Он никогда не замечал меня, сидящего здесь, когда возвращался с этих маленьких… занятий с ним. Я не думаю, что он заметил бы Вольдеморта, если бы тот собственной персоной восседал в Гриффиндорской гостиной. Так какое имеет значение один расстроенный друг? Его рассеянность позволяла мне большую свободу действий… Я мог пялиться, пялиться, и пялиться… И он совершенно ничего не чувствовал. Сегодняшний вечер ничем не отличался от обычных вечеров. Он притащился с этим мечтательным выражением лица, которое подразумевало занятия чертовски более интересные, чем учеба. Я наблюдал за тем, как он лениво откидывает слишком длинную челку от таких красивых, ослепительно мерцающих в отсветах каминного пламени глаз, совершенно не замечающих меня, неподвижно сидящего в одном из набитых войлоком кресел. Прижимая книги локтем к боку, он протяжно вздыхает, мимолетно прислонившись к проему портретного входа в гостиную. Его обычно пухлые губы, окрашенные запретными удовольствиями в малиновый цвет, влажно сияют при свете огня. Вот он оттолкнулся, почти рысью промчался через гостиную, и взбежал вверх по лестнице, ведущей в спальни. Его поношенная обтрепанная мантия взвихрилась вокруг щиколоток. Я смотрю, как он исчезает за углом. Крик моего сердца не утихает до тех пор, пока он не пропадает из вида. И потом я снова принимаюсь смотреть на огонь. И размышлять. Что мне делать с тем фактом, что я, определенно, нахожусь на грани ненависти к Ремусу Люпину за то, что он спутался с парнем, поучаствовавшем в моем, пятилетней давности, изнасиловании.
Казалось, я просто почти по уши влюбился в него. Всегда было что-то такое насчет меня и тех людей, которыми я не мог обладать. Но перед собой я совершенно честен. Ремус мог быть всего лишь подходящей заменой Джеймсу. В этом трудно признаться… Я не думал о нем иначе, как о хорошем друге, с тех пор как он решил упасть в объятия этого самодовольного ублюдка. Этого тощего, злобного, подлого, отвратительного ублюдка…. Но почему меня это так волнует? Или, возможно, я просто тупо хочу трахнуть моего друга, чтобы забыть пару теплых карих глаз, скрытых черной патлатой челкой? Временами это по-настоящему вытягивало из меня всю душу.
«Сириус?» - и я еще думал, что это Ремус рассеянный… Я даже не заметил, что Питер спустился сюда и уселся в прямо стоящее передо мной кресло.
«Что, Пит?», - спросил я устало. Я провел в состоянии ожидания несколько часов… наверняка уже перевалило за полночь.
«Снова ждал Ремуса?», - мягко спросил он, и я вынырнул из внутренней суматохи мыслей, чтобы пристально на него взглянуть. Сказать, что я никогда не думал о Питере Петтигрю, как о проницательном малом, значит, ничего не сказать. Конечно, мне нравится этот парень, он приятный в общении и с ним всегда можно было классно поржать и что-нибудь затеять. Но я никогда не верил тому, о чем оба – Ремус и Джеймс твердили мне, - что он действительно довольно умен. Конечно, даже на мой взгляд, стать анимагом в 13 лет – это изрядное достижение, почти подвиг с его стороны. Но я всегда пропускал этот довод мимо ушей, приписывая все слепой удаче. Насколько я помню, ему приходилось так же усердно работать над этим, как и всем нам. И к тому же, - откуда взяться мозгам под этим почти девчоночьим каскадом его пшеничных кудрей? Но Джеймс никогда не замечал, что я дожидаюсь Ремуса. А Питер, однако, заметил. Я взглянул в эти бледные, такие прозрачно-зеленые глаза и увидел кое-что, чего никогда не замечал там… или, может, просто не обращал внимания. Проблески неплохого ума и что-то вроде печального сочувствия. Я обнаружил, что мне хочется поговорить с ним, объясниться, и, возможно, даже спросить его совета. Это был глупый порыв – //Петтигрю – доверенное лицо?// – но повторюсь, я был сильно утомлен. И мой рот открылся прежде, чем я смог остановить себя.
«Да, ждал».
«Ты всегда его ждешь, когда он уходит?» - Питер поднял свое лунообразное лицо, когда заговорил со мной.
«Да, всегда».
«Почему?»
«Я беспокоюсь», - ответил я, и это была часть правды. Нет, это была полная правда. Я беспокоился. Снейп всегда был плохой новостью. Это просто вопрос времени, – когда он разобьет Ремусу сердце, или еще чего хуже устроит.
«Беспокоишься», - Питер перекатывал это слово на языке, как будто пробуя его вкус, затем выплюнул ответ: «Нет, гораздо больше, чем просто беспокоишься, не так ли?»
«Нет!», - мой ответ прозвучал запальчиво и резко. Я забыл о своем первоначальном порыве вывернуться перед ним наизнанку. Мои длинные руки непроизвольно скрестились на груди.
«Хочешь, скажу, что я об этом думаю?». Питер доброжелательно улыбнулся мне, и я закипел от ненависти. От ненависти к нему, доброжелательно улыбающемуся мне! Я - не жирная, безнадежно непопулярная личность! На мгновение я забыл, что он мой друг, что он тот, с кем мы вместе замышляли и устраивали бесчисленные проказы и шалости. Я просто ненавидел его за слишком зоркие глаза.
«Нет. Честно говоря, я не хочу слышать, что ты об этом думаешь, Хвост».
«Я считаю, что ты завидуешь».
Я застыл, как громом пораженный, ошеломленно и злобно уставившись на него. Видимо, что-то из этих эмоций красными пятнами выплеснулось мне на лицо, потому что Питер внезапно отпрянул, нервозно закусив свою тонкую губу. Вот это Питер, которого я знаю, мгновенно обнаруживший все внешние признаки своего благоразумия
«Ну что ж, тогда может, покажешь, насколько далеко ты зашел. И что же, по-твоему, заставляет меня завидовать?»
«Потому что он счастлив. Кое с кем, знаешь ли». Нервозную дрожь в своем голосе Питер постарался замаскировать под игривый тон. «А ты нет».
«Да ты хоть что-нибудь знаешь про Северуса Снейпа?», - спросил его я едко.
«Немного», - осмелился он. «Ремус чуть-чуть рассказывает мне о нем, иногда».
«Я имею в виду, из более объективных источников».
Он пожал плечами. «Не особенно. Нет».
«Тогда нечего открывать свой рот, раз не знаешь, о чем говоришь. Снейп – зло, он был таким, даже ребенком. Ты знаешь, что он поступил в школу, зная больше Темных заклинаний, чем фактически кто-либо еще? Даже больше, чем многие слизеринцы?» Этот тип, наверняка был рожден и специально выведен, чтобы стать Темным магом… Я ничего не знаю о его семье, но кое-что я слышал, связанное с его однокурсниками…
«Я ничего не знаю об этом», - тихо и подавленно ответил Питер. Но я видел, что все еще не убедил его. Естественно, ведь он совершенно приклеился к Ремусу…. Он, можно сказать, боготворил его.
«К тому же, он готовит для других парней разные, весьма мерзкие смеси». Я прикусил язык, одернув себя от того, чтобы не выдать любую из деталей, которые могли бы раскрыть мою тайну. «Он собирается причинить вред Ремусу. Я знаю, что собирается. Он и этот Малфой… они что-то замышляют, что-то плохое, вне всяких сомнений. Зачем бы ему еще интересоваться Ремусом?»
«Может, потому что он на самом деле заботится о нем?» Питер легкомысленно бросил мне свое мнение, и я с трудом подавил желание привести его в чувство хорошей оплеухой.
«Дерьмо собачье! Эта черная змея не заботится ни о ком, кроме своего драгоценного Малфоя».
«Сириус, в случае, если ты не заметил, Ремус умный, добрый и действительно довольно привлекательный парень. Почему так трудно поверить, что кто-нибудь мог искренне им увлечься?» Слова Питера звучали так, как будто он объяснял простейшие вещи несмышленому ребенку, и я свирепо вперился в него.
«Послушай, я знаю все это. Но Снейп не из тех, для кого типично оценивать по достоинству эти качества… Я лишь…» Я оборвал себя, разгневавшись на то, насколько небрежно я мог раскрыть свои другие, более запутанные мотивы.
«Нет, ты не единственный, кто заметил это. Ты знал бы, если бы раскрыл свои глаза пошире хоть на кого-нибудь, кроме Джеймса. Знаешь сколько других людей, кто вполне по достоинству оценивают нашего мистера Лунатика. Снейп просто счастлив, оказаться единственным, кому повезло вызвать его ответное чувство.» Питер вздохнул, наклонившись в своем кресле вперед, спокойно и с симпатией глядя на меня. Как мог я так сильно недооценивать его?
«Питер, ты просто не понимаешь. Дело не во мне». Я пытался объяснить ему, скрыть свое замешательство. «Это из-за Ремуса. Снейп… он просто не является хорошей личностью. Боже, ты же знаешь, с кем он дружит, этих других слизеринцев… они же наихудшие представители своего факультета! Малфой, Гойл, Розье, Лестрендж… скольким еще они должны причинить зло, и избежать за это наказания…? Ты просто не знаешь, Питер!»
Его взгляд опустился на стиснутые в замок руки, лежащие на коленях. Эти странные глаза, почти бесцветные, похожие на бассейны с водой, слегка подернутой зеленью. «Я знаю, Сириус. Они… черт возьми! Я до смерти боюсь их!… Но я не думаю, что Снейп такой же, как они. После того, что рассказал Ремус…»
«К черту, что рассказал Ремус!», - заорал я, наклоняясь вперед. «Он не замечает ничего кроме этой задницы, совсем мозги растерял! Я не собираюсь позволить ему пропасть».
«Что ты имеешь в виду?» Питер снова взглянул на меня, и теперь я читал там страх. Замечательно. Самое время, чтобы кое-кто, наконец, понял, что Сириус Блэк – это нечто гораздо большее, чем просто симпатичное личико и острый язык. Я собираюсь защитить Ремуса, неважно, нравится ему это, или нет.
«А то, что я собираюсь кое-что предпринять».

Было в Гевине Краббе нечто такое пустое, что делало его присутствие бесконечно необременительным. Мы сидели вместе в гостиной. Я пристально смотрю на портретный вход, он бездумно вглядывается в наполовину раскатанный лист пергамента. Он изучал этот самый кусок пергамента все последние три четверти часа. Гевин был, вероятно, последним из всех моих приятелей, которых я ценил, но в то же самое время я нуждался в его блаженной неприхотливости. С тех пор как мой Северус … Порвал со мной отношения? Нет, здесь нечто гораздо более жестокое, чем такое определение. Разбил мне сердце? Я знаю, что большинство студентов твердо уверены, что нет у меня никакого сердца. Однако устойчивая пульсация крови в моих ушах – хороший показатель, что есть. И оно пока не разбито, потому что я знаю, что заставлю его вернуться. Глупый, жеманно ухмыляющийся гриффиндорец не сможет навсегда удержать его интерес, и когда Северус устанет от него, я буду ждать его. Испытывает мое терпение? Это ближе… Я ненавижу, когда меня заставляют ждать чего-нибудь, когда мне приходится оставить в покое личность, целиком и полностью дополняющую меня. Северус никогда не понимал меня. Он думает, что наши отношения начались любовью и закончились болью и безразличием. С самого начала я не любил его. Я подружился с ним из-за страстного желания обезопасить себя. В двенадцать лет я был слабым. При этом я был достаточно щедрым на язвительные замечания, но недостаточно быстрым, чтобы увернуться от ударов по морде, которые обычно за ними следовали. Естественно, я окружал себя сильными парнями. Джеральд Гойл был одним из них. Привлечь его на свою сторону ничего не стоило, – его отец был деловым партнером и другом моего. Гевин Крабб, здоровенный уже в четырнадцать лет, был другим моим защитником. Северус, разумеется, тоже подходил мне. На первом году обучения он возвышался над однокурсниками, и со своей смуглой кожей и нахмуренным выражением лица он, в свои одиннадцать лет, выглядел невероятно устрашающе. Абсолютно подходящий для моих целей. К тому же младше меня, и, следовательно, контролировать его было проще простого.
Ничего не происходило до его третьего курса, моего четвертого. Я внезапно осознал, что он подходит для меня идеально. Для меня, не для моих целей, не для моей защиты, но для меня. Не заняло слишком много времени понять, что я люблю его, но мои попытки справиться с этим, заняли весь остаток учебного года. Люциус Малфой не влюбляется, говорил я себе, несмотря на все доказательства обратного. Бедный Северус пережил несколько месяцев беспокойства и неуверенности, когда я полностью игнорировал его, пытаясь убедить себя, что я не нуждаюсь в нем в такой же степени, в какой нуждаюсь в воздухе. Тем летом он провел со мной месяц в моем фамильном замке. Ну конечно же, мой отец возненавидел его. Он почти постоянно обращался к нему не иначе, как к «маленькой крысе, которую ты притащил в дом». Прямо ему в лицо. Но Северус, несмотря на чудесную склонность быть жертвой, просто смотрел на него этими своими неистово пылающими черными глазами до тех пор, пока мой отец не говорил, что ему что-то еще надо сделать, куда-то надо идти. Я думаю, эта непостижимая противоречивость его поведения, и делала его столь обворожительным. Мне ужасно льстило, что только мне он позволял обходиться с ним так мерзко. То лето было просто изумительным. Мы были как одно целое, мы никогда не расставались. Мы спали в одной кровати, вместе ели, вместе бродили по пыльным длинным коридорам моего родового замка, трахались как кролики всякий раз, когда нам предоставлялась благоприятная возможность, что случалось очень часто. Я любил лапать его под столом во время официальных обедов, где присутствовали все члены моей семьи. Его щеки приобретали восхитительный пепельно-розовый оттенок, и он слабо касался моей руки. И, ох, как же ему нравилось, когда я причинял ему боль, я обожал брать его силой. Он никогда не кончал так сильно, как в первое время, когда я использовал нож. Мы лежали в постели часами, и я целовал заживающие струпья и свежие порезы, восхищаясь вкусом его крови. «Эти раны означают, что ты принадлежишь мне»,- шептал я ему, а он мурлыкал подо мной, как великолепная пантера, и обессилено кивал.

