Я всегда считал себя чем-то вроде философа… Моя жизнь часто казалась мне словно бы в тумане, не смотря на то, что ее никак нельзя назвать лишенной остроты. Нет, порой, мне кажется, что именно эта, ее невыносимая обреченная яркость, сделала меня философом. Потому что, не отстранившись, мне сложно было бы оставаться тем, кто я есть. Хотя иногда мне кажется, что все, все, за что я боролся, было напрасным: дом, однажды отдалившийся от меня, дружба, пришедшая как избавление и превратившаяся в горькую тоску по ушедшим дням, любовь… которая вернула мне самого себя.



Я долго не верил, что Сириус вернулся…

Я смотрел на себя в зеркало и видел, как и всегда – идеал человека, созданного мной самим: мягкий, знающий что-то, что, может быть, не знают окружающие. «Но кто я на самом деле?» - спрашивал я себя: в ответ туман опять начинал кружиться перед моими глазами как тогда в детстве, когда я забирался на самый высокий холм вокруг родной деревни и всматривался в вечереющее небо, и на то как постепенно туман заполняет чашу долины внизу, и маленькие огоньки – деревенские окна начинают загораться как светлячки в траве. Чувство покоя наполняло меня тогда, мне казалось, что я принадлежу этому кусочку земли на веки, и в то же время, я не мог разделить жизнь местных жителей. Сверстники не хотели общаться со мной, потому что я не мог разделить их заботы и радости: я никогда не понимал прелести облазить чужие сады или подкараулить девчонок и закидать их незрелыми яблоками. Мои мать и отец были одиноки: у них больше не было родственников, поэтому я не знал никогда радостей семейных торжеств и праздников, запаха праздничных лакомств и предвкушения подарков. Отец и мать были очень бедны и не могли позволить себе покупать мне дорогую одежду или дарить подарки. Отец обычно мастерил для меня что-нибудь из дерева, а мать придумывала новую сказку. Я обожал ее сказки: особенно меня притягивали мрачные сказки: про неведомых зверей, живущих в глубоком темном лесу, вампиров. Меня завораживали сюжеты этих страшных сказок, пока однажды одна из них не приключилась со мной. С годами все стерлось из моей памяти, осталось лишь воспоминание как мой отец прижимает меня к себе и нас окружает настойчивый терпкий медный запах крови. А потом – в следующее полнолунье моя мать поседела в один день. Я помню, как вернулся домой после первой прогулке по лесу: я не понял, что произошло, я не узнал мать в первую минуту, а когда отец отшатнулся от меня, я впервые почувствовал это странное ощущение: будто бы я смотрю на все со стороны. С тех пор он никогда не обнимал меня. А на следующий праздник он построил для меня сарай из самых крепких досок и набросал туда побольше соломы. Больше я не проводил ночи в лесу. Соседи стали обходить стороной наш дом. Они, должно быть, слышали вой, доносившийся из сарая во время полнолунья. Детям строго-настрого запретили общаться со мной. Позже они даже придумали странную игру: кто поближе подойдет ко мне, пока я не вижу, и кинет в меня чем-нибудь. Обычно на это отваживались самые смелые. Но я никогда не отвечал им: я просто представлял, что все это происходит не со мной. Хотя сейчас я могу быть честным с собой: я знал, о том, что люди думают обо мне и что шепчут за моей спиной, просто я старался потеряться в своей собственной придуманной реальности, полной леса, не того, который манил и звал меня вырваться из сарая, а того, который наполнял старые сказки матери – единственного человека, который дотрагивался до меня с тех пор, как волк укусил меня. Потом матери не стало. Ее похоронили на деревенском кладбище. И никого кроме старого священника, да местного пьяницы, который за гроши готов был на любую работу, отца и меня не было в тот дождливый день возле могилы. Я часто навещал мать, приносил ей полевые цветы и рассказывал сказки, продолжения ее собственных. Казалось, мой особый взгляд на мир помог мне пережить ее смерть. Не чувствуя себя вполне живым, я чувствовал себя ближе к ней. Мы прожили с отцом еще четыре года, прежде чем белоснежная сова опустилась на покосившийся забор и принесла весть о моем отъезде. Отец, прочтя письмо, не удивился, он был простой человек, выросший в деревне, так что он с детства верил в ведьм и волшебников. Он смастерил мне сумку и проводил до ближайшего городка, где я смог сесть на поезд до Лондона. Отцу пришлось отдать все сбережения мне. Я навсегда запомнил его удаляющуюся фигуру, на которую я смотрел из окна вагона. Больше я его не видел.

Когда я оказался в Хогвартце: я был ошеломлен, все было похоже на сказку. Жизнь завертелась вокруг меня. Я помню, что моя оболочка начала таять в первый же день приезда. Когда кто-то, кто угодно, будь то преподаватель с просьбой выйти к доске, либо одноклассник обращались ко мне, мое сердце вздрагивало.

