Я никогда не рассчитывал встретить кого-нибудь из знакомых в баре Рхад Сирфау. С одной стороны, это было в Кардиффе, а я редко бывал в городе. С другой стороны, это был бар для Темных магов, а я не принадлежал к их числу. Я всего лишь проклятый оборотень, что некоторым образом объясняет, почему я здесь, но не особенно.
Я оказался в Кардиффе, потому что моему дяде Гарету понадобилось приобрести партию товара для паба, но сам он в настоящее время восстанавливал силы после случая с волшебной палочкой моей кузины Паулы… и я был рад, что это приключилось не со мной. Наш дядя Гар был магглом. Знаете ли, наша семья кишмя кишела ими. Но, разумеется, жена его была ведьмой, так же как и двое из их троих детей… Как бы то ни было, на меня, как на одного из самых старших двоюродных братьев, находившихся в это время в Эбб Вэйл, свалилась обязанность съездить в Кардифф и достать все необходимое. Я радостно согласился, так как очень устал от слез… не многовато ли для двадцатилетнего волшебника? Особенно для волшебника, которому случилось быть оборотнем, когда все в его родном городке об этом знали. Я не позволял себе драться ни в барах, ни в большинстве пабов, коли на то пошло. У меня не было работы. Поэтому в то время, когда я не слонялся тоскливо по вересковым пустошам, я работал на своего дядю.
И вот эти обстоятельства и привели меня сюда. Как видите, я приобрел партию товара - пару коробок с хрустящим печеньем, упаковку Бельгийского эля, и пару ящиков пива из местной пивоварни, - телепортировал все это в паб дяди Гара, после чего решил, что я вполне могу здесь и задержаться ненадолго, принимая во внимание, что я был в известной степени утомлен.
Итак, я вошел в маленький паб для волшебников, расположенный на Кардиффской версии Диагон Аллеи, - Джифаредд Стрид. Я даже не помню, как назывался этот паб, как-то очень характерно для Англии. Но там была Мэган Дэвис, и у Мэган Дэвис была такая пасть, которую вы даже представить себе не можете. Она, презрительно фыркнув, объявила на весь этот проклятый паб: «Черт меня раздери, если это не малыш-оборотень!». И меня моментально оттуда вышвырнули.
Временами, когда я где-то далеко от дома, так просто забыть, кто я такой. Никто не шипит за моей спиной, никто не отворачивается от омерзения, или, что еще хуже, от жалости. Я неимоверно наслаждался своим кратковременным пребыванием в столице, в своей обезличенной коричневой мантии с моим таким же неприметным улыбающимся лицом. Никто не удостаивал меня взглядом дважды на Джифаредд Стрид. И я позволил себе пялиться на прилавки разных заведений и магазинов так долго, как мне хотелось, слоняться там, где мне нравится, и разговаривать с кем угодно, потакая любой своей прихоти.
Я не испытал ни удивления, ни гнева, покидая тот маленький паб, впрочем, скорее, что-то вроде усталости. Это всегда шло за мной по пятам, волчье проклятье, и с двенадцати лет у меня было много, очень много времени, чтобы ко всему привыкнуть. Ну что ж, значит - в Рхад Сирфау. Сам являясь Темным созданием, я знал, что, по крайней мере, меня не выгонят сразу. Это место находилось в переулке, где практиковались самые странные и загадочные дела, где на каждом углу заключались какие-нибудь сомнительные сделки, где было более чем достаточно черных мантий, надвинутых на самые глаза капюшонов, и вороватых взглядов. Но странно, множество нормально выглядящих волшебников и ведьм там также занимались своими делами открыто и уверенно.