Позже, я совершенно без него обезумел. Я не мог заснуть без того, чтобы не проскользнуть в его спальню, чтобы удостовериться, что он там, а не смотался к своей шлюхе. Если его не было, я бесконечно метался в своей постели, все мое тело мгновенно наполнялось напряженным зудом, как будто скручивая все мои внутренности. Он теперь не обращает на меня никакого внимания. В Большом Зале он садится рядом с Гевином или Николаем, а чаще сидит просто сам по себе, посылая томные взгляды своей маленькой потаскушке. Я убеждал себя, что это всего лишь потаскушка.
Наконец, сегодня вечером он вернулся. Прекрасный, антрацитовой черноты шелк его отпущенных до плеч волос разметался спутанными локонами вокруг его разрумяненного лица. Его темные глаза скользнули поверх меня, затем по Гевину, прежде чем он сжал губы в тонкую линию и пошел вниз по лестнице, оставив нас в гостиной. Обычно это я заставлял его выглядеть вот так. Это я раньше заставлял его волосы прилипать к лицу, влажному от пота, от моей спермы и от слюны моих мокрых, чувственных поцелуев. Внезапно я понял, что больше не могу сидеть неподвижно, и вскочил на ноги, принявшись мерить шагами пространство гостиной. Гевин прекратил пялиться на свой пергамент, сразу, как только сюда зашел Северус, и теперь, оцепенев, уставился в темноту лестничного спуска, что вел вниз к спальням. Оказывается, я не единственный, кто страдает от его отсутствия. Младшекурсник почитал Северуса почти как бога, ловя каждое его слово, бегая к нему всякий раз, когда возникала необходимость. Но Северусу перестало хватать времени для кого бы то ни было на его собственном факультете.
«Гевин», - прошипел я. Мне было приятно, что тот незамедлительно оторвал взгляд от тьмы и сфокусировал эти грязно-карие глаза на мне.
«Что?»
«Северус еще… общается… с тобой?»
«Ну, иногда» Мальчик задумался, наморщив широкий лоб. Он действительно изрядный дебил, но я предположил, что ему не чужды и добрые намерения. Временами.
«В смысле?» Я терпеливо зондировал ситуацию, упав в кресло, стоявшее к нему поближе.
«По-моему… ну, когда я могу добраться до него. Но теперь не так часто, как бывало раньше. Это приводит к тому, что… ну вроде…»
«Вроде чего, Гевин?»
Его голос упал до виноватого шепота, - «Мне трудно удерживаться, чтобы не делать этого».
Я понимающе кивнул, сцепив в замок пальцы под подбородком. Северус как-то рассказывал мне вкратце о Гевине, когда тот переходил на второй курс: оказывается, он убивал бродячих котов еще до поступления в Хогвартс, и временами продолжал этим заниматься, в основном, на летних каникулах. Иногда он убивал и собак. Северус пытался отговорить его от таких поступков, отбить у него к этому охоту, и очевидно, добился некоторых успехов. Но это навязчивое желание часто возвращалось, когда у него был стресс, или в те периоды, когда ему не хватало дружеского общения. Судя по слухам, у мальчишки была совершенно кошмарная жизнь дома. Ну конечно, Гевин, предполагал, что я знаю о нем все. Он же знал, что было между Северусом и мной.
«Почему ты тогда не сделаешь этого?» Спросил я спокойно. Я готов признать, мои мотивы не отличались чистотой. Одновременно с этим я подумал, что это могло бы стать превосходным способом, чтобы одернуть Северуса, вернуть его внимание обратно к его собственному факультету. К тому же, при этом можно было неплохо поразвлечься. И эти потребности Гевина делали его лучшим орудием.
«О, я не могу», - снова прошептал он. Его лицо полностью залилось краской глубочайшего стыда, что выглядело почти изысканно. На самом деле, вполне прелестно.
«Но если Северус действительно не хочет, чтобы ты это делал, почему бы тебе снова не поговорить с ним об этом?»
«У меня не получится»,- сказал он снова, опять уткнув взгляд в пол.
«Ммм», - прошептал я нейтрально. «Возможно, это было бы проще, если бы Северус почаще бывал здесь».
«Да», - согласился Гевин, и его лицо приобрело совсем уж скорбный вид. «Но он же теперь с Ремусом. Он не …»
Мой Бог, подумал я, мальчик практически на грани, вот-вот пустит слезу. Я почувствовал, как мои губы искривились в улыбке, в то время как сам я наклонился вперед. «Возможно…», - произнес я, протягивая руку и легонько потрепав мальчика по щеке, - «Возможно, мы можем кое-что предпринять по этому поводу …»

Так темно, так чертовски холодно и промозгло, сидеть здесь, на метле, прислонившись снаружи к стылой каменной стене под треснутым окном, подслушивая разговор моего друга и его любовника. Слава Богу, хоть дождя, довершение всего, нет. Хотя эти тучи, закрывающие луну, определенно, кажутся подозрительно переполненными и тяжелыми. Я согнул пальцы и повертел предплечьями, рукава моей мантии почти не удерживали тепло. Уже три часа я сидел здесь вот так, прислонившись к промерзлому камню, ни на секунду не отодвигаясь, ведь свалиться с метлы совершенно не входило в мои планы. Только встретившись, они немного поговорили об уроках и другой малозначительной чепухе, затем на некоторое время наступила тишина. Так что я не сомневался, чем они занимаются. Я не заглядывал туда – едва ли мне надо омрачать свой взгляд зрелищем целующихся Снейпа и Ремуса, чтобы это потом являлось мне во сне… нет уж, большое спасибо. Они опять возобновили беседу, когда истекал уже второй час, но разговаривали слишком тихо, чтобы у меня была возможность что-либо расслышать. Я сидел так некоторое время, ерзая от досады, пока не припомнил одно заклинание.
«Clamorius», - прошептал я, легонько постучав волшебной палочкой по оконной раме. Голоса Ремуса и Снейпа эхом раздались у меня в ушах, и я триумфально улыбнулся себе.
Я сжимал и разжимал судорогой сведенные от холода пальцы, но все равно не улетал. Это обещало стать слишком интересным.
«Пожалуйста, Ремус. Ты же знаешь, что можешь доверять мне… почему ты не хочешь рассказать об этом?» Голос Снейпа звучал мягко, убедительно, но не умоляюще.
«Сев, я расскажу, только вот сейчас не могу… пожалуйста, потерпи!» Отсутствие мольбы в голосе Снейпа с лихвой компенсировалось ее избытком в интонациях Ремуса, и я нахмурился. Он вел себя таким образом только тогда, когда знал, что не прав. В противном случае он бы просто окаменел, глядя на тебя с этим своим ужасным видом великомученика. Он всегда вел себя так, если считал, что его обвиняют в том, за что он не чувствует ответственности.
«Я был терпелив. И буду терпеливо ждать дальше. Но отсутствие каждый месяц в течение трех дней…» Голос Снейпа затихал, и Ремус хранил молчание. «Думаешь, я не заметил, когда это бывает», - добавил слизеринец, и я представил, какая у него сейчас на лице глумливая ухмылка. Ремус все еще молчал. «В полнолуние. Каждый месяц в полнолуние» Он догадался? Снейп всегда был подлым ублюдком, слишком сообразительным, когда дело касалось его собственных интересов. «Ремус, ты…?»
«Нет!» Страстное отрицание в голосе моего друга меня потрясло. Как он ответил… Ремус всегда был исключительно честным парнем… почему он так боится реакции Снейпа? Какие чувства заставляют его вот так лгать?! «Нет! Я не… не то, что ты подумал. Я просто не могу… не сейчас. Пожалуйста, Сев»
Благодаря моему маленькому заклинанию, я смог расслышать, как Снейп тихо вздохнул. «Ладно, ладно, все в порядке» Воспринято как должное, со смирением, но в голосе почти обида… //Ты бы никогда не понял, придурок. Ты побежишь всем рассказывать в ту же секунду, как только все выяснишь, разве не так?//
«Сев, уже поздно. Мне надо идти» Он говорил так печально, что у меня сжались кулаки. Как смеет Снейп заставлять его испытывать такие чувства? Я почти неосознанно оскалил зубы, но сдержался и упорно продолжал парить под окном. У меня бездна времени разобраться с ним. Бездна времени.
«Да, мне тоже» Еще тише… но теперь, спасибо заклинанию, я мог услышать мягкие, влажные звуки, легкий трепет дыхания Ремуса, свистящее сопение Снейпа. Я затрясся от отвращения. //Это все так отвратительно, что он трогает Лунатика//.
«Спокойной ночи, Ремус».
«Спокойной ночи, любимый»

Звук захлопывающейся двери… я внезапно опомнился, и оттолкнувшись метлой от окна, нырнул за зубчатую башню, чтобы держать в поле зрения выход, и самому не быть замеченным. Первым вышел Ремус, его мантия сбилась и скомкалась вокруг него, в то время как он попытался закутаться поплотнее, ошеломленный холодным весенним воздухом. Я наблюдал, как он почти побежал в направлении Большого Зала. Затем я переключил внимание на вышедшую из башни темную фигуру. Это Снейп, великолепно! Я нежно сжал шероховатую ручку метлы, направляя ее по его следу, почти нырнув к нему за спину, в то время как он поспешил в другом направлении. В этой темноте я почти упустил его, черного на черном, но я знаю дорогу, которой он обычно ходит. И как только луна выглянула из-за скрывающих ее туч, я заметил его снова, почти прямо перед собой.
Боже, между нами нет и полутора метров! Он не может слышать меня на метле… и я просто мог бы прямо сейчас протянуть руку - и все дела! Одно заклинание, резкий хруст шеи… но я не отношусь к закоренелым убийцам. Я не знаю ни заклинаний, отнимающих жизнь у человека, даже настолько, как Снейп, этого заслуживающего, ни физических приемов, которые позволили бы мне убить его быстро и бесшумно. Поэтому я просто приземлился у него за спиной, неподдельно наслаждаясь испуганным взглядом, вызванным внезапным шумом от моего приземления. Он неловко развернулся, и я не в первый раз удивился, что нашел в нем Ремус. Он был, помимо всего, абсолютным уродом. На его лице доминировал огромный нос, глубоко посаженные зловещие глаза как бусины блестели в лунном свете. Сухие, явно жесткие губы были сжаты в тонкую линию, да он весь состоял из острых углов и ломаных линий, слишком длинный, слишком тощий, и к тому же слишком темный. Волосы такие же запутанные и маслянистые, как и его слова, его лживые слова, которые окутали мглой здравый смысл и ум Ремуса.
«Блэк», - прошипел он, чуть ли не дико рыча на меня. Его пальцы скрючились, как когти какой-то хищной птицы, и я смотрел на него, не отрываясь, словно загипнотизированный излучаемой им угрожающей аурой.
«Снейп», - наконец ответил я, уперев метлу в сырую землю, случайно наклонившись. «Я догадался, что встречу тебя здесь».
«Чего ты хочешь?», - выплюнул он мне, сузив глаза. «Шпионил за Ремусом и мной?»
«Не причисляй меня к больным извращенцам, вроде тебя», - презрительно ухмыльнулся я, хотя в действительности я занимался именно этим – шпионил. Но по уважительной причине, напомнил я себе. «Нет, я просто увидел тебя»
Он обдумывал это, рука рефлекторно дернулась к карману. Он явно подумал, что я здесь, чтобы подраться с ним или что-то в этом роде. Я заставил себя засмеяться, наблюдая за его испуганной реакцией на теплые переливчатые звуки. Мой смех – это одна из моих самых козырных карт, если не сказать больше. Но даже я не смог сломать эту непрошибаемую стену подозрительности.

