Римус вздрогнул, почувствовав осторожный язык Драко на своей спине, и резко отшатнулся.
- Мальчик, что ты делаешь? - спросил он, не поворачивая головы.
Римус ощутил тонкие пальчики, осторожно проследовавшие по позвоночнику, ленивыми, мелкими движениями.
- Драко! - Люпин резко повернулся и потрясённо посмотрел на слизеринца. У мальчика было странное выражение лица: большие серые глаза были затуманены, губы слегка приоткрыты, он тяжело дышал. - С тобой всё впорядке? - Римус удивлённо понял, что голос его стал меняться, становясь немножко хриплее.
- Я хочу вас, профессор Люпин. - Драко выдохнул это и резко прижался к губам Римуса в неумелом поцелуе. Глаза вервульфа расширились от удивления и, поняв, что начинает испытывать желание, он резко оттолкнул мальчика. Драко не удержался и упал, а Римус встал с колен на ноги, тяжело дыша.
- Ты..понимаешь…что…делаешь? - резко спросил профессор.
Драко невозмутимо перевернулся на спину и сказал:
- Я хочу, чтобы вы меня трахнули, профессор. - он сладко улыбнулся.
- Драко, прекрати спектакль! - Люпин чувствовал, что задыхается. - Ты соображаешь…
Люпин не успел договорить, как Драко уже был на ногах и кинулся к нему, рукой притягивая голову вервульфа за волосы, а другой пытаясь пролесть в потрёпаные брюки. Люпин в ужасе опять оттолкнул его, Драко упал, ударившись коленом о твёрдую землю, и внезапно захохотал. Это был странный хриплый смех, безумного человека, находящегося на грани, и Люпин понял это. Он наклонился и, подняв Драко за плечи, встряхнул его, но мальчик продолжал смеяться, его голова запрокинулась, светлые волосы разметались, на лбу появилась испарина. Его тело было очень холодно и его била крупная дрожь. Люпин не знал, что делать. Он с силой прижал мальчика к себе, Драко не сопротивлялся, а лишь тихо смеялся, своим странно-страшным смехом. Люпин легко покачивая его, как маленького ребёнка, сел на землю, прижимая Драко к груди. Так они сидели довольно долго. Римус шептал успокаивающие слова на ухо мальчику. На Драко это, казалось, подействовало. Он замолчал и сидел тихо, закрыв глаза и спрятав лицо на плече Римуса. Его горячее равномерное дыхание волновало, а холодное тело было прижато так плотно, что чувствовался каждый мускул неокрепшего юношеского торса. Римус чувствовал слабое, тянущее ощущение в паху, и благодарил Бога, что вервульф внутри спал невозмутимым сном. Он немного плотнее прижал Драко, как прижимал бы ребёнка, которого у него никогда не было, "и вряд ли когда-нибудь будет" - мрачно подумал Римус. С его внутренней сущностью волка и ориентацией - это казалось просто немыслимым. Он помнил, как говорил ещё давно Сириус - "зачем нам ребёнок, Римус? Попозже усыновим какого-нибудь милого непоседу и воспитаем на свой лад!". Да, для Сириуса дети не были важны, но Люпин, всегда испытывающий потребность в ласке и нежности, стремящийся к теплоте отношений, всегда испытывал нужду в каком-то близком существе, которое бы было рядом всегда - смотрело влюблёнными глазами и знало, что ты лучший, что ты всё. Как бы много вервульф отдал за это. Римус закрыл глаза, предаваясь грёзам. Это было его любимое занятие, ещё со времён школы. Он помнил, как они все вчетвером - неразлучные друзья, сидели под большим раскидистым вязом и разговаривали, долго-долго. Римус не любил говорить, он откидывался на ствол дерева, вдыхая его тяжёлый, терпкий аромат и слушал. Он слышал больше, чем остальные люди, лёгкий шелест листьев, шёпот озера, дальние крики птиц, голоса учеников вдалеке, обсуждающие свои насущные проблемы, - это сливалось в одно тихое бесконечное мурчание, так говорит сама жизнь, так течёт время. И Римус чувствовал это течение времени, он погружался в него, ничего не замечая. Ему нравились слушать шутки Джеймса и Сириуса, нравился вечно чем-то озабоченный голос Питера, они представлялись частью мира. Его мира. И Римус опять закрывал глаза и позволял захватить себя мечтам. Ему виделось, как изобредут зелье, которое сможет побороть вервульфа внутри, и исчезнут его периодические вспышки ярости, не нужен будет постоянный самоконтроль и напряжение. Или мысли о другом - как он вырастет и купит большой светлый дом, полный детского смеха и людей. Его дом, где он родился и вырос, был всегда с закрытыми портьерами и ощущением затхлости, он олицетворял вечно утомлённые лица родителей, измученных невозможностью найти работу из-за Римуса, вынужденых часто оставаться дома и ухаживать за ним, перебинтовывать его раны, снова и снова. Перебиваться на жалкие гроши. Мать любила его - Римус это видел, но он видел и её мучения, бегающий взгляд, тяжёлые мешки под глазами. И отец - с хмурыми бровями и отсутствующим выражением лица. Его "болезнь", как любила называть это мать, навсегда погребла жизни родителей и обозначила им жалкое влачение жизни. Римус чувствовал себя виноватым. Это чувство усугублял отец, который почти не разговаривал с ним и лишь зло смотрел на жалкие потуги мальчика в желании чем-либо помогать по дому или в ведении хозяйства. Римус чувствовал, что отец во всём обвиняет его - и молча соглашался. Он часто слышал ссоры родителей - и понимал, что всё это из-за него, что если бы на свет не появился Римус Люпин - миру было бы легче, в особенности самым близким его людям.