Естественно, Рхад Сирфау был залит тусклым светом, что я очень высоко ценил, там был бармен - волшебник с колючим взглядом и копной черных волос, прихваченных ленточкой в прическу, которую можно было бы принять за «конский хвост», если бы она больше не напоминала хвост разъяренного кота. Я заказал эля и нашел один из многочисленных одинаковых затемненных столиков, стоящий в одном из многочисленных одинаковых темных углов. Я подозревал, что прямоугольное строение не может содержать в себе так много углов, но вероятно, это был хорошо охраняемый секрет Темной магии. На самом деле мне было довольно интересно смотреть на разных немногочисленных посетителей, которые струйкой втекали внутрь бара. Темнокожая ведьма с пылающими глазами в великолепной мантии цвета шалфея вплыла в гостиную и села рядом с высоким, стройным мужчиной с взлохмаченными белыми волосами и беспокойными пальцами. Они начали общаться друг с другом, при помощи рук, жестов, глаз, выразительно шевелящихся губ, но без слов. Вскоре после этого вошел низкорослый маг с зеленоватым оттенком кожи, что указывало на его полу-гоблинское происхождение. Он уселся перед барной стойкой и заказал неразбавленного виски. Он опрокинул двенадцать рюмок в течение часа, и затем быстро ушел, даже не особенно качаясь при ходьбе. Душераздирающе прекрасный юноша, проходя мимо, слегка задел меня; он фамильярно кивнул бармену, прежде чем направиться к лестнице, ведущей на второй этаж. На нем были только широченные брюки цвета красного вина, я следовал за ним взглядом до самой лестницы, как будто не в силах оторвать глаз от татуировки в виде циферблата на его плече.
Там были и другие: вампирша, закутанная в дорогой муслин, безостановочно грызущая кусок неподдающегося определению мяса; двое неразличимых на вид мужчин с неприятными лицами, играющих в карты, причем совершенно неясно было, кто из них выигрывает, а кто – проигрывает, - деньги монотонно циркулировали между этими двумя; очень смущенная, симпатичная маленькая девочка с руками, как у древней старухи, пытливо выглядывающая на всех присутствующих поверх стола из своего слишком большого кресла. Из-за этих натруженных рук она выглядела почти как моя сестра в детстве.
Из-за того, что я был поглощен разглядыванием посетителей, я едва не пропустил двоих мужчин, проскользнувших в бар и севших через пару столиков справа от меня: оба одеты в непримечательные черные мантии. Они негромко разговаривали. Как только близнецы-картежники начали в своем тихом споре угрожающе друг на друга рычать, я повернул голову, бегло изучая моих ближайших соседей. Я смотрел на них в открытую, слегка не фокусируясь после третьей кружки эля, видя только двух перешептывающихся бледных мужчин: один с паутиной серебристо белых волос, другой с перекрученными жгутами черных.
Заняло целую минуту, чтобы узнать первого. Но когда я его узнал, то был рад, что мне удалось сдержать вздох изумления. Люциус Малфой: все те же безжалостные аристократические черты лица, как будто закрытого от всего мира невидимыми ставнями, тусклые глаза цвета бетона бесконечно сканировали внутреннее пространство бара, мягкие розовые губы едва шевелились, пока он разговаривал со своим спутником. Спутник был только массой волос… грязных черных волос, ниспадающих до середины спины, они были в таком запущенном состоянии, что сбились в густые колтуны. Его руки были спрятаны в мантии. Если бы я увидел его руки, я бы узнал его сразу, но я видел лишь непроглядную черноту, принявшую форму сгорбившейся фигуры. Затем он повернул голову, и из копны волос показался его профиль. В тот же миг я не смог себя сдержать, впрочем, к счастью мой потрясенный полустон оказался незамеченным для пары. Северус Снейп, прекрасный, мучительно прекрасный Северус Снейп. И мое дыхание покинуло меня, как только я взглянул на него впервые за четыре года. Этот длинный, крючковатый нос, острый подбородок и высокие скулы. И я был прав много лет назад: его смуглая оливковая кожа стала очень бледной, белой с болезненным желтоватым оттенком. Мой Северус. В моих мыслях он все еще оставался моим, неважно, что он сидит в баре для Темных магов с Люциусом Малфоем.
Я страстно желал, чтобы он хоть немного повернул голову, так, чтобы я смог увидеть больше, чем всего лишь затемненные очертания его лица. Но он не поворачивался. Тогда я впился взглядом в его мантию, украшенную гораздо богаче, чем он предпочитал в школьные годы. Она была чернее ночи, да, но скреплена бесчисленными серебряными пряжками и застежками. Скорее всего, это было подарено Малфоем: я знал, что у семьи Северуса на такие побрякушки не было денег. Если бы они были, я был бы ужасно рад, потому что было очевидно, что в семье плохо о нем заботились; подол и рукава мантии были обтрепаны и прожжены до дыр. Вдруг эти изящные руки, эти ловкие, великолепные руки в неподражаемом танце выпорхнули из своего укрытия и начали что-то изображать в странных, казавшихся почти старинным ритуалом жестах. Иллюстрируя нечто, о чем Северус тихо говорил Малфою, я все еще не мог слышать их голоса. Но я представил, что могу чувствовать вибрации его голоса, этого тихого низкого голоса, этот полуночный шелк, шепчущий мне что-то сквозь холодный сырой воздух.