«Я еще раз спрашиваю - что тебе надо?»
Я понимающе склонил набок голову, позволяя легкой улыбке изогнуть уголки губ. // Заставь его заинтересоваться. Общеизвестно, какой он отъявленный проныра, абсолютный слизеринец – жадный до знаний и власти//. «О, всего лишь переброситься с тобой парой слов…»
«О чем, Блэк?» Он уже терял терпение, и я испытал нескрываемое удовольствие от того, что играть на его нервах оказалось так просто.
«Насчет того, что тебе следует знать…» Я умышленно замолчал, и уставился в небо, прислонив голову к черенку метлы.
«Насчет чего мне следует знать?» О! Его зацепило, и теперь он почти на крючке… Я почти поимел его, но тут…
«О, а не пошел бы ты, Блэк! У меня нет времени на твои игры» Я услышал шелест ткани, когда он развернулся на пятках, собираясь уходить.
«Насчет того, что тебе следует знать о Ремусе». Это остановило его. Он медленно повернулся обратно.
«А Ремус знает, что ты тут, вне школы, байки рассказываешь?» Одна тяжелая бровь поднялась, когда он взглянул на меня, но я уже видел алчный блеск в этих черных глазах.
«Нет, не знает» Я, можно сказать, бросил ему вызов и он не смог не ответить на это.
«Тогда зачем тебе это?»
«Потому что я не думаю, что ты сможешь справиться с этим» Замечательное объяснение, даже не пришлось лгать. Великолепно!
«Он оборотень, так ведь?» Его лицо не выражало ничего, и я продолжил в вежливой и вкрадчивой манере.
«Возможно. А может, что-то еще. Я знаю, каким образом ты можешь выяснить это». Теперь я видел в нем настоящую войну. Необходимость знать правду билась со страхом быть пойманным в ловушку. Его губы дернулись, как будто слабая реакция на эту битву, но в конце концов он ответил охрипшим от напряжения голосом.
«Как?».
«Знаешь Дракучую Иву, которую посадили несколько лет назад?»
«Да».
«У основания, с южной стороны, есть узел. Ткни туда чем-нибудь, и дерево на некоторое время успокоится, а внизу откроется лаз. Иди в тоннель, и ты выяснишь все, что хотел знать».
Он изучал меня мгновение, между тяжелыми бровями залегла морщинка. «Верно, Блэк. Я пойду туда, в этот тоннель, как ты сказал мне. Похоже на то, что ты и твои приятели будут поджидать меня там, чтобы надрать мне задницу».
«Как ты думаешь, как долго я следовал за тобой, Снейп?»
«Что?» - больше удивления.
«Каких-то несколько добрых минут, и все. Этим вечером я мог заклясть тебя в любое время, и ты бы никогда не узнал. Но я не сделал этого». Я вытянулся прямо во весь рост, наклонив метлу, чтобы приготовиться к полету. «Но дело твое. Если ты не хочешь ничего знать, тогда не показывайся завтрашней ночью». С этим я грациозно взмыл вверх и полетел обратно к Большому Залу и Гриффиндорскому общежитию. Мне даже не было необходимости оборачиваться, чтобы убедиться, что Снейп так и стоит там, уставившись на то, как я исчезаю. И обдумывая, что он собирается делать. //Законченный имбецил //.

Я знаю, он должно быть ужасно чем-то взволнован. Он ворвался в гостиную, его темные глаза светились этим внутренним огнем, который был мне знаком… кто-то на что-то подбивал нашего Северуса, искушал его новыми знаниями, если я не сильно ошибаюсь. Как только он направился по лестнице вверх, я выскользнул из тени, и протянув руку, легонько коснулся пальцами его локтя. И все. Но это заставило его резко, как юла, развернуться, так, что мантия крыльями взметнулась за его спиной.
«Люциус…», - сказал он, внезапно растерявшись. Его глаза просканировали всю комнату в поисках кого-нибудь еще. Эвана, Рави, или Эйвери.
«Северус», - нежно промолвил я, призрачно легким движением пальцев проведя по его руке, гладя кожу под свободными складками черной ткани. «Мне надо с тобой поговорить».
«Я…», - начал он, затем остановился. Он на секунду задумался, и я впился в его лицо, такое заостренное, так хорошо смотревшееся рядом с моим. «Сейчас не подходящее время», - заключил он.
«А когда подходящее, Северус?» Я знаю, что могу придать своему голосу мелодичную убедительность, когда хорошенько постараюсь, к тому же шесть лет общения с этим мальчиком, сослужили мне хорошую службу. Он закусил нижнюю губу, его лицо выражало явное смущение. «Пожалуйста… Я здесь не для того, чтобы тебя обидеть».
Это решило за него, и я скрыл улыбку. Я все еще контролировал себя, единственно только потому, что я все еще искал способы вернуть его обратно. Но сначала я должен подготовить почву. Он не может выкинуть из головы ту кошмарную сцену после урока Зелий, когда мы встретились с ним. И холодные взгляды, которыми мы обменивались за столом в Большом Зале.
«Ладно, Люциус. О чем ты хочешь поговорить со мной?»
Я взмахом руки предложил ему сесть, и мне доставило удовольствие то, как быстро он подчинился моему элегантному жесту. Я предпочел присесть рядом с ним, но не в угрожающей близости. «Я чувствую, что… я думаю, что мне следует извиниться перед тобой» Я опустил глаза вниз, нацепив выражение смирения на лицо с глубоким раскаянием в подтексте.
«Что?»
Я уловил взгляд глубочайшего скептицизма, проявившегося на его мрачном лице.
«Я знаю… Малфои не извиняются. Но… Я… Я чувствую себя потерянным без тебя, Северус». Я позволил своему голосу понизиться до смущенного шепота, отмерив правильное количество страстного желания в интонации. Подлинного страстного желания, которое каким-то образом придало моим словам горьковато-сладкий привкус. Я действительно чувствовал себя потерянным без него. Но только потому, что эта эмоция по-настоящему искренна, еще не означает, что я не могу ее использовать в своих интересах, чтобы получить то, что я хочу.
«Люциус…» - начал он, и замолк, не найдя дальнейших слов. Я держал голову склоненной, но позволил себе бросить взгляд на его лицо. Глаза Малфоев всегда выглядели наилучшим образом, когда были завешены вуалью серебристо-белых волос.
«Пожалуйста, не говори больше ничего. Я не могу… черт возьми! Но ты все усложняешь, Северус!» Я позволил прорваться гневу, для правдоподобия . «Слушай, это все, что я хочу сказать. И… если тебе надо что-нибудь, в любое время, я буду здесь. Идет?»
«Мне ничего не надо», - медленно ответил он мне. «Люциус, ты должен понять. Я с…»
«Ты с этим гриффиндорцем! Да, я заметил!», - рявкнул я, теперь с настоящей яростью. «Но ты не можешь так просто выкинуть шесть лет! Я любил тебя… И продолжаю любить». Я обнаружил, что болтаю о вещах, о которых не собирался. «Ты и я, мы идеально подходили друг другу. Мы понимали друг друга, Северус. Как может он дать тебе это?»
«Я никогда не понимал тебя», - мягко сказал он, опустив голову. Спутанные черные волосы скрывали его лицо от умирающего света пламени.
«О! Ты понимал, любимый, ты понимал, ты просто не знаешь». Я был не в силах справиться с этим, и протянув руку, легонько дотронулся большим пальцем до его подбородка, желая запрокинуть его лицо, поцеловать его, заявить на него права своим ртом, укусить его язык, заставить его для меня кровоточить. Так, как мы обычно делали раньше. «Пожалуйста, ты не можешь так просто все забыть…»
«Я ничего не забыл, Люциус». Он ответил теперь окрепшим голосом, этим своим шелковым баритоном. Он вскинул голову, резко отдернувшись от моей руки. И о! Как же мне больно видеть обвинение в этих глазах. Но это также заставило вскипеть мою собственную ярость. Я сузил глаза, и он тут же внезапно вздрогнул, как будто ему что-то угрожало… Он знал меня гораздо лучше, чем мог представить. Но сейчас на карту было поставлено слишком многое. Я заставил себя успокоиться, глубоко вдохнув холодный воздух и предусмотрительно убрав назад руку.
«Я знаю. Я знаю, и мне жаль, Северус. Искренне жаль.» Очень трудно было придать словам видимость покаяния, но я пытался придерживаться предыдущего стиля поведения, выжимая из себя раскаяние до последней капли и добавляя его в свои интонации. «Я просто… я не хочу, чтобы ты так думал… Я не хочу, чтобы ты ненавидел меня. Я знаю, что ты, наверное, не можешь заставить себя больше дружить со мной… но я хочу, чтобы ты знал, что я люблю тебя. Думаю, всегда буду любить. Я думаю, ты никогда по-настоящему не знал этого, когда мы были вместе. И мое глубочайшее раскаяние не в силах достаточно прояснить мои чувства».
Вставая на ноги, я ухитрился выжать из себя судорожный и протяжный вздох, после чего еще раз кинул на него страдающий взгляд. «Сейчас я только хочу пожелать тебе спокойной ночи, Северус», - прошептал я, позволяя руке единственный раз вскинуться в его направлении, прежде чем бесполезно упасть. Я услышал его шепот, когда я уже спустился на половину лестницы.
«Спокойной ночи, Люциус».


Кажется, прошла целая вечность неудобного сидения на дереве, куда я взгромоздился. Но сидеть на ветке, прильнув к стволу, под развесистой кроной гораздо удобнее, чем на ручке метлы… если не сравнивать, конечно, с креслом в гостиной. Дождя также не было, еще один особенный подарок от Английской весны. Мне непреодолимо хотелось насвистывать какую-нибудь песенку, но я, посмеиваясь, обуздал себя. В конце концов, я бы не хотел, чтобы Снейп заметил, что я притаился здесь, совсем рядом с Дракучей Ивой. Он тогда что-нибудь заподозрит… От этой мысли я тихо хмыкнул. Снейп подозревал всех и вся. Но я знаю, что он не сможет устоять перед наживкой, которую я так искусно развесил у него перед носом прошлой ночью.
Вот он и явился, возможно, слегка рановато. Луна еще не взошла, хотя этот судьбоносный момент нагрянет минут через десять-пятнадцать. Я обдумал вероятную попытку остановить его, но потом решил, что будет трудно объяснить вразумительно, почему я здесь ошиваюсь. Поэтому я так и остался молчаливо сидеть в прежнем положении на своей высокой ветке.
Тусклое свечение его волшебной палочки отбрасывало смутные тени на его болезненно бледное лицо. Его черные глаза засверкали, как только он взглянул на Иву, с ее колеблющимися и зловеще скрипящими ветвями. Теперь он обшарил взглядом землю, нашел длинную ветку и осторожно обогнул по периметру это грозное дерево. Я заметил, что его губы шевелятся, как будто он что-то бормочет про себя. Вот он разглядел узел. С удивившей меня ловкостью он бросился вперед, ткнул туда веткой, и моментально отпрыгнул обратно. Я наблюдал знакомый процесс замирания ветвей и появления лаза, скрытого посреди корней. Он, должно быть, тоже увидел, потому что нервозно облизал губы, и сильнее сжал свою волшебную палочку, прежде чем осторожно нырнуть в тоннель. Теперь осталось только немного подождать, и большинство проблем исчезнет. По крайней мере, он будет напуган до слабоумия… как минимум… ну, на самом деле, я не хотел об этом думать.
Но если дела пойдут совсем плохо, я всегда могу пойти туда сам, в обличье Анимага. Я не собирался позволить всему слишком далеко зайти. Наверное. Ничего страшного. Я начал напевать про себя, затем запел громче, но не слишком. Не знаю, кто еще мог бы сейчас незаконно гулять вне школы, а не лежать в своей кроватке.
Дай мне третью мировую войну
Мы снова сможем выжить
Ты не одурачил меня, но я одурачил тебя
Ты хочешь быть мной, yeah
Ты хочешь быть мной
Ты хочешь быть хоть кем-то, yeah
Уничтожить кого-нибудь, yeah
Я не одурачил тебя
Я уничтожил тебя, yeah…
«Это «Sex Pistols», - веселый голос Джеймса отчетливо раздался посреди деревьев, эхом отдаваясь вокруг. Я обернулся, испуганно озираясь, пока не заметил его, стоящего в тени дуба, и ухмыляющегося мне. Какие же у него прекрасные карие глаза, в их уголках от улыбки собирались морщинки. Эти глаза разбивали мне сердце.
«И откуда, твою мать, ты знаешь, кто такие «Sex Pistols»?», - ехидно спросил я, ухмыляясь ему вниз.
«Лили давала мне послушать несколько их альбомов».
Он прохаживался вокруг моего дерева, потом небрежно прислонился к нему, и легонько сжал мою щиколотку, так беззаботно… И я от этого мягкого прикосновения на мгновение прикрыл глаза.
«Лили нравятся «Sex Pistols»?»
«Ха! Она ненавидит их. Говорит, что они полное дерьмо. Но они совершенно снесли крышу ее сестре*, так что дома ей постоянно приходится слушать их концерты. На полную громкость». Он засмеялся этому, и легонько потянул за мою лодыжку. Я соскользнул с дерева, опираясь для устойчивости на его плечо. Я на мгновение задержал там руку, и наши лица оказались так близко, что это, как всегда больно царапнуло мне душу.
«Они не полное дерьмо. Нет, конечно, этот Сид Вишес дерьмо - это точно, но все остальное у них скорее неплохое».
Джеймс только пожал плечами.
«Вряд ли это убедило меня в их пользу. Они слегка шумноватые, не находишь?»