В первый же день приезда я оказался в Волшебном кабинете Дамблдора. Помню, он попросил сесть меня напротив его огромного крылатого кресла. Я сел на краешек стула, готовый к тому, что моя тайна раскрыта и сейчас меня отправят домой. Дамблдор долго смотрел на меня сквозь скрещенные пальцы рук. А потом спросил: «Ремус, ты любишь сказки? Расскажи мне свою любимую». И я рассказал ему одну, не очень длинную, мамину: про русалку и принца. А потому еще одну. И он ни разу не прерывал меня, однако я видел, что он слушал внимательно. А когда я закончил он сказал: «Я рад, что мы познакомились, надеюсь, тебе будет хорошо в Хогварце». И все… Перед следующим полнолуньем, декан, проф. Макгонагалл попросила меня зайти к мадам Помфри и та отвела меня поздно вечером к небольшому беспокойному деревцу во дворе, показала на маленький нарост на стволе и объяснила, как им пользоваться. Тогда я постепенно перестал смотреть на себя со стороны. Особенно, когда мне начали особенно удаваться Защита от темных искусств и Трансфигурации. У меня даже появились друзья. Как-то так, само по себе. Однажды я допоздна засиделся в Общей комнате с учебником. Как неожиданно, или мне показалось, так я был увлечен чтением, услышал сдавленный смешок, и тут же увесистое яблоко врезалось мне в лоб. Я огляделся: комната была пустой. Но сама пустота, казалось, вот-вот взорвется смехом. Конечно, в первый момент, я почувствовал укол обиды в сердце, мне вспомнилось, как деревенские мальчишки дразнили меня, а потом, оглядевшись вокруг: на теплую, красно-золотую Гриффиндорскую гостиную и на яблоко на полу, и почему-то мне вдруг стало так весело, я поднял яблоко потер его об свою старенькую поношенную робу и стал есть его. Оно показалось мне сладким, как будто подарок от моего нового дома, Хогварца. И через пять минут пустое пространство передо мной словно бы колыхнулось, и из небытия возникли растрепанные улыбающиеся лица моих одноклассников: Джеймса Поттера и Сириуса Блэка. С тех самых пор мы не расставались ни днем, ни ночью. Всегда вместе. Потом Джеймс стал опекать Питера. Хотя частенько мне казалось, что он был нужен ему лишь для того, чтобы почувствовать себя сильнее. Но я ошибался. Просто мне рано пришлось повзрослеть. А Джеймс с Сириусом были детьми почти все годы обучения в Хогварце: наивными, порой жестокими в своей наивности, но детьми. Я помню, что мне нравилось наблюдать за ними, мне хотелось, чтобы они навсегда остались такими: беззаботными и жизнерадостными, такими, каким не мог быть я. Моя радость – была отражением их собственной радости.

Сейчас, вновь окруженный туманом – спасением от всех бед, я думаю, что недооценивал их, особенно Сириуса. Наблюдая за ними, пытаясь сохранить их навсегда детьми, я обманывал себя: я просто не хотел признаться себе, что не смотря ни на что, я все еще был маленьким, мальчиком, любящим сказки. Я боялся прожить эту жизнь, забыв о прошлом. Втайне, я боялся, что не смогу чувствовать себя, как все люди. Но я ошибался, я мог, может на один день в жизни, но мог.

Школьные годы пролетели в вихре косматых лап, стуке копыт и бесшумном касании земли когтистых лапок.

И вот, последний день, поездка на Кингс Кросс. Яркие веселые разговоры, полные планов и надежд. А мне страшно было покидать Хогварц. И с каждым ударом колес тяжесть на сердце увеличивалась. И мне показалось, что я должен вновь, как и в детстве, отстраниться от себя, посмотреть на мир со стороны, наблюдать, а не жить. Однако, что-то не давало мне сделать это, словно тонкая нить связывала меня с моим домом, с друзьями, я не мог понять, что это. И предпринял единственное правильное решение: я решил вернуться к себе в деревню, чтобы обрести свой мнимый покой. Я попрощался с друзьями и сел на поезд до того самого городка, откуда мой отец провожал меня 7 лет назад. Я приехал в деревню вечером и сразу пошел на могилу матери. Я долго разговаривал с ней, рассказывал ей свою сказку о мальчике, который обрел друзей, дом, а сейчас боялся, боялся того, что ждет его. Я долго сидел и ждал, когда покой накроет меня, и туман медленно заполнял чашу долины. Но вместо покоя рука моего друга легла мне на плечо, и невидимая тяжесть ее осталась навсегда со мной. Сейчас я сижу в его доме в комнате с каменными стенами и длинным столом и как и тогда ощущаю его прикосновение. А тогда я медленно поднялся, боясь обернуться навстречу долгожданной реальности, а потом сразу, резко как в омут с головой повернулся и сила жизни наполнила меня. Мы были везде: во всех местах, о которых я рассказывал им с Джеймсом в Хогварце. И каждое из них наполнялось новой силой и значимостью для меня. Мы сидели на холме и смотрели на небо, звезды. И я чувствовал себя ребенком…

Несколько лет спустя я вернулся туда и последующие 12 лет я ходил кругами вокруг того холма, ловя наши мысли, слова и запахи…