Было замечательно, что я так долго просидел незамеченным; должно быть, за этим столиком меня не очень видно. Но, как бы то ни было, моя голова пошла кругом, когда я осознал, кто был рядом со мной, всего лишь в пятнадцати шагах, даже ближе чем у меня получалось в последние месяцы нашего шестого курса, даже ближе чем мне позволил бы Малфой. Итак, я продолжал смотреть на них, принюхиваясь как собака-ищейка, отделяя единственный в своем роде острый запах кислого пота и табачного дыма, который принадлежал Северусу от бледного, щекочущего ноздри аромата дорогого одеколона, принадлежащего Малфою.
Две их головы, светлая и темная, склонились ближе друг к другу, и затем внезапно Малфой встал. Его изысканно длинные ноги повели его к бару, где он пошептался с барменом, после чего направился по вверх лестнице. Мне было любопытно, до сих пор ли он испытывал страсть к Северусу, или они просто занимались здесь каким-то бизнесом. Я обнаружил, что мне плевать на это. Сейчас я сосредоточил каждую частицу своего внимания на человеке, который забрал мое сердце четыре года назад. С огромным усилием я удержался от того, чтобы не натянуть на голову капюшон; когда Малфой вернется, не было никаких гарантий, что он снова меня не заметит.
Северус вытащил откуда-то записную книжку и перо, которое тут же, безжалостно царапая бумагу, принялось прокладывать путь по странице, уже наполовину исписанной неразборчивыми каракулями, какими-то числами… и его пальцы двигались так быстро, слишком быстро, как коготки неистовых крыс, царапающих стены крысоловки в поисках выхода. Я заметил теперь, что его голова временами кренилась набок, и он резким рывком поднимал ее обратно; его ноги непрерывно ерзали под столом, заставляя его мантию шептать что-то на невыразимом и таинственном языке ткани и металла.
Выпивка стояла перед ним нетронутой, прозрачная жидкость в хрупком грязном стакане. Интересно, это вода? Я не ощущал никакого особенного запаха. Внезапно его рука с быстротой змеи рванулась вперед. Он схватил стакан и быстро осушил его, после чего раздражительно стукнув его об стол, отодвинул стакан в сторону. И в конце концов я услышал этот мрачный голос, легкое рычание, как только он снова схватил свое перо, а затем со злобой отшвырнул обратно «Проклятье! Здесь слишком жарко».
На самом деле, я счел, что здесь скорее прохладно, и другие посетители бара казалось, согласились бы со мной: по большей части они были одеты в те же теплые уличные одежды, в которых они сюда и пришли для своих бесспорно неблагочестивых дел. Но под едким застарелым зловонием атмосферы бара я смог уловить богатый мускусный запах нового пота; Северус, казалось, действительно перегрелся. Внезапно он скинул с плеч мантию, позволив ей небрежно упасть до талии, и оставив его торс обнаженным. Да, обнаженным, совершенно обнаженным… у него ничего под уличной мантией не было; порой я не знал, что он выкинет, даже когда мы с ним учились в Хогвартсе. Но единственное, о чем я мог думать, было – Боже, каким же он стал тонким! Северус всегда был стройным, но раньше его длинные кости были покрыты мускулами; а теперь это все исчезло. Пропало все, что у него было, остались одни кости, едва прикрытые плотью. Мне показалось, как будто он сгорел, истончился, что он был каким-то образом очищен, оставив только эссенцию самого себя, только острые углы и выступающие точки, зазубренные и вызывающе дерзкие. Казалось, как будто все его тело теперь было лишь эхом этих проворных рук, прекрасных и пугающих в своей целеустремленности.