«Так в этом и состоит весь смысл!» Воскликнул я, сжав пальцы, и комкая тонкий свитер на стройном плече Джеймса. «Они все такие - шумные, и постоянно закатывают скандалы, и…»
«Да, понял я, что к чему», - напомнил мне нежно Джеймс, кладя свою руку поверх моей. «Я и стихи их тоже слышал. Вот почему я смог определить, что ты здесь только что пел»
О, да. «Почему же ты для начала не хочешь послушать их?» Когда он повернул немного голову, свет от его палочки отразился от стекол очков, и на мгновение я перестал видеть его глаза.
«Ты просто полный болван, раз они тебе нравятся», - мягко ответил он, изогнув губы в открытой улыбке.
«Ох», - я уставился в землю, не в силах встретиться с ним взглядом. «Не рановато ли для прогулок? Я не рассчитывал встретить тебя здесь в такое время…»
Он продолжал молчать. В этой тишине можно было расслышать, как бьется его сердце, его рука согревающе лежала на моей, его пальцы совершенно расслабились… затем он ответил, отодвинувшись нарочно, далеким, беззаботным голосом, - «Ну, надо было помочь Лили сделать домашние задания …». Последние слова он говорил уже почти неслышно, лениво вертя в руке волшебную палочку. «А ты что здесь делаешь, а?»
«Ничего». Я знаю, что мой тон был неубедителен, потому что он пристально взглянул на меня, нахмурив подозрительно брови. «Ну, ничего серьезного…»
«Хм, теперь это звучит так, как будто проблемы все-таки есть…» Но глаза Джеймса сверкали от еле сдерживаемого озорства, и я был не в силах скрыть это от него. Было достаточно тяжело хранить подобную тайну.
«Ну, вчера ночью я повстречал Снейпа», - начал я, и увидел, как его выразительная бровь дернулась вверх, но уже придавая его лицу несколько иное выражение. «И он спрашивал о Лунатике. Знаешь, куда он исчезает каждый месяц… ну так я и объяснил ему, как пробраться в туннель…», - я резко оборвал себя, увидев, как на лице Джеймса проступает выражение ужаса.
«Ты что?!», - спросил он обессиленным шепотом. «О, Сириус, скажи мне, что его здесь не было!»
«Да нет, был. Но послушай, Джеймс, мы же можем прекратить это, пока все не вышло из под контроля», - оправдывался я, трогая его плечо. Но он отдернулся, одержимо изучая небо.
«Луна восходит… через пару минут. Мы должны вытащить его оттуда! Ох, Сириус! Что ты наделал?!» И он бросился бегом к Иве. У меня с трудом получалось не отставать от него. Вот я увидел, как он нырнул в туннель, я за ним. Я следовал за ним так быстро, как мог, слыша впереди его вопли: «Снейп? Снейп! Дальше не иди!» Громкий топот Джеймса по утрамбованной почве туннельного пола раздавался впереди меня, и несмотря на то, что мои ноги длиннее, я не поспевал за ним. Дыхание врывалось в легкие шумными глотками горячего воздуха, казалось, мы бежим бесконечную дистанцию, хотя прошло не больше нескольких минут. Затем я услышал … Рычание Ремуса, низкий звук, исполненный опасности, пронизывающий воздух вокруг меня, проникая повсюду. Теперь я также мог слышать и голос Снейпа.
«Ремус?» - ответом ему было это угрожающее рычание, и внезапно меня до мозга костей продрал страх, льдисто похрустывая в моих венах. Неужели ему хватит дурости, чтобы продолжать идти дальше? О, Боже, что же я наделал!
«Снейп! Возвращайся… сейчас же!» В голосе Джеймса содержались редко им используемые командные интонации, но это придало мне сил, вырвав меня из состояния ступора. Я теперь видел впереди их обоих. Джеймс схватил Снейпа за острый локоть, и дернул его назад. А Снейп с совершенно нечитаемым выражением лица уставился в ожидающую тьму, насквозь пронизывающую все пространство Визжащей хижины. Он не отдернулся от Джеймса, но также и не помогал ему, застыв как камень, и просто смотря вперед, туда, откуда раздавался этот почти апокалипсический рев, предвещающий ему неминуемую гибель.
«Двигай!», - шипел Джеймс, медленно оттаскивая его назад, и я сделал то, что только и смог сейчас придумать… Я принял свою Анимагическую форму, и прыгнул мимо них, туда, где был Ремус, надеясь притормозить своего друга, прежде чем тот сможет до них добраться. На четырех лапах я был быстрее. Я почувствовал парившие в воздухе запахи страха и адреналина, как только я высоко подпрыгнул, ударившись спиной о свод туннеля, в попытке поймать Ремуса, который изящно, как это свойственно волкам, уже выскакивал из-за двери. Хотя сам себе он никогда не желал этого. Сейчас мы не могли разговаривать, по-человечески, словами. И все-таки мы с ним могли общаться, используя язык семейства собачьих, язык запахов, жестов, выразительных наклонов головы, а также при помощи лая и воя.
«Остановись», - сказал я ему, но он даже не взглянул на меня, его золотистые глаза сверкали от голода и желания.
«Я чувствую его», - сказал он мне, как только приблизился. «Я чувствую его. Я хочу попробовать его. Позволь мне»
Я врос в землю, осознавая, что как бы ни было крепко мое собачье тело, оно не сильнее того величественного создания, которым был этот волк. Но я также знал, что он не желал причинить мне вред… он никогда бы не сделал этого, он просто хотел добраться до Джеймса и Снейпа. Но не Рогалиса он хотел попробовать.

«Нет. Нет. Возвращайся».
«Не хочу…», - и если бы собаки могли смеяться, тогда он сделал бы это, задрав нос и грубо залаяв. «Я хочу его крови. Я чувствую его. Я чувствую его. Он мой. Его кровь – моя. Его плоть – моя». И, не размышляя, он врезался в меня, с легкостью оттолкнув, и прыжками помчался по туннелю. Я рванул за ним, но на сей раз я не прилагал усилий, чтобы догнать его, я слышал его голодные завывания, его лай, пронизывающий насквозь ограниченное пространство туннеля, безумным эхом отдающиеся от покатых стен. И затем, внезапный визг, перешедший в грубый, злобный и болезненный вой. В несколько мгновений я оказался в конце туннеля, при входе между корнями Дракучей Ивы, зияющее отверстие которого было все еще открытым. Но дерево было снова активировано. Ремус припал к земле, положив морду на лапы и пристально глядя наружу. Кровь текла ручейком из раны на лбу, смешиваясь со струйкой сбоку на шее. Эти травмы явно были причинены деревом. Он рассеянно слизывал кровь, глядя на что-то очень голодным взглядом. Я рысистыми прыжками приблизился к нему и сел рядом, всматриваясь в отверстие входа, высунув язык и часто дыша. Складывалось впечатление, что Джеймс вывел себя и Снейпа только что. Оба рухнули за периметром зоны поражения Ивы. Джеймс стоял на коленях, жадно глотая воздух, он буквально врос руками в плодородную весеннюю землю. И Снейп… он там просто сидел, на заднице, откинувшись на вывихнутые руки так, как будто собирается упасть на спину. И он, как змея, не мигая, смотрел на Ремуса. Его губы снова зашевелились, и Ремус расстроенно зарычал. «Мой, он мой!», - рычал он, безостановочно переступая лапами, разочарованно ерзая, но не отрывая глаз от предназначенной ему добычи. «Почему ты остановил меня?», - спросил он потом с замешательством, абсолютно без гнева - что явственно читалось во всей его позе, по углу наклона его головы. «Почему?»
У меня не было ответа.
Несколько минут спустя дыра, расположенная между корней Ивы, закрылась, но Ремус оставался здесь еще несколько часов, терпеливо глядя в пространство. Я думаю, он поджидал свою добычу. Я сидел рядом, ничего не говоря. Что я мог сказать? Я потерял чувство реального времени, но вдруг я увидел, как этот великолепный волк вздрогнул от боли и завертелся. Я знаю, что должно быть, наступал рассвет. Ремус превратился из волка в мальчика очень быстро, с воем, перешедшим в слабый, беспомощный плач, зазвучавший сразу же, как только он, обнаженный, дергаясь, оказался на земляном полу туннеля. Я с облегчением принял свой человеческий облик и прижал его к себе. Я знал, что последует за этим … он всегда впадал в глубокий сон после своих изнуряющих превращений, и часами не желал просыпаться.
Как только я устроил его голову у себя на плече, он, моргнув, открыл глаза. Теперь там был лишь отсвет золота, подернутого зелеными и карими искрами, вместо бездонной, волчьей желтизны. «Мягколап?» – спросил он, и я увидел, с каким огромным усилием он пытается удержаться, чтобы не заснуть. «Здесь был…здесь был Северус…? Мне показалось, что я видел его… он был здесь?»
Что я мог поделать? Как бы я ни противился этому, но я солгал. Я, приподнял его, притянув к себе поближе. «Нет, Лунатик. Это всего лишь я… всего лишь я».
Он кивнул, благодарно обмякнув в моих объятиях, и я, открыв дверь туннеля, вынес его к серому свету нового утра.
Мак-Гонагалл ждала нас перед портретным входом в гриффиндорские спальни. Ее обычно строгое лицо теперь было просто застывшей картиной, выполненной в тонких линиях, когда она посмотрела на меня и на Рема у меня на руках. «Уложи его в постель, и затем возвращайся», - холодно скомандовала она, гневно полыхнув глазами. //Не долго же Снейп добирался до Дамблдора//, подумал я со смутным негодованием, идя мимо нее в гостиную. Я бережно уложил Ремуса в его кровать, натянул и подоткнул вокруг него одеяло. Я наблюдал, как он тихо вздохнул и повернулся на бок, свернувшись в клубочек, как эмбрион. Утренний свет, сияющий сквозь оконное стекло, окрашивал его медового цвета волосы в красные и золотистые тона, вызолотив также его длинные ресницы.
Воистину, во сне, он был прекраснее, чем любой из нас, даже прекраснее моего возлюбленного Джеймса, и такой хрупкий. Я легонько погладил пальцами его по щеке, после чего повернулся и выскользнул на лестницу.
Мак-Гонагалл молча вела меня по коридорам, пока мы не оказались у кабинета Дамблдора.
«Коричные саламандры», - буквально выкрикнула она, и я вошел следом за ней в уютную тесную комнату, и огляделся. Естественно, там был Дамблдор, сидящий за своим столом, глядя на меня тяжелым взглядом. Я почувствовал, что моргаю, что мои глаза виновато потупились, не в силах встретиться с его пристальным взглядом, и вся тяжесть содеянного придавила мне плечи, как огромная, черная птица. Джеймс тоже был здесь. Он нервозно полировал стекла очков полой мантии. И Снейп, сидящий в углу. Он не смотрел на меня, просто уставился в пол перед собой, положив руки на колени и переплетя в таинственные узлы свои тонкие пальцы.
«Сириус», - обратился ко мне Дамблдор, жестом указывая на пустое кресло. «Садись, пожалуйста. Мне кажется, нам четверым необходимо кое-что обсудить».
Мак-Гонагалл поняла намек и вышла тем же путем, что и входила. Я осторожно присел на край кресла, совершенно не готовый к бойким объяснениям и снисходительным оправданиям.

«Теперь», - начал он, - «Джеймс рассказал мне кое-что о происшедшем, но мне бы хотелось услышать твою версию истории».
Я нахмурился, мельком посмотрев на Снейпа. Выходит, он что-то скрыл? Нет, не из лучших побуждений, я уверен, но… я посмотрел снова на Дамблдора, который просто терпеливо глядел на меня, его добрые синие глаза излучали торжественное спокойствие.
«Ну, сэр, с чего бы вы хотели, чтобы я начал?» Спросил я, не уверенный, какого варианта о том, что я сделал, придерживаться. Я снова взглянул на Джеймса, тот нахмурил брови, как будто принуждая меня что-то сделать… но что? Хотя обычно я мог с легкостью читать все выражения его лица, сейчас я был просто в тупике. Итак, я решил что, возможно, самым верным делом в этой ситуации было – держаться правды.
«Начни сначала, Сириус».
Что я и сделал. Я рассказал ему всю эту мерзкую историю… с того самого момента, по крайней мере. Я рассказал ему о том, как заманил Снейпа в туннель под Дракучей Ивой, и что, в то же время, я подумал, что мог что-нибудь предпринять, если бы ситуация вышла из-под контроля. Как меня там нашел Джеймс и как он спас Снейпа, а также как я пытался загнать Ремуса обратно… впрочем, я не особенно останавливался на деталях, касающихся способа, которым я это сделал. В общем, в моей истории было много бросающихся в глаза белых пятен, которые, я думаю, директор явно заметил. Судя по тому, как слегка омрачилось его лицо, он определенно что-то усек. Но, как бы то ни было, он не стал копать глубже и, кажется, принял все за чистую монету. Я почувствовал после всего этого что-то вроде облегчения, довольный, что выбрался из этой истории… но я все еще осознавал, что нахожусь на грани исключения из школы.
«Разве Снейп Вам все это не рассказывал?», - спросил я, прерывая многозначительную паузу, повисшую в комнате по окончании моей исповеди.
Дамблдор взглянул на мальчика, который все еще сидел в кресле, уронив голову и сгорбив плечи. «Северус предпочел хранить молчание о деталях происшедшего», - ответил он, и я уставился на него, прежде чем меня это сильно задело. Ну, конечно, ему неудобно признаваться в своих отношениях с оборотнем, в точности как я и думал. Вот ведь законченный ублюдок.
«Северус?», - продолжил Дамблдор, повернув свой терпеливый взор к нему. «Ты согласен с версией событий, изложенной Сириусом?»
Снейп взглянул вверх, его темные глаза пылали… чем-то. «Он пытался убить меня». Его голос звучал ровно, безжизненно, и я едва подавил дрожь от такого отсутствия эмоций. //Боже, он и вправду холоден, как рыба//.
«Ты должен понять, Ремус в действительности не мог контролировать свое поведение. Когда он в таком состоянии…»- начал Директор, но Снейп оборвал его.
«Не Ремус. Блэк. Блэк пытался убить меня».
«Послушай, Снейп, я уже говорил, что я на самом деле ничего плохого не задумывал!» Гневно воскликнул я, отвергая его обвинения. //Что за лицемер! Я уверен, будь у него выбор, он был бы доволен, сидя здесь и наблюдая, как я тут распинаюсь!//
«Хрень собачья, Блэк! Ты точно знал, что должно произойти… или надеялся, что произойдет. Извини, что разочаровал тебя». Я смотрел в изумлении, как призрак улыбки пробежал по его губам и снова исчез.

