даже предполагал, что он будет просить. Просить меня сказать правду, и освободить его.

Но нет. Он просто сказал:

«Я точно знаю, как кричит человек, когда превращается в волка, Снейп».