Сижу на подоконнике, смотрю на звезды и луну. Вернее, на нее одну. Луна, почти полная, пошедшая на убыль все еще царит на ночном небе. Все мысли о тебе...

Ночь тянется медленно, но я не могу уснуть – за последнюю пару месяцев я отвык спать один... не представляю, как я раньше мог жить. И ведь было совсем не плохо. Правда, все время чего-то недоставало. Не могу сказать, что было скучно, серо и одиноко, - впечатлений хватало всегда, - но что-то все-таки было не так, хотелось чего-то большего... главным образом, настоящего друга, который бы принял меня таким, какой я есть... с моим волком. Вот интересно, как бы ты ко мне отнесся тогда?.. Хотя, ты бы просто не поверил, назвал это бредом сумасшедшего и продолжил считать меня обычным человеком, только слегка сдвинутым, возможно. Впрочем, я практически все время и был нормальным, за исключением дней полной луны...

Ты говоришь, что не помнишь эти дни... со мной было то же самое. Вероятно, я был опаснее тебя в несколько раз. Если ты только лишь выпьешь кровь, - вероятно, хватит и одного человека, - оборотень почти всегда убивает долго, мучительно и зверски жестоко. Возвращаюсь мыслями в те дни... все дальше и дальше... Мой первый день в Хогвартсе... я тогда точно так же всю ночь просидел перед раскрытым окном, глядя на звезды и тонкий рожок месяца, свершавшего свой путь над Запретным лесом.

В тот день я был счастлив. Сбылась моя мечта – я в Хоге. Ни я, ни мои родители уже и не надеялись на это. Но директор нашел способ. Не знаю, зачем я тебе об этом рассказываю… но ты это даже не прочтешь... просто нужен адресат… не важно. Но тогда я был действительно счастлив и считал этот день лучшим из дней своей жизни.

Все было замечательно: и воздух, и природа, и дорога в Хог на поезде и через озеро, и праздничный ужин был великолепен, и церемония распределения, и украшения Большого Зала, и его потолок... все намного лучше иллюстраций из книги. Было невероятно увидеть это воочию. В гостиной Гриффиндора тоже было чрезвычайно уютно. Я почувствовал себя дома... странное ощущение. Я наелся до отвала и был, казалось бы, полностью счастлив. Должен был бы сразу уснуть, едва добравшись до постели, тем не менее, даже когда стало тихо, и меня оставили в покое, сон не шел ко мне. Я сидел всю ночь у окна, смотрел на звезды, размышляя обо всем, что произошло за этот длинный день, смаковал и переваривал ощущения, получал новые от ночной беспокойной тишины, близости Запретного леса, новых, неизвестных мне до сих пор запахов и звуков. После перерождения я впервые почувствовал, как во мне просыпается волк, жаждущий исследований территории и новых ощущений.

Но не спать меня заставляло вовсе не это: через пару часов уже кружилась голова от переизбытка впечатлений и неразгаданных загадок. Вернулись мысли, периодически занимавшие меня с момента получения приглашения в Хогвартс. Я думал о моих соседях по комнате – пятеро мальчиков на курсе, и все мы в одной спальне. Сириус, Джеймс, Питер и Фрэнк – я никогда бы сам не подошел первым и, вероятно, не знал бы никого еще с неделю, если бы не заводила Сириус, перезнакомившийся чуть ли не со всей школой еще до праздничного ужина. Ребята были приветливы и шли на контакт легко. Сначала я хотел проигнорировать все попытки к разговору, сославшись на усталость, но видимо, мои доводы оказались слишком слабы или пересилило желание быть в этой компании… ведь у меня уже два года не было ни одного знакомого, которому можно было бы сказать «привет» и получить приветливую улыбку в ответ. В тот вечер я был опять нормальным, забывая про зверя, живущего во мне.

Мы долго болтали. Помню заводной смех Сириуса, его улыбку, довольно сдержанную, еще не забывшую отцовское воспитание, не превратившуюся в «дьяволенка»... и блеск в глазах – искорки счастья и свободы, новизны и желания неизведанного.

Джеймс... тогда они с Сириусом были такими похожими, только он был более... нет, не сдержанным... более воспитанным, что ли – дольше отходил от домашней «муштры», как называл родительское учение Сириус. «Чем строже родители, тем развязнее у них ребенок» - говорил он.

Фрэнк – молчаливый, но не зажатый, не уважающий праздной болтовни, отвечающий на вопросы чуть больше, чем «сухо», но не разглагольствуя. Он немного охлаждал Сириуса, еще интересующегося мнением остальных.

Питер – мальчик с испуганными как у мышонка черными глазами, зачастую невпопад вставляющий слова... но кого это тогда волновало?

Я сам в основном слушал с горящими интересом глазами, желающими знать абсолютно все, чуть ли не открытым ртом «глотал» слова, как будто это было самым важным для меня в жизни. В тот день я как никогда был открыт всему внешнему миру, начиная с вокзала «Кинг-Кросс» и заканчивая этим ночным небом, забывая об осторожности, открыто отвечая на задаваемые мне интересные вопросы. Дети не задают стандартных, всем наскучивших безразличных вопросов, даже такие, из благородных семей, не портящих, правда, отпрысков ужасными, непоколебимыми традициями.

Ночью вернулись прежние страхи. Я благодарил Мерлина и всех остальных, что за весь вечер мне не дали повода упомянуть о моей «болезни». Я многого тогда не понимал – дети настолько непосредственны и невосприимчивы ко взрослым страхам, что восприняли бы мою «не нормальность», если не как должное, то как нечто чрезвычайно интересное. Порой я жалею, что ребята узнали мой секрет так поздно. Возможно, мы были бы немного ближе друг к другу. С другой стороны, они бы вряд ли поняли, почему эту маленькую тайну нельзя никому рассказать. Мне хотелось дружить с ними… очень хотелось, но я боялся, что, узнай они о моей странности, отвернутся от меня навсегда, будут презирать. Именно презрение пугало меня больше всего, эти глаза, говорящие: «Ты никто, ты ничто в этом мире».

Странные ночные мысли... но впервые они не напрягали... не хотелось их гнать от себя, как будто было лень. Быть может, я был слишком счастлив той ночью, или появилась надежда на дружбу и понимание этих ничего-не-знающих глаз, а может, я слишком устал, чтобы придавать таким вещам чересчур большое значение…

Я уснул под утро, встретив рассвет, прямо на окне... Сириус укрыл меня своим, еще хранящим тепло одеялом. Это было единственное утро, когда он решил не будить меня раньше срока.

Улыбка последнего воспоминания тронула мои губы, видение рассеялось утренней дымкой; поприветствовав солнце протяжным озорным воем, я соскочил с окна, вверив занавески воле утреннего свежего ветерка. Начинался новый день.

Remus
21.04.2003