«Мальчики», - вмешался Дамблдор, клином вбивая между нами свой сверкающий взгляд. Удовлетворившись тем, что никто из нас не напрыгнул друг на друга, он продолжил. «Я уверен, что ты, Сириус, подозревал о тяжести своего проступка. Как правило, такое вопиющее пренебрежение безопасностью других студентов мы наказываем исключением из школы».
С его последними словами мое сердце подпрыгнуло. «Как правило», сказал он… Я страстно слушал, что он скажет дальше.
«Как бы то ни было, я должен обдумать судьбу всех вовлеченных в этот инцидент. Должен признать, что все разрешилось благополучно. Но сейчас я глубоко в тебе разочарован, Сириус. Я чувствую, что ты хороший друг Ремуса, и ты, как бы то ни было, поддерживаешь его. Я не думаю, что будет правильно, лишить его кого-нибудь из его друзей»
Я был не в силах сдержать улыбки, набежавшей на мое лицо, но директор взмахом руки, предупредил любую мою попытку заговорить. «Тем не менее, я чувствую, что, по крайней мере, месяц взысканий, отработанных у Филча будет достаточным наказанием. Ты отчитаешься за свою первую ночь прямо после завтрака».
Джеймс легонько тронул меня за плечо, на его прекрасном лице отразилось нахлынувшее внезапно облегчение, и я улыбнулся ему в ответ. Месяц взысканий – ничто, просто чепуха, это как небо далеко от позора быть исключенным на седьмом курсе. Я мимолетно взглянул на Снейпа, и обнаружил, что он снова пялится в пол, крепко сжав губы в четкую линию.
«Еще я хотел бы попросить вас, мальчики… Пожалуйста, давайте сохраним все это между нами. Ремусу еще год учиться, и я думаю, что то, что с ним происходит и так достаточно тяжелое для него бремя» Дамблдор адресовал это легким тоном всем нам, но все равно очень серьезно.
Я думаю, те слова, которые тут же внезапно швырнул нам слизеринец, потрясли нас всех. Он вскочил на ноги, и вдруг выражение его лица проявилось совершенно отчетливо – облака ярости застлали его темные глаза, рот безобразно искривился в рычании. «Это все на самом деле для меня, не так ли?! Все же знают, что слизеринцам нельзя доверять никаких секретов! И, конечно же, у меня нет абсолютно никаких причин заботиться о чувствах Ремуса, так?!» Он прижал руки к бокам, сжав кулаки так, что побелели костяшки. Его обычно низкий спокойный голос охрип. «Пожалуйста, извините меня, Господин Директор, если я не могу вынести этот балаган дальше. Меня Вам нечего опасаться!». Он кинул в Дамблдора взгляд, переполненный такой ядовитой ненавистью, что старик наверняка рухнул бы замертво, если бы такие взгляды обладали реальной силой.
«Северус, это не то, что я имел в виду», - мягко начал Дамблдор, но Снейп только отрывисто мотнул головой, и бросился из комнаты, хлопнув за собой дверью. Я снова взглянул на директора, и был удивлен, увидев какой он глубокий старик, какой скорбью переполнены его бледно-голубые глаза. Он повернулся затем ко мне, и я почувствовал, как на меня снова нахлынул поток вины, напрочь смывая то чувство облегчения, к которому я уже начал привыкать. Чувство вины за содеянное дошло мне до самого сердца.
«Сириус, ты мог причинить вред, гораздо больший, чем ты думаешь», - сказал он. «Северус – хороший мальчик, в глубине души. Я надеюсь, у тебя будет месяц, чтобы поразмышлять над этим».
«Профессор Дамблдор, Вы не знаете…», - начал было я, но быстрый взмах его руки заставил меня замолкнуть гораздо эффективнее любого заклинания.
«Я знаю. Прошу вас, мальчики… Внизу, в Большом Зале наверняка уже начался завтрак».
Это было окончание аудиенции, но я оставался сидеть, пристально глядя на Дамблдора. Я поднялся лишь тогда, когда почувствовал руку Джеймса на своем локте, заставившую меня встать на ноги. Я не противился, но когда мы были уже в дверях, уходя, я оглянулся, и мне показалось, как будто он находится от нас на расстоянии многих миль. Выражение такой непостижимо глубокой печали настолько изнурило его лицо, что я почувствовал, что готов расплакаться.

Я был выброшен из сна резким стуком в дверь, и, проснувшись моментально замер, не открывая глаз. Но стук повторился снова, и я выбрался из кровати, немного поеживаясь от холодного ночного воздуха. Здесь, в подземельях, всегда довольно прохладно. Открытая дверь явила мне пару красновато-карих глаз, поблескивающих из-под свесившейся челки цвета грецкого ореха. Эван Розье, чрезвычайно честолюбивый пятикурсник скалился мне в лицо, его слишком широко открытый рот временами придавал его наружности сходство с лягушкой. Я проигнорировал его плотоядный взгляд, искоса брошенный в мою сторону, и повернулся к нему спиной, пропуская в комнату. Я знал, что он войдет.
«В чем дело?», - одеваясь, спросил я, и придав себе скучающий вид. Что-то в этом роде и было, хотя едва ли хоть кто-нибудь из слизеринцев посмел бы разбудить меня в два часа ночи из-за чепухи.
«Там твой мальчик, Северус», - ответил Эван, как только я повернулся и посмотрел на него. Он упал в кресло, нагло закинув одну худую ногу на подлокотник. Эван был не слишком-то привлекателен, – для этого у него были слишком резкие черты лица, к тому же, он не вышел ростом. Но он всегда вел себя так, как будто он неотразим. Достаточно странно, но, тем не менее, это срабатывало. У него не было недостатка в партнерах для постели, но он предпочитал выбирать среди слизеринцев - одногодок.
«И что с ним?», - я выгнул одну бровь, лениво натягивая пижамные штаны, и осторожно на него поглядывая. На его похотливом лице застыла маска учтивости.
«Ну что ж, он сидит в гостиной…»
«И?» //Было бы лучше, если бы речь шла о чем-то более значительном//
«И он сидит там весь вечер до сих пор. Я имею в виду, он сегодня ушел с уроков, вернулся сюда, и просто сидит там и все», - Слова Эвана звучали так же загадочно, как я и чувствовал… Северус немного хандрит, но не в его правилах надолго предаваться унынию.
«Чем он занимается?» Спросил я, скрещивая руки на своей обнаженной груди.
«Вот именно, Люц, ничем он не занимается!» Эван был одним из немногих, кому позволялось называть меня так, сокращенно. «Просто таращится в огонь. Не отвечает ни на чьи вопросы. Одному из второгодков пришла в голову блестящая идея бросить в него какой-то дрянью, знаешь, какими-то объедками? Так он просто прицелился палочкой через плечо и кинул в них всех заклинание, даже не оторвав от огня взгляда. Паркинсон клянется, что он не моргнул ни разу за весь вечер, но ты же знаешь, что за недоумок этот Паркинсон».
Я настороженно обдумал все это. Странное, однако, поведение… но не похоже, чтобы я мог просто взять и поговорить с ним об этом.
«Хмм. Спасибо, Эван. Пойду, взгляну»
Я подошел к двери, многозначительно держа ее открытой. Он встал с кресла и праздной неторопливой походкой прошествовал вон, мельком оглянувшись на меня.
«Чего не сделаешь ради друзей, любимый?»- промолвил он, сузив на меня свои странные глаза, прежде чем с ухмылкой последовать в коридор. Мне нравился Эван. Он достаточно странный, определенно извращенный, но у него было достаточно ума, чтобы держать эти качества в узде, когда ему было необходимо. Настоящий слизеринец.
Но сейчас мне был нужен кое-кто другой, кое-кто не так все схватывающий на лету. Гевин Крабб определенно подойдет для моего замысла. Я накинул мантию и направился к спальне четверокурсников. Все пять человек в комнате уже спали, но, похоже, никто из них не выразит недовольства, если в этот час к ним постучится Малфой. Гевин медленно открыл дверь, выглядывая в коридор на меня, и затуманено моргая на пламя факелов.
«Люциус?», - спросил он охрипшим спросонья голосом. Позади него я слышал вздохи и сонные возгласы разбуженных детей.
«Выйди, Гевин», - скомандовал я, повелительно мотнув головой. Он, не задавая вопросов, сразу выскользнул из спальни, закрыв за собой дверь. Гевин медленно моргал на меня, и выглядел, как будто наглотался опиатов. Он провел языком по своим полным розовым губам, его щеки симпатично зарделись.
«Мне надо, чтобы ты кое-что для меня сделал».
Он незамедлительно кивнул, и растер глаза, стряхивая с себя сон.
«Что я должен сделать?»
«Ты видел Северуса в гостиной?» Он моментально встревожился, и кивнул снова, убрав свои песочного цвета локоны от лица.
«Да. А он все еще там?»
«Да, там. Мне надо, чтобы ты выяснил, в чем дело. Он со мной не хочет разговаривать». Я даже не лгал. Я не сомневаюсь, что он бы не захотел разговаривать со мной, я заметил это, когда приблизился к нему еще внизу.
«Я попробую, но он вряд ли захочет разговаривать и со мной тоже», - нерешительно предположил Гевин. Я улыбнулся, отводя ему за спину густую массу его вьющихся волос. Они на самом деле выглядели довольно привлекательно, этакий поцелуй солнца на каштановых прядях.
«Ты сможешь уговорить его, Гевин. Он тебе доверяет». Я заметил, как напряглась его спина, и в ответ на мою оценку уголки его губ натянулись в легкой улыбке.
«Хорошо, я попробую», - согласился он. «Может, мне следует одеться…» На нем сейчас была лишь пара свободных брюк. Детская мягкость округлого лица казалась странной в сочетании с его широкими плечами, высоким ростом, мускулистыми руками и мощной грудной клеткой. Маленький мальчик с телом мужчины. Клише, но правда…
«Нет, все нормально», - сказал я, трогая его плечо. Он такой теплый, со сна. «Иди»
Он снова кивнул, на этот раз решительно, и пошел вверх по лестнице в гостиную. Я последовал за ним на благоразумном расстоянии. Я не беспокоился, что меня увидит Гевин, но вот Северус вряд ли откроется, если заметит, что я подслушиваю. Я застыл в дверном проеме, выглядывая в гостиную, незаметно притаившись рядом с большим книжным шкафом. Достаточно близко, чтобы все слышать, все видеть, но не настолько, чтобы Северус заметил кого-нибудь у себя за спиной. Гевин остановился рядом с ним. Но Северус так и не взглянул на него. Как бы то ни было, я не думаю, что четверокурсник заметил, что я тоже здесь, раз он не видел, как я за ним шел.