Он повернул голову, как будто в его шее не было костей, губы все еще двигались, будто он бесцельно что-то бормотал себе под нос, и новый угол зрения позволил мне наконец-то полностью увидеть его лицо. Его чернильные глаза, обычно похожие на бездонные колодцы, источники тьмы, что затопляли того несчастного ребенка, которого я знал, теперь свирепо блистали, отражая свет свечей, как панцири жуков-бессмертников. Я не мог ничего прочесть в этих очах, которые так красноречиво разговаривали со мной в прошлом. Пятна лихорадочного румянца расцвели на его щеках, и его губы шевелились бесконечно, бесконечно, бормоча заклинания, или молитвы, или просто бессвязный бред сумасшедшего, я точно не знаю.
Когда Малфой вернулся в сопровождении незнакомца, Северус снова взял перо в руку. Блондин не удостоил меня и взглядом, но тот, другой с любопытством оглядел меня. Я поспешно уронил голову, уткнувшись взглядом в свой стакан, пока не почувствовал себя в достаточной безопасности, чтобы еще раз украдкой взглянуть на их стол. Теперь Северус и незнакомец были глубоко поглощены тихой беседой, так что я мог всего лишь схватывать обрывки их разговора.
У чужака была очень темная кожа, что так редко встречается на наших островах, и он был одет не в мантию, а скорее в помятый пиджак, цвета сливок. Его бритый череп тускло мерцал в пламени свечей. Пока он говорил, его большие руки плавно жестикулировали, а его глаза казались подведенными сурьмой. Он возвышался над Малфоем, хотя блондина нельзя было счесть коротышкой. Судя по обрывкам слов, которые я мог уловить из их беседы, я заметил, что у него был странный акцент, немного похожий на французский. Вест Индия? Возможно, Гаити. Я прикрыл глаза, пытаясь настроить слух на их беседу, но все было безнадежно, несмотря на их близость.
Северус: «Это чрезвычайно сложно… да… мы можем получить... если Вы… я настаиваю… сделать больше…не могу… да… я займусь этим…»
Другой мужчина: «Видите ли, я… совсем немного… незаконно в… Вы хотели бы, чтобы я смог… двойная пудра, для… да, зомби… исключительно для Вас…»
Малфой, со слегка остекленевшим взглядом, стоял рядом и молчал, пока Северус и темнокожий мужчина разговаривали, обмениваясь разрозненными остатками информации. Он явно чувствовал себя лишним, желая, чтобы сделка, наконец, завершилась. В конце концов, незнакомец вытащил из внутреннего кармана пиджака маленький мешочек, и положил на стол. Глаза Северуса безумно полыхнули, когда он посмотрел на этот мешочек, его язык высунулся и облизал губы, пересохшие от вожделения. Его ухмылка была подобна оскалу черепа на этом слишком худом лице, и он повелительно взмахнул рукой в сторону Малфоя. К моему удивлению, Малфой быстро подчинился этому жесту, вытащив тонкий конверт из своей мантии, и торопливо передав его чернолицему человеку. Тот лениво заглянул внутрь, медленная ухмылка растеклась по мраку его лица в ответ Северусу. Я не мог видеть содержимое конверта, но я заметил, что из него что-то странным образом выпирает, и я не думаю, что там внутри была бумага. Незнакомец протянул свою ненормально большую руку и Северус быстро пожал ее, почти неприязненно, раздраженный тем, что его отвлекают от мешочка, стоящего перед ним. Мужчина покинул их столик и ушел на второй этаж вверх по лестнице.
Северус своими маньячно - острыми пальцами развязал узелок бечевки, продетой через устьице мешочка, и уставился на содержимое, буквально светясь алчностью. Он облизал палец и окунул его в мешочек, после чего вытащил оттуда с прилипшим к подушечке странным веществом, похожим на золу. Я почувствовал резкий запах этого вещества, чем бы оно ни являлось: в основе был клейко-травяной едкий запах, дополненный стелющимся запахом разложения. Язык Северуса, высунувшись, как злобная красная змея, попробовал прилипший к пальцу порошок на вкус. Его невероятно яркие глаза от волнения замерцали еще ярче, и он засмеялся.
Это был прерывистый лай, его смех, и это воскресило во мне ужасную волну памяти и боли, и глубокой, такой глубокой печали. Я закрыл глаза и откинул голову к стене, позволив зловонной волне безысходности на мгновение накрыть меня.
