Он сказал: «Я устал!»
И его не вернуть.
Ты считаешь до ста,
Ты мечтаешь уснуть
Ты считаешь до ста,
Сто случайных имен,
А тебе надо спать
И не думать о нем.
Твоя лодка пуста
У чужих берегов
Ты считаешь до ста
Сто рассветных снегов
Эта тема проста
Ты же знаешь, как быть
Просто надо до ста
Досчитать и забыть*

«Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…»

Кровать казалась жутко неудобной, подушка ужасно твердой, а тонкое одеяло грело не хуже пухового. Рем перевернулся на левый бок и положил руку под щеку.
Сон не шел, что было и не удивительно. Последние несколько месяцев его совершенно измотала бессонница.
Те редкие минуты забытья превращались в ад. Темная вуаль, принимающая в свои объятья Сириуса… Изумленно приподнятая бровь, раскрытый в немом крике рот и бесконечно долгий, режущий душу, полет, заканчивающийся там, куда рано или поздно придется отправиться всем… без исключения…

«…Одиннадцать, двенадцать, тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, восемнадцать, девятнадцать, двадцать…»

А просыпался он под ликующий вопль Бэллатрикс Лестрэйндж…
И этот кошмар преследовал его разум с июня, затуманивал мозг, отрезая путь к спасенью…
И каждый раз Рем переживал эти страшные минуты снова и снова, прокручивая в памяти все события той ночи. А потом и то, что творится в мире сейчас…

«…Двадцать один, двадцать два, двадцать три, двадцать четыре, двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь, двадцать восемь, двадцать девять, тридцать…»

А иногда вновь вставала перед глазами осада школы, которую устроил Вольдеморт первого сентября, тогда, когда туда вернулись абсолютно все, кроме детей его слуг. Сотни студентов, метавшихся в панике, десяток самых смелых, которых просто не смогли уговорить спрятаться, которые сами пошли на верную погибель.
В ушах стоял странных звон, прерывавшийся глухими звуками падавших на каменный пол тел, юных и бездыханных, еще только начавших жить, которые умерли слишком нелепо и ни за что…

«…Тридцать один, тридцать два, тридцать три, тридцать четыре, тридцать пять, тридцать шесть, тридцать семь, тридцать восемь, тридцать девять, сорок…»

Сияющий круговорот терзающих душу картин встают перед измученными глазами, белки которых покрыты тоненькими ручейками полопавшихся сосудов. Образы мужчин и женщин, детей и стариков, магглов и магов, чьим смертям он стал свидетелем, кружили над Ремом, заполняя своими невесомыми телами пространство вокруг и над кроватью, шепча ему кто проклятья, кто слова благодарности, кто слова одобрения, кто упреки…

«…Сорок один, сорок два, сорок три, сорок четыре, сорок пять, сорок шесть, сорок семь, сорок восемь, сорок девять, пятьдесят…»

Сто бессонных ночей
В лабиринтах любви
Сто случайных ключей,
А в итоге нули.
Сто друзей, сто врагов,
Сто растаявших льдин,
Забывай про него,
Сто один, сто один…*

И только в одном случае слова любви…

«…Пятьдесят один, пятьдесят два, пятьдесят три, пятьдесят три, пятьдесят четыре, пятьдесят пять, пятьдесят шесть, пятьдесят семь, пятьдесят восемь, пятьдесят девять…»

И всепоглощающая нежность.
Сириус, который должен был жить. Он не должен был умереть так: непредсказуемо и надумано, словно по мановению чужой безжалостной руки.

Сириус.

Друг и любовник. Любовь всей жизни. Тот, кого он всегда ждал, в кого он всегда верил. Тот, на чье надеялся…

«…Шестьдесят один, шестьдесят два, шестьдесят три, шестьдесят четыре, шестьдесят пять, шестьдесят шесть, шестьдесят семь, шестьдесят восемь, шестьдесят девять, семьдесят…»

Сириус. Человек, за которым он обязательно отправится только после окончательной победы, которая уже не за горами…

«…Семьдесят один, семьдесят два, семьдесят три, семьдесят четыре, семьдесят пять, семьдесят шесть, семьдесят семь, семьдесят восемь, семьдесят девять, восемьдесят…»
Рем перевернулся на спину. Почудилось ему или нет, но над кроватью зависли пыльно-серые призраки… или эхо… или воспоминания…
Призрак Гермионы Грэйнджер ободряюще улыбнулся.
Бесплотный Рон Уизли помахал рукой и обнял девушку за плечи…
Несколько магглов подозрительно прищурились… и…

«…Восемьдесят один, восемьдесят два, восемьдесят три, восемьдесят четыре, восемьдесят пять, восемьдесят шесть, восемьдесят семь, восемьдесят восемь, восемьдесят девять, девяносто…»

Сириус. Стройный и длинноволосый с грустной усмешкой на лице, спустился ближе, и Рем поежился. Что-то холодное и отрезвляющее коснулось его руки. А потом раздался глухой, словно шелест сухой травы, голос:
- Рем, дружище, я люблю тебя!

«…Девяносто один, девяносто два, девяносто три, девяносто четыре, девяносто пять, девяносто шесть, девяносто семь, девяносто восемь, девяносто девять, сто…»

Получасовая тишина. А потом полный страдания стон и сдавленные чертыхания. Прерывистое дыхание постепенно стало ровным, и тихий, хриплый голос промолвил:
- Я люблю тебя, Сириус!
Тишина.
- Я приду к тебе. Скоро. Жди меня.

* Используется текст песни гр. "Тату".