«Северус?» Голос Гевина звучал тихо, неуверенно. Никакого ответа. Он осторожно продолжил. «Я… я беспокоюсь о тебе. Мне хотелось бы, чтобы ты поговорил со мной». Опять ничего. Вздохнув, Гевин опустился на колени возле кресла. Я не мог видеть лица своего любовника, но я видел, что он так и не повернул головы. «Я знаю, что ты не хочешь разговаривать со мной», - мягко продолжил Гевин, восхищенно пожирая глазами лицо Северуса. «Так может, ты можешь просто немного меня послушать. Я скучал по тебе». Он выдержал краткую паузу, отблески пламени плясали по нежной округлости его щеки. «Я знаю… я знаю, что тебе сейчас просто не хватает времени. И я не виню тебя, но… Но… Но я все равно скучаю по тебе».
Его голос звучал так печально, так жалко. Он был жалким от того, что настолько сильно в ком–то нуждался. Жалкий. Как я.
«Как-то на днях я разговаривал с Келли. Он из Равенкло, мы вместе сидим на Гербологии. Он говорил, что люди, вроде меня, в общем, все слизеринцы, - лживые, мерзкие типы, которым нельзя позволять заниматься на уроках вместе с учениками из других факультетов, потому что мы можем их развратить и испортить». Бегающий взгляд бледно-карих глаз Гевина остановился на его сцепленных на коленях руках. «Я хотел рассказать ему о тебе. Что ты самый добрый, самый умный человек, из всех, кого я знаю. Что ты стоишь десятка таких, как он. Впрочем, не знал, как начать. Тогда я врезал ему, и колотил его до тех пор, пока он не заткнулся». Он снова тяжело и расстроенно вздохнул. «Может, однажды, ты научишь меня, как разговаривать о таких вещах. Скорее всего, вряд ли. Я ведь совсем безнадежен, да?»
Северус не ответил, но повернул голову, и я мог представить мрачное выражение его лица. Гевин просто уставился на него преданным взглядом, затем наклонился и положил голову к нему на колени. Я видел, как одна из изящных рук Северуса поднялась и нежно закопалась в пшенично-каштановые кудри Гевина, прочесывая сквозь его перепутанные со сна длинные пряди, дразня их длинными пальцами. Младшекурсник позволил себе счастливо, спокойно вздохнуть, и я предположил, что они так делали и раньше, эти нежные успокаивающие поглаживания были для них в порядке вещей. Гевин обернулся вокруг ног Северуса, тяжело вжавшись в него, как собака. Северус повернул свой пристальный взгляд к огню, и я отчетливо услышал его голос, хотя говорил он только шепотом.
«Я не знал этого о нем. О Ремусе. Я думал, что знаю, но я не знал. Он не хотел убивать меня, это я точно знаю. Не важно, что говорил Дамблдор. Блэк хотел убить меня, но не он». Его тихий голос звучал призрачно, на выдохе, он, казалось, погрузился в свои мысли, продолжал тем временем гладить младшекурсника по голове. Гевин удовлетворенно что-то промычал. «Я думаю… я думаю, он просто хотел меня укусить. Интересно, он сам это помнит?»
Я, хоть убей, не мог просечь, о чем он говорит. Его маленькая игрушка хотела укусить его? Но Директор подумал, что он хотел убить его? Но именно Блэк хочет убить его? Ну что ж, последнее, по крайней мере, имеет смысл. Но остальное…?
«Я не представляю, что делать, Гевин. Я люблю его… Я думаю, он знает это. Я думаю.» Это звучало так, как будто он разговаривал сам с собой, несмотря на то, что он периодически обращался к мальчику по имени… казалось, будто умиротворяющая бессодержательность Гевина ему тоже привычна. «Но по правде… это... Я не знаю. Я все еще люблю его. Это не изменится, по-моему. Мне надо поговорить с ним. Но у меня не будет возможности. По крайней мере… По крайней мере, еще два дня… пока он болеет».
Он болеет? Я предположил, что это могло лишить равновесия Северуса… и у него явно был какой-то конфликт с Люпином. Но сейчас этот гриффиндорец болеет, и он не может поговорить с ним об этом. Но все-таки, такая реакция относится к крайностям. Должно быть то, из-за чего они поссорились, является чем-то значительным… Может, Блэк тому причиной? Хмм. Вот и представилась удобная возможность, главное - не упустить ее.
«Но мы поговорим. Мы это преодолеем. Я знаю, так и будет. Мне просто надо передать ему записку… чтобы Блэк не заметил. Он обязательно попытается помешать, я знаю. Мне надо будет поговорить с ним послезавтра вечером, он тогда будет уже в порядке. Но все еще не настолько, чтобы пойти днем на уроки, так что я не смогу уладить все на Зельях. Черт». Очень слабо голос Северуса передавал его сокрушенность. Он продолжал в своем спокойном, тихом, и задумчивом тоне.
«Я могу помочь», - раздались слова Гевина в теплом воздухе гостиной, и рука Северуса на мгновение замерла, прекратив эти медленные, без конца повторяющиеся движения. Он снова принялся накручивать колечко длинной пряди Гевина на палец. Другая его рука скользнула ниже на спину мальчика, поглаживая его плавными кругами.
«Как?»
«Ну, если он придет на обед, я мог бы передать ему записку. Не думаю, что Блэк знает, кто я такой». Тон Гевина был обнадеживающим, как будто он ужасно жаждал угодить. Я наблюдал, как его по-младенчески пухлые губы окрылились улыбкой, как только Северус утвердительно кивнул.
«Спасибо, Гевин. Да, точно, это сработает». Он погрузился в тишину, продолжая ласкать младшекурсника, который полностью закрыл глаза и практически мурлыкал
Я услышал достаточно. Это открывало целый мир возможностей, которые нуждались в некотором обдумывании, некотором планировании. Единственное, что я знал точно, так это то, что когда Северус соберется встретиться с Люпином, примирения не будет.
Я позабочусь об этом.

Это оказалось довольно просто – добыть так называемое любовное зелье, вещество, являющееся чем то большим, чем хваленый афродизиак. Считается, что Зелья такого сорта, которые запутывают ваши чувства, относятся к Темной Магии. Но они всего лишь немного усиливают похоть, и используются старыми мужчинами также успешно, как и молодыми. Главное действие подобных смесей таково – они делают приемлемым любого партнера. Мне следовало бы посмеяться этой мысли. Одно правильно примененное любовное зелье может принести вреда больше, чем десяток Круциатусов. Я припрятал его до тех пор, пока оно мне не понадобится. Как бы то ни было, мой трюк обещал стать весьма изощренным. Я изучил записку, которую Гевин должен был тайно отдать Люпину. Ну конечно, он принес ее прямо ко мне так быстро, как только Северус вручил ее ему. Он, казалось, испытывал по этому поводу легкое чувство вины. Мне даже пришлось потратить некоторое время, чтобы успокоить его ноющую совесть.
«Гевин, ты же знаешь, что этот гриффиндорец в конечном итоге все равно его бросит. Кроме того …», - добавил я коварно, - «У него тогда появится гораздо больше времени для его собственного факультета. Ну!» Это решило все. Мальчишка с энтузиазмом передал мне записку. Северус предлагал встретиться через два часа после ужина, в неиспользуемой классной комнате на третьем этаже. Замечательно. Это и впрямь так просто… все, что я должен был сделать, - это внести в записку некоторые поправки. «Subjectio»,- прошептал я, направив острие волшебной палочки на пергамент. Слова на странице завертелись в головокружительном водовороте, время встречи было замещено новым - на час раньше. Это гарантировало, что Люпин покажется тогда, когда этого захочу я. Ухмыляясь себе под нос, я свернул записку, и отдал ее Гевину.
Мы направились на ужин раздельно, предусмотрительно избегая друг друга. Как только я вошел в Большой Зал, я увидел Гевина, проскользнувшего между столами Гриффиндора и Равенкло. Люпин здесь? Я увидел его. Он нехотя набирал себе еду и выглядел бледным и изможденным. Он поглядывал на слизеринский стол, откуда Северус пристально смотрел на него, практически не отрываясь. Люпин зафиксировал взгляд на столе перед собой. Он выглядел ужасно несчастным. Как бы то ни было, это должна быть ссора по серьезной причине. //Привыкай чувствовать себя дерьмово, Люпин. Никто не смеет брать то, что принадлежит мне//, подумал я злорадно. Гевин, как бы невзначай, уронил записку на стол возле Люпина, и затем двинулся обратно к нашему столу. Блэк, идиот, ничего даже не заметил, слишком поглощенный воодушевленным разговором с Поттером. Люпин развернул записку, как раз в тот момент, когда я садился. Он снова взглянул на Северуса. Слабая улыбка скользнула по его лицу, отразившись в его усталых глазах. Мой любовник кивнул ему, позволив себе улыбнуться в ответ. Их последний обмен улыбками, вообразил я. Люпин вернулся к своей тарелке, теперь действительно пытаясь поесть. Я склонился к Рави, который поучительным тоном разговаривал со свой сестрой об Арифмантике. «Рави», - прошипел я ему, и он взглянул на меня с пробудившимся интересом своими потрясающе темными глазами. Рави Лестрендж был одним из самых красивых людей, которых я когда-либо встречал. И он был в точности именно тем, в ком я сейчас нуждался.
«Хмм?», вопросительно промычал он, выгнув одну безупречную бровь.
«Мне надо, чтобы ты кое-что сделал», - сказал я, наклонившись вправо, поближе к нему. Он послушно придвинулся ближе, и я зашептал ему на ухо свой план. Он выдал восхитительную в своем совершенстве порочную ухмылку, и кивнул.
«ОК, но ты будешь мне должен за это, Люциус», - предупредил он, и я безмятежно кивнул. Я вытащил фиал с «любовным зельем» из мантии.
«Insum venenum», - прошептал я, выливая зелье себе в руку. Заклинание сформировало его в само-сдерживающийся без стекла маленький шарик. Я осторожно передал его Рави, который аккуратно поместил его в ладонь. Ухмыляясь, он прокладывал свой путь между столов, запросто огибая других студентов, двигающихся вокруг и болтающих со своими друзьями и одноклассниками. Он добрался до гриффиндорского стола, и подчеркнуто умышленно и целеустремленно, как бы продолжая свое предыдущее движение, протянул руку и демонстративно ущипнул Поттера. Или ущипнул Поттера за задницу, если выразиться точнее. Громкое - «Эй!» отчетливо раздалось даже здесь, у нашего стола. Звезда квиддича повернулась, нахмурившись на ухмыляющегося Рави. «Какого… ты делаешь? » Я видел, что теперь Блэк поднялся, сверкая сердитым взглядом. Действительно, правду говорят, что он гораздо красивее, когда злится. Должно быть, безумно завидует слизеринцу, который осмелился тронуть его Поттера. Я опустился обратно на скамью, с изрядным удовольствием наблюдая целое представление. Рави бросил что-то двусмысленное и дерзкое, я мог лишь догадываться по выражению его лица, и Блэк сграбастал его за грудки, приподняв и припечатав его спиной к столу. И, о да… я бы все упустил, если бы не знал, куда надо смотреть… Рави быстро и ловко почти незаметным скользящим движением опустил шарик зелья в кувшин с тыквенным соком.
О, теперь в стычку вмешалась Мак-Гонагалл, поднявшаяся из-за преподавательского стола. Ее голос зазвенел по Залу. «Мистер Блэк! Немедленно отпустите мальчика!» Скалясь, Блэк неохотно отпустил своего пленника, который, отряхнув мантию, быстро прошел к нашему столу, триумфально ухмыльнувшись, как только Мак-Гонагалл продолжила, - «Десять баллов с Гриффиндора!»
«Миссия выполнена», - самодовольно осклабился Рави, садясь на место. «Почти ничего не стоило».
Я кивнул, вернув свое внимание на гриффиндорский стол. Вся доза досталась целому кувшину, и я представил, что гриффиндорская шайка в полном составе будет сегодня вечером… довольно озабочена. Я ликующе наблюдал, как оба – Блэк и Люпин отпили немного подпорченного сока, после чего к кувшину приложились Поттер и этот скользкий, толстый четверокурсник, который всегда таскался за ними по пятам.
Но моя работа все еще не была завершена. Вторая записка, подготовленная мной, тяжело оттягивала мне карман. Это обещало быть трудным делом, требующим нечто большего, чем простая ловкость рук. Мне необходимо было как-то доставить ее Блэку, чтобы он этого не заметил, и сделать так, чтобы он обнаружил ее, когда останется один. Было довольно просто добыть образец почерка Люпина, чтобы подделать его в записке – у Северуса хранилась целая их пачка. Сентиментальный дурак хранил абсолютно все, что написал ему Люпин… Я нашел одну из записок в домашнем задании, представляете!?
Как только гриффиндорская четверка собралась уходить, я вытащил записку. Стукнув один раз волшебной палочкой, я прошептал «Ostendo cum solitas». Это маленькое хитрое заклинание, в котором я вчера немного попрактиковался. Оно гарантировало, что записка проявится только тогда, когда Блэк будет один. Это был наибольший изъян во всем моем плане, – Блэк мог и не остаться в одиночестве, по крайней мере, за весь сегодняшний вечер. Кроме того, у него могло не хватить времени прочесть записку своевременно и поступить соответствующим образом.
Я остановился, позволив нескольким хаффлпаффцам продвинуться между мной и моей целью. Затем, глубоко вздохнув, я вжался между ними, оставляя нескольких учеников, негодующе кричащих, позади себя. Прикидываясь, что сильно спешу, я также протиснулся между Блэком и Поттером. Нетерпеливо вжавшись в черную спину Блэка, с запиской, зажатой в руке, я удобно скользнул рукой под его капюшон и аккуратно ее туда приложил. Простое громкое «Adhaero»*, угрожающее рычание от Блэка, и дело сделано. На этой стадии, по крайней мере.
Осталась единственная вещь, которая позволит мне замаскироваться в пустой комнате, - бросить еще одно заклинание, и затем усесться и ждать. Я был способен применять различные помрачающие заклинания еще с восьмилетнего возраста, так что оставаться скрытым не представляло большой сложности. Немногим больше, чем правильно подобрать элементы применительно к месту, но я справлюсь. Если Блэк появится. Он обязательно появится. Он просто обязан.
Я сидел в темнеющей классной комнате на третьем этаже, почти лопаясь от нетерпения. Это совсем не похоже на меня, так терзаться и мучиться, быть таким слабым, и настолько зависимым от кого-то! Я ненавидел Северуса за то, что он заставляет меня чувствовать такое, чувствовать себя жалким и зависимым. И на мгновение я подумал, что мне следовало бы просто на все это наплевать. Просто уйти отсюда, вернуться в свою комнату, закрутить отношения с кем-нибудь вроде Эвана, с кем-нибудь, кого одобрил бы мой отец. Но я не мог. Я не мог отвернуться от этого. Не мог отвернуться от него. Любовь. Это ужасно коварное чувство, я не впервые попал под его властное заклятие. Маскирующие и заглушающие заклинания, которые я применил, будут длиться еще несколько часов. Ничего со мной теперь не происходило. Я просто ждал здесь, сопротивляясь настойчивому желанию мерить комнату шагами. Несомненно, это помогло бы убить время. Я периодически выглядывал в окно, но ничего не видел. Наконец, когда Люпин открыл дверь, я почти вскрикнул от облегчения. Не то, чтобы он смог бы это услышать через мои заклинания, но все же…
«Северус?» Его приятный голос звучал с беспокойством и одновременно с надеждой. Как чертовски трогательно. Я заскользил к нему по полу, как только он засветил свою палочку, мягко произнеся слово: «Люмос». Никого не увидев, он нахмурился, и пробормотал себе под нос: «Я, должно быть, рановато». В холодном свете палочки я заметил, что его щеки пылают румянцем. Он неестественно глубоко дышал… должно быть это губительная работа зелья. Я удовлетворенно хмыкнул. Одно последнее заклинание, и работа закончена. Я проскользнул к нему за спину, и легонько дотронулся кончиком палочки к его затылку, достаточно невесомо, чтобы он это заметил. «Confundo»,- громко произнес я, с усилием сосредоточившись на образах, возникших в моей голове, на Блэке и Северусе. Я мысленно поставил их рядом, увеличивая между ними сходство: оба стройные, с длинными черными волосами и темными глазами. Заклинание Confundus позволило сделать мою фантазию податливой, как податлива сталь воле литейщика. Очень мощная Темная магия, финальный компонент моего плана. Люпин внезапно развернулся, принюхиваясь, казалось, он сбит с толку… Я отпрянул прочь от него, любопытствуя, а что если я оставил после себя запах пота, и он это почувствует. Он продолжал оглядывать комнату сузившимися глазами, но больше не смотрел в моем направлении. К тому же сейчас на него воздействует еще и мое заклинание … Я не мог дождаться, когда появится Блэк. Это обещало быть абсолютно великолепным.
Когда дверь открылась снова, я, одновременно с Люпином затаил дыхание. У меня вырвался шипящий облегченный вздох, когда я увидел, что это пришел Блэк, а не Северус, явившийся раньше. Он был такой же раскрасневшийся, как и Люпин и в его глазах цвета индиго плясало сущее безрассудство.
«Ремус», - хрипло прошептал он, и я увидел, каким смятением вспыхнули глаза Люпина. Он не был уверен, кем ему сейчас приходится Блэк – другом, или любовником… Но Блэк ответил на его невысказанный вопрос, преодолев пространство комнаты несколькими широкими шагами. Блэк обхватил младшекурсника руками, и жадно пожирал его, требовательно вжав свои губы в губы Люпина. Тот на мгновение принюхался, затем все растаяло – и вопросы и ответы. Я наблюдал с клиническим бесстрастием, но внезапное озарение вернуло меня к реальности. //Вот как было у Люпина и Северуса. Вот чем Северус занимался последние несколько месяцев//. Эта мысль обосновалась как камень на дне моего желудка, и внезапная ярость и ревность расцвели там, вспениваясь и разъедая меня изнутри, как кислота. //Хватит! Он больше не твой//,- подумал я свирепо, и проскользнув мимо сплетенной пары, открыл дверь со скрипом, которого они не заметили. Они были слишком заняты друг другом. Но сейчас из зала мог спуститься кто угодно… Северус.
Северус увидит.
И потом он снова будет моим.