Пылающие черные глаза намертво сцепились с моими, глядя на меня с желанием, и страхом, и с чем-то большим, чем все это; уголки тонких губ совсем чуть-чуть приподнимаются в умопомрачительно прекрасной улыбке; эти живые пальцы танцуют по моей спине, затем проскальзывают ниже, чтобы сплестись с моими такими неуклюжими, слишком толстыми пальцами; шелковый шипящий голос, шепчущий мое имя, разгоряченное дыхание доносит до меня слова, щекоча вдоль линии моей челюсти; одна выразительная бровь выгибается в распутном и страстном выражении, в то время как он смеется рядом со мной над моими такими глупыми шутками; мягкое прикосновение черной мантии к тыльной стороне моей руки, когда он наклоняется ко мне, шепча мне на ухо какой-нибудь сдержанный комментарий; великолепная сверкающая рубиновая капля в уголке его рта, которую он аккуратно слизывает прочь.
Когда я окончил Хогвартс, то принял осознанное решение оставить Северуса позади, с головой погрузиться в жизнь моих друзей и моей семьи, двигаясь от моей безнадежной одержимости дальше. И это сработало, на какое-то время. Сириус периодически наведывался в гости с приукрашенными историями об экзотических местах, а я регулярно бывал у семейства Поттеров. Питера я видел редко, но он часто писал - длинные, беспорядочные письма, переполненные неумело написанными незначительными деталями, что мне очень нравилось. Моей семьи, самой по себе было достаточно, чтобы занять меня на десять жизней, и моя младшая сестра постоянно жаловалась мне на каждую неудачную любовную историю и пренебрежительное отношение друзей-приятелей, которых было – множество.
Но всего этого было недостаточно, чтобы выстроить стену хотя бы толщиной с папиросную бумагу, которая могла бы устоять перед силой смеха Северуса; все рухнуло, превратившись в содрогающуюся пыль, и я открыл глаза, чтобы снова посмотреть на него, и открыл рот, чтобы заговорить с ним.
Забавно, но меня спас Малфой. «Мы уже все здесь закончили?», - спросил он тоном, исполненным скуки и нетерпения. Я ожидал, что Северус вздрогнет и отшатнется от него, или вскочит на ноги, как он всегда делал раньше, когда его возлюбленный Люциус открывал рот.
Вместо этого Северус резко прервал смех и медленно повернулся, посмотрев на блондина. Я практически слышал, как хрустят его шейные позвонки. Безо всякого предупреждения, его рука взметнулась, и эти пальцы, которые так плавно обхватывали мой член, призрачно легким движением касались моих губ, и ласково пробегали по моим волосам, - теперь они жестко стиснули челюсть блондина, глубоко впившись в его мягкую плоть, и сжались так сильно, что Малфой непроизвольно пискнул. Я был очарован. Северус наклонился и прошептал нечто, что мог слышать только Малфой. И Малфой… ох, он не мог оторвать от Северуса взгляда. Его бледно-серые глаза взволнованно сверкали, и розовый язык, высунувшись изо рта, облизывал нижнюю губу. Я видел, как он встревожено извивался и дергался под этой рукой. Больше не было горделивого повелителя Слизерина, которого я помнил. Все его хладнокровие и безупречные манеры были уничтожены одним грубым жестом.
«Adustio articulus»*, - отчетливо произнес Северус. И внезапно эти широко раскрытые возбужденные серые глаза окрасились настоящим страхом, а затем и болью. Малфой всерьез закорчился, испуская хнычущие тихие стоны, впрочем, на самом деле даже не пытаясь по-настоящему вывернуться из руки Северуса. Он обнажил зубы в мучительной гримасе, и хотя я не мог видеть лица своего бывшего любовника, повернутое от меня, я мог слышать, как он злобно посмеивается. В конце концов, он отпустил своего пленника, брезгливо вытерев пальцы о свою и так уже грязную мантию. И там, где он хватался за кожу Малфоя, проявлялись великолепные алые рубцы, похожие на пылающие отметины.
Совершенно не обращая внимания на своего спутника, он неторопливо завязал бечевку на мешочке, затем накинул на себя мантию, небрежно закрыл записную книжку и подобрал со стола перо. Потом встал и направился к двери. Малфой быстро вскочил на ноги и поспешил следом, растеряв все чувство собственного достоинства. Прикрыв глаза, я наблюдал, как они выходят. Все мои мысли чувства смешались. Не намного позже ушел и я, рассеянно оплатив свой счет, и бродя по улицам Кардиффа до тех пор, пока не миновала полночь.