Как он был счастлив попасть в Хогвартс! Это обозночало конец всему: его затворничеству, одиночеству, жалости к себе. Был, конечно, страх, что он не сможет найти друзей, что его не примут и не поймут. Но, как он был рад, что ошибся, что нашёл, наконец, людей, пусть не совсем понимающих, не совсем подходящих, но друзей, которые поддержат и помогут. Но Люпин понимал, что ошибся, он расслабился, привык. Ему нельзя было привыкать к людям, к хорошему отношению, к дружбе, к свету, к любви. После смерти родителей - у него осталось только трое людей, котоых он ценил и, которые ценили его. А потом он опять оказался отвергнутым миром. Это было больно. Все мысли, все надежды на счастье улетучились. И впереди зияла пустота. И Римус шёл в неё один.
Драко пошевелился, и Люпин вздрогнул. Мальчик отстранился и потом опять приник к плечу Римуса, обнимая его за шею. Вервульф удивлённо ответил на обьятие и прижал юношу крепче. И внезапно, будто вспышка прожгла все ощущения Люпина. Он почувствовал горячую влагу, она каплями стекала по шее. Драко плакал, бесшумно и отчаянно, он прижался к Люпину, растворяясь в обьятии, склонив голову, закрыв глаза и отдаваясь теплу вервульфа.
Римус почувствовал странную пустоту внутри. Мальчик будто плакал за него, выливая всю накопившуюся боль вервульфа в мир. То, чего Люпин боялся больше всего на свете - это заплакать, его глаза давно высохли и даже при большом желании - он мог добиться только странного блеска в зрачках. А иногда так хотелось выплакаться, открыться живому существу. "Ты уже слишком стар для этого" - промелькнула мысль где-то в голове, и Люпин склонил голову на плечо мальчика, чувствуя его судорожные рыдания и вздрагивания тщедушного тела. Он погрузился в эти слёзы - изливая свою душу вместе с ними, открывая барьеры, выпуская злость на несправедливость мира наружу. Люпин отчаяно прижал Драко к себе, зарываясь в его мягкие волосы, и судорожно вздохнул. Его губы пересохли, все чувства обострились. Неожиданно, он немного отстранил Драко от себя, кончиками пальцев приподнимая его острый подбородок, и впился губами в мягкие, солёные от слёз губы слизеринца. Это был нежный, почти трогательный поцелуй, Люпин лишь дотронулся губами до рта Драко, осушивая слёзы. Потом Римус начал покрывать лёгкими, едва ощутимыми поцелуями лицо мальчика. Драко не сопротивлялся, но он перестал плакать. Пока Люпин вымещал на нём всю скопившуюся нежность, слизеринец не шевелился, он замер, почти не дыша, вслушиваясь в лихорадочный шёпот мужчины, наслаждаясь этой странной близостью, которой у него никогда не было, с абсолютно незнакомым человеком. Драко готов был терпеть это веками. Холодность отца всегда отвращала его прирождённую чувствительность, мать была озабочена только собой…
Люпин понял, что Драко больше не плачет и задумчиво смотрит на него. Он оторвался от мальчика и заглянул в его глаза. Странное выражение - не холодное и не отстранённое, без лихорадочного блеска. "Такие прекрасные глаза," - подумал Римус.
Они смотрели друг на друга, глаза в глаза, души в души, и ночь вокруг укутывала и скрывала два одиноких тела, прижатых так тесно, что они походили на какое-то вычурное существо, скрывающееся во тьме. Лёгкий ветер трепал их волосы, ласкал тела. Но для них существовал лишь человек напротив, его мысли, его чувства, его желания. Понимание и нежность проникли в тёмное сердце этой ночи, они заставляли его биться часто и отчаянно. И луна, склонившись с небосклона в лёгком поклоне, казалось, улыбалась, наслаждаясь зрелищем. Тишина…она звенела в ушах, заставляя отступить всё, что мешало людям сблизиться и найти спокойствие. Оно так близко.