* Adhaero - заклинание, позволившее записке прилипнуть к одежде Блэка.

Мне казалось, что первый жар занялся тогда, когда все мы вышли после ужина из Большого Зала. Сначала это плясало на грани неясного ощущения, просто слабое покалывание в кончиках пальцев, и странная щекотка внизу живота. Это было неотчетливо и для меня недостаточно, чтобы задуматься над этим. Я дружески болтал с Джеймсом, пока мы шли в нашу комнату, чтобы заняться домашним заданием по Трансфигурации. Я пытался не думать о взыскании после отбоя. Филч привлекал меня к сбору лунного лишайника для одного из профессоров на краю Запретного Леса. Лунный лишайник выглядел очень похожим на обычный мох, за исключением того, что он после полуночи и до трех часов ночи начинал ярко светиться. И еще он вонял.
Но эта лихорадка превратилась в нечто совершенно другое. Или может, просто нечто большее. Я не отрывал глаз от него, моего прекрасного Джеймса, рассеянно лежащего на моей кровати, и в глубокой сосредоточенности кусающего нижнюю губу. Его глаза, такие удивительные, глубоко-карие, похожие на темный шоколад, настолько богатого цвета, что ты можешь в них утонуть от счастья. Я обнаружил, что моя рука подкрадывается, чтобы освободить его от очков, которые так много от меня скрывали в его лице. Я виновато отдернул руку, как только он взглянул на меня и насмешливо улыбнулся. «Все в порядке, Сириус?»,- спросил он, уставясь на меня. Интересно, это мое воображение раскрасило ярким румянцем его щеки? Это могло так и быть, но я все еще находился в трансе, от вида его языка, который высунулся, облизнув, Боже, так восхитительно, округлость его нижней губы.
«А-а, … нормально», - получилось надтреснуто и тихо, совсем непохоже на мое обычное подшучивание. «А что?»
Ох, теперь он изучал меня этими своими невероятными глазами, глядя на меня из-под густых, коротких ресниц. Я с отрывистым усилием отвел глаза от его лица, пытаясь хоть немного добиться контроля над собой. Я отчаянно надеялся, что он не замечает, как мне трудно, какое глубокое возбуждение вызывает у меня каждый его незначительный жест, каждое слово.
«Ну, ты выглядишь … как будто тебе слегка не по себе», - медленно ответил он, нехарактерно низким для него голосом. Вопреки моей воле, мой взгляд оторвался от открытого, прелестного лица, скользнув по черной щетке неаккуратно подстриженных волос, с вплетенными горчичного цвета прядями. Его губы приоткрылись, когда он уставился на меня, и я почувствовал, как мое сердце в груди пустилось в пляс в бешеном ритме барабанной дроби. //Ох, это же так просто, – просто наклониться вперед… наклониться вперед и поцеловать его, захватить эти губы, эти совершенные, безупречные, влажные, мягкие губы… что в этом плохого?// Это мгновенно переполнило меня и с тех пор, как он произнес последние слова, я все еще не ответил. Но он ничего не сказал по этому поводу, просто пристально смотрел на меня с этим удивительным румянцем на щеках, как будто чего-то ждал. Он не мог… он не мог ждать моего поцелуя, или мог? Нет, конечно, нет. Ведь наш Джеймс такой правильный, как дневной свет, но все-таки… опять, голос в моей голове заставлял меня… //Он ждет, чтобы ты это сделал, взгляни на него, когда это ты видел кого-нибудь настолько готового? И он, - это все, что ты только хотел в жизни, правда. Он все для тебя, с тех пор, как ты увидел его семь лет назад. Возьми его, когда тебе еще представится такая благоприятная возможность? Он же похож на чертов спелый персик, такой сладкий, такой удивительно сладкий, и мягкий, и сочный, и совершенный, и умоляющий, и…// Я оборвал себя. Я не должен. Мои руки стиснули покрывало, лежавшее на кровати, в то время как я попытался что-нибудь сказать, хоть что-то.
«Джеймс, я…»
«Что?» Он так чертовски сосредоточен //Боже, не делай этого со мной!//
«Я…» //Я не могу, не могу. Все полетит к чертям, он наутро возненавидит меня, что-то неправильно, что-то не так, ты не можешь справиться, Блэк, твою мать, ты не можешь, ты потеряешь лучшего друга, который только у тебя был, не смей…//
Я оттолкнулся от кровати, выбежав из комнаты вниз по лестнице, обогнул угол, и остановился, задыхаясь. //Боже мой, что со мной стряслось? Так плохо еще никогда не было…// Я попытался забыть, как ранил меня взгляд этих темных глаз, когда я выбегал за дверь. Я прислонился к холодной каменной стене, прикрыв глаза, пытаясь взять себя в руки. Все становилось только хуже, к тому же давление в паху становилось почти болезненным. Но слабый звук сбил меня с толку – сухой шелест бумаги, мягко падающей на каменный пол. Я посмотрел вниз, заметив сложенную записку. //Что это за хрень?// Поднял ее и развернул, заметив знакомый аккуратный почерк. //Ремус// Записка была неясна, без каких-либо отличительных признаков, но сердце в моей груди подпрыгнуло. Это ответ, это ответ на кошмарный, опаляющий меня изнутри жар, который угрожает сорвать меня с катушек. Тихий голосок, который я уже слышал этим вечером, кое о чем напомнил мне, о том, чего я не хотел слышать. //В любом случае это гораздо меньшая вероятность, что Ремус пожалеет об этом к утру? Меньше шансов, что ты можешь потерять друга? Или то, что ты хочешь делать – просто признак того, что ты не так сильно о нем беспокоишься?// Я гневно зарычал, откинув голову к стене, хлопнувшись затылком, прежде чем изучить записку еще раз. «Сириус, встретимся в старом кабинете Геомантии на третьем этаже. Приходи один. Нам надо поговорить. Я много думал о наших с тобой отношениях. Ремус».
По правде говоря, думать мне не пришлось, мое тело сделало это за меня, оттолкнувшись от стены, бросившись вниз по лестницам и выбежав из портретного входа на наш факультет, спеша сквозь бесконечные коридоры к мальчику, который ждал меня. Потом, когда я окончательно нашел ту дверь, дверь, так похожую на множество других, открытых мною дверей в другие неиспользуемые классные комнаты, я остановился, глубоко вздохнул, и попытался одуматься. Но этот лихорадочный зуд все еще не проходил, прожигая все мои жизненные системы насквозь, проникнув до моего порочного сердца, просочившись в мою закипающую кровь, так громко пульсирующую, что не считаться с эти было нельзя. Я вошел в дверь.
И вот он здесь, прекрасен каждой своей частичкой, как и Джеймс. Это лицо, эти глаза, эти великолепные волосы, похожие на бронзу, сияющую при свете его волшебной палочки. Он выглядел… смущенно. Он что, не ожидал меня здесь увидеть? Я не мог выдержать этот взгляд на его лице, и прежде чем я осознал, что делаю, я пересек комнату, и заключил его в свои объятья. И он был в моих руках так восхитительно теплый, такой великолепный, что я уже не беспокоился о том, что этой ночью что-то может разрушиться. Я не мог больше сдерживаться. На один ужасающий момент его губы под моими обмякли, а тело натянулось. Но внезапно он открылся, и я погрузил свой язык в его рот, выпивая его теплоту, забирая его жар в меня и добавляя это к огню в моих венах. Его слюна имела едва различимый вкус корицы, чего-то, что он, возможно, выпил накануне. И я почувствовал, как он тает в моих руках, как его язык требовательно заигрывает с моим. И этот голос, предостерегающий голос, - я его больше не слышал. Все, что имело теперь значение – это Ремус в моих объятиях, и почему я раньше никогда этого не делал? Я скользнул руками ему под мантию, и услышал его грудной стон. Его крепкие пальцы напрасно царапали мою грудь, я отпрянул назад, свысока по-волчьи улыбаясь ему. Он так в этом нуждался, и это открыло в нем такую сторону, которую я никогда не подозревал в нем. Все, абсолютно все было забыто, прощено. Я ни о чем не беспокоился, я просто знал, что мне необходимо ощущение его кожи, необходимо чувствовать его подо мной, как угодно. Я нетерпеливо освобождал его от одежды, и он никуда не смотрел, только на меня, как я делаю это, его зубы легко прикусили нижнюю губу. Я стянул с него футболку через голову, и скинул собственную, свою мантию я оставил в спальне еще раньше. И затем, не стесненный ничем, я прижался к нему, чувствуя, как скользит его разгоряченная плоть по моей, как пот пощипывает мой лоб, как внутри меня, отвечая его телу, разгорается адское пламя, окатывая все мое существо жаркими волнами. Он зажегся страстью, как только я снова захватил его губы в безумном поцелуе. Я вжался в его более низкое тело, чувствуя под его джинсами его член по всей длине, крепкий и готовый. Я втирался в него бедрами, и эта лихорадка моментально поглотила меня без остатка, воспламеняя меня таким желанием, которым невозможно насытиться. Я тут же застонал и упал на колени прямо перед ним, толкнув его спиной в стол, стоящий сзади. Я должен был увидеть его, я должен был почувствовать его твердость, и сейчас я как никогда был благодарен тому, что у меня такие проворные пальцы, которыми я торопливо расстегнул все пуговицы на джинсах, спустив их вниз по бедрам. Его руки зарылись мне в волосы, я взглянул ему в лицо, и увидел там отражение моего собственного желания, затуманившее его глаза, его прекрасные золотисто-янтарные волчьи глаза. Продолжая смотреть, я высунул язык, чтобы попробовать на вкус головку его члена, великолепного рубинового цвета члена, напряженно тянущегося к моему рту. С громким стоном он двинул бедрами вперед, и запрокинул голову. Он бормотал, шептал что-то, и все, что я уловил это - «пожалуйста», но этого мне было достаточно. Я медленно окружил губами головку его члена, все еще глядя в его, такое исступленное лицо. Чего я ждал, чего я все еще ждал? Это было неземное блаженство - смотреть, как он вздрагивает от моих прикосновений, чувствовать великолепный солоноватый вкус его члена, дарующего ощущение совершенства в моем рту, его соразмерных пропорций, упирающегося в мой язык. Я подался головой вперед, пытаясь забрать его полностью в рот. Я не смог сделать этого, мой рвотный рефлекс не позволил. Но усилия стоили того – задыхаться им, чувствовать его пот и возбуждение так близко… Обхватив руками его бедра, и удерживая его на месте, я с безумной страстью поглощал его член. Все мысли меня покинули, я мог лишь получать удовольствие, по сравнению с которым то, что я оставил несколько минут назад, в спальне – было ничто. Мой прекрасный, прекрасный Ремус. Мой.

Казалось, что это маленькое зелье работает в точности, как и было разрекламировано. Блэк не мог оторваться от Люпина, и младшекурсник, играя, тем временем, несколько менее активную роль, чем мне бы хотелось, естественно, не возражал, чтобы его обсасывали, как шарик мороженного жарким летним днем. Я должен был признать, это шоу было вполне приятно возбуждающим, но я здесь не для этого. Принимая во внимание все те звуки, которые они издавали, мне не составило большого труда незаметно прокрасться к двери, чтобы приоткрыть ее настолько, чтобы позволить их крикам и стонам просочиться в тихий, безжизненный воздух коридора на третьем этаже. Северус должен быть минут через двенадцать или около того, но учитывая его характер, я знал, что он явно придет раньше. Ему слишком не терпелось поговорить с этим мальчиком, чтобы удержаться от раннего появления. Итак, я приготовился к тому, что долго ждать мне не придется, и оказался прав… Не прошло и пяти минут, как он пришел, черная мантия со свистом рассекала воздух у него за спиной, в такт его быстрым шагам по каменному полу. На его высоких скулах пятнами играл лихорадочный румянец, однако, он не улыбался, и определенно выглядел… нетерпеливым. Я мог с точностью засечь секунду, когда он их услышал. Он внезапно замедлил шаг, и легкий намек озадаченности свел вместе его тяжелые брови. Всего лишь раздражение: он очевидно, подумал, что кто-то еще решил воспользоваться этим классом. Я видел, как он мягко вздохнул, и двинулся снова вперед, теперь более спокойно. Да, чувство досады теперь ясно читалось в этих изящных чертах. Я призраком скользнул за дверь, изогнувшись таким образом, чтобы мне было видно его лицо. Я хотел видеть его, когда он заглянет туда. Но я стоял не в такой близости, чтобы выдать себя каким-нибудь шумом. Он вытащил волшебную палочку, свободно держа ее своими длинными пальцами, и подошел к двери. Склонив набок голову, он вгляделся в темноту класса…
Мне жаль, я сделал это. Ради одного блистательного мига. Мне так жаль, так жаль. Северус никогда не был чрезмерно эмоциональной личностью. Все, что ему надо было выразить, он доводил до вашего сведения слабым изгибом губ, выгнутой бровью. Но сейчас… ох, его лицо как будто было жестоко расколото, напоминая грубо ободранную широко открытую рваную рану. Казалось, на него нахлынула мощная волна ужасного, такого ужасного горя, оставив его оцепенело стоящим и лишенным сил. //Я сделал так. Я сделал это. Я заставил его почувствовать это//.
Я никогда не видел, чтобы Северус плакал. Даже, когда он был первокурсником.* Я помню инцидент на его втором курсе: несколько четверокурсников - гриффиндорцев поставили его к стене после квиддичного матча и просто принялись избивать. Я никогда не узнал за что, он так и не сказал мне, но пока я смотрел, они били его кулаками в живот снова и снова, до тех пор, пока его не вырвало. Ни разу не тронули лицо, только в живот. У него на губах пенилась кровь, когда он прекратил задыхаться и давиться рвотой. Но ни одной слезинки не появилось в его глазах. И как только они от него отстали, он упал на колени, руки месили грязь у его ног. Но эти черные глаза оставались сухими, когда он провожал их взглядом. Он запомнил их. И два года спустя он заставил их всех заплатить. Но сейчас, слезы забили ключом из его глаз, светящаяся влага, собираясь в сверкающие лужицы, свободно стекала по лицу. Его рот открылся в безмолвном шоке, и я перестал слышать его дыхание, он просто застыл, обездвиженный этой ужасной агонией. Он так очаровательно выглядел: все хранимые им секреты, вспышками высвечивались в его глазах, каждое пренебрежительное, злобное, язвительное слово, каждый нанесенный удар - все это искрилось в темноте на его щеках, сбегая к подбородку, тихо капая и исчезая во мраке его черной мантии.
Его палочка с громким стуком упала на пол, и я резко отпрянул назад, спрятавшись за дверь. Блэк очевидно, ничего не услышал, так как он продолжал усердно работать над своим другом, но глаза Люпина проследовали по направлению к скрипу двери. Это заняло пару секунд, чтобы он, медленно моргнув, замер, просто пристально глядя в ту сторону.
«Северус?»,- отчетливо произнес Люпин, увидев это каменное изваяние, в которое превратился его любовник. Нахмуренные брови линией пересекли его прелестно вспыхнувшее лицо. Он внезапно отпихнул Блэка от себя, с размаху усадив того задницей на пол. Лицо Люпина было зеркальным отражением лица Северуса – шок, паника и боль - все слилось в одну ужасающую смесь. Он перевел взгляд вниз на Блэка, который в испуге смотрел на него, облизывая красные и припухшие от предыдущего занятия губы. Затем Люпин посмотрел обратно на своего любовника, который с этого момента ему больше не принадлежал. Северус побежал вниз по коридору, прочь от меня, прочь от всех. Я не знаю, куда он направлялся, и где провел всю ночь. Я сильно перенервничал, когда он не вернулся в слизеринские спальни. Но как бы то ни было, Люпин не догнал его. Я оглянулся на классную комнату, глядя, как Люпин тянется за мантией, пытаясь оттолкнуть Блэка, но тот обнимал его ноги, о чем-то его умоляя.
Я удовлетворенно улыбнулся. Никто не заберет то, что принадлежит мне. Никто.

Что-то сломалось в нем той ночью. Что-то невосполнимо прелестное, и не в моих силах было помочь ему. Я думал, что это моя вина, что именно я забрал у него этот свет. В первое время я не сожалел о своей импульсивности, я сомневался, что такое со мной случилось в последний раз. Мы не разговаривали с ним об этом. Впрочем, я тоже считал, что должно пройти очень много времени, прежде чем наша дружба сможет все залечить. Мне следовало прислушаться к тому голосу в голове. Я знаю, что Ремус под разными многочисленными предлогами пытался поговорить со Снейпом все последние несколько месяцев. О чем, я не знаю. Он никогда не объяснял мне, почему той ночью он позволил мне прикасаться к нему, но у меня на этот счет были некоторые подозрения. По-моему, это мог быть какой-то трюк, зелье, или что-то в этом роде, возможно, чары. Я никогда больше не чувствовал вожделение такого рода с тех самых пор, по крайней мере не в присутствии Ремуса. Так может быть, именно об этом он и хотел поговорить со Снейпом. Но я знаю, что ему ни разу не удалось этого сделать. Он возвращался обратно в спальню в ужасной черной депрессии, не желая разговаривать. Он оставался в своей комнате целыми днями, и выходил только на уроки. В те времена он часто пропускал кормежку. У меня появились причины быть благодарным малышу – Питеру. Теперь он был единственным, с кем разговаривал Ремус.
Это не стоило того. Несмотря даже на то, что мы вышвырнули Снейпа из наших жизней. Это того не стоило. Я люблю Ремуса, теперь я знаю это, но не так, как я люблю Джеймса. Он… он мог быть другом, с которым я мог поговорить обо всем, о всех своих тайнах. И я выкинул все это и послал на хрен. Я не принадлежу к типу личностей, которые большее количество времени проводят, погрязнув в самобичевании… но сейчас я действительно сожалел. Постоянно, все эти дни. Возможно, когда закончится лето, все изменится к лучшему. Может, нам просто надо некоторое время провести вдалеке друг от друга. Я пошлю ему несколько сов, отправлю их в дорогу быстро и просто, и попытаюсь восстановить обратно все то, что я так небрежно разрушил. Возможно, на следующий год я навещу его в школе, в один из его походов в Хогсмид, и все изменится. Этот изможденный вид покинет его лицо, он снова будет в порядке, в его глаза вернется свет, и эта лучистая, нежная улыбка снова появится на его губах. Я не хочу видеть, как сквозь его золотисто-каштановые волосы пробиваются серебряные пряди. И если он со Снейпом, я просто проглочу все ядовитые слова, которые гложут меня изнутри, я просто кивну и скажу: «Если это сделает тебя счастливым, Ремус». Если это сделает его счастливым. Прости меня, Ремус.

После той ночи он никогда больше не был прежним. Я знал, что он изменится, но я не думаю, что хоть кто-нибудь мог предсказать, какая метаморфоза произойдет с ним, когда он пройдет через это. Это было время печали, конечно. Он ни с кем не разговаривал, и проводил все свое время в библиотеке. Я видел его там однажды, уставившегося в книгу перед собой. Его глаза бегали вперед и назад, как будто он читал, но он не перелистывал страницу даже спустя четверть часа. Гевин был близок к тому, чтобы обвинить во всем себя. Я ободрял его и успокаивал. Впрочем, он никогда не рассказывал Северусу о том, что я сделал. Слишком стыдно, наверное. Должен признать, время от времени даже я чувствовал угрызения совести. Но Гевин не знает Северуса так, как его знаю я. Он боялся, что его друг сломается. Я знаю лучше. Ничто не может сломать Северуса. Ничто.
И вот он снова начал разговаривать, теперь только в ледяном тоне. И вот я снова попытался притянуть его к себе, в мой круг, под мою власть. Именно в то время я обнаружил, насколько все изменилось.
«Нет, Люциус. Хватит». Он пристально смотрел на меня сверкающими, но ничего не выражающими черными глазами, в которых отражалось мое лицо.
«Хватит что, Северус? О чем ты говоришь?»
«Никто больше не получит от меня ключей. Последний из них – ты».
«Я все еще не понимаю»
«Никто»
Все было правильно. Что было упущением в наших взаимоотношениях, так это странное несоответствие власти. И если он никогда не отдаст мне ключей от себя … ну что ж, это был тот самый день, когда я начал отдавать ему свое сердце, кусочек за кусочком. Я никогда не мог предугадать, каким образом он будет действовать, эту новую, проявившуюся в нем сторону. Как будто смотришь на верхушку айсберга, удивительного в сверкании белых и синих бликов, не подозревая о скрывающейся в бездне чудовищной глыбе льда, только и жаждущего разбить все на части. Но я доволен. Так доволен тем, что я сделал это, что вернул его себе таким, ставшим лучше, холоднее, сильнее…
Я видел, как однажды, по пути с уроков, малыш Люпин пытался поговорить с ним. Он так ужасно страдал, что мне хотелось рассмеяться, но я промолчал, делая вид, что ничего не замечаю.
«Северус», - сказал он, - «Пожалуйста, прошу тебя, поговори со мной. Выслушай меня одну минутку!»
Северус просто прошел мимо, даже ни разу не взглянув на него, как будто его там не было. Гриффиндорец побежал за ним, как жалкая дворняжка, вымаливающая объедки.
«Пожалуйста!», - тявкнул он, - «Это были чары! Ты должен поверить мне!» И моя любовь остановилась, повернувшись и действительно взглянув сузившимися глазами на Люпина.
«Не оправдывайся», - ответил он, таким прелестно ледяным и безжизненным голосом. «Не смей оправдываться».
И пошел прочь, оставляя у себя за спиной рыдающего Люпина. Это зрелище явилось для меня утонченно острым удовольствием. Я сохранил это воспоминание в особом месте моей памяти. Я извлекал его снова и снова много лет спустя, и переживание этого заново, как ничто другое, заставляло меня улыбаться.
Северус на следующий год не вернулся в Хогвартс. Та встреча была их последним общением. Он принял мое предложение завершить школьное образование в Дурмштранге. Мой отец хорошо знал директора, и они были только восхищены, приобретя такого талантливого студента. Возможно, по окончании школы, он будет там работать. И тогда он вернется ко мне, вернется обратно, и возьмет меня в свои объятья. Я едва могу дождаться.