В час пробуждения Волка,
по незажившим приметам,
нам рассказали об этом
лунного света осколки…

***
Oсколок первый "Час волка"

Час волка - это время перед самым рассветом. В этот час, когда сон особенно глубок, когда призраки и демоны господствуют в ночи, когда оживают кошмары, умирает больше всего людей. Но час волка – также время, в которое большинство детей было рождено на свет.
~Nor Hall~

когда рождаются дети...

Роса блестела на холодной траве в зыбком свете наступающего утра.
Волк ждал за воротами сада. Его зубы были длинны и блестящи, хвост тихо подрагивал, вороша некошеную траву. И его немигающие глаза светились во тьме словно две одинаковых луны.
Ребенку было четыре года.
Мать разорвала платье и, плача, пыталась перевязать кровоточащую рану. Голос не слушался её, когда она шептала: « Тише, шшш... тише, маленький...»
Ребёнок не издал ни звука.
Отец с суеверным ужасом смотрел на луну, вспухавшую на полинялом небе. Но цель была здесь, и рука его не дрогнула.
Волк – утоливший голод, с белозубой улыбкой, окрашенной алой, свежей и сладкой кровью – склонил свою косматую голову и не пытался бежать.
Ребёнок не смотрел в его сторону.
Волк умер там, за воротами сада. И немногим позже, где-то в том же сонном городе, маленькая девочка заплакала об отце, не вернувшемся домой.
В кольце дрожащих рук своей матери спал четырёхлетний малыш.

Когда оживают кошмары...

Тринадцатилетний, он был уже не дитя – поджарый длинноногий волчонок.
Он метался в этой, самим им созданной тюрьме, изнывая от желания вырваться из деревянных стен и бежать, свободно бежать под лунным светом – хотя бы один, последний раз.
Он знал, что пойман, что рано или поздно его обнаружат. Да, он потерял голову, сглупил ужасно, не отделавшись обычной отговоркой, уехал без объяснения.
Они могут заставить его покинуть школу – бросить учебу, потерять всех друзей. Его мать поседеет от горя.
А потом… куда он пойдёт?
В бешенстве от собственного бессилия, он отчаянно хотел броситься на кого-нибудь – укусить, чтобы ароматная густота свежей крови обласкала его рот. Всё ещё стояла глухая ночь, и, кружа по комнате, он вдруг увидел в оконном стекле своё отражение, наслоившееся на холодный глянец темноты. Пробудившее в нем таимый всплеск первобытной ярости, страха и изводящего, вечного голода.
...Окно уступило удару лапы и разбилось вдребезги. Но не образ – осколки вспыхнули под лунным светом, насмешливо отражая сотни его крошечных копий.
Горячая влага потекла по его передней лапе, но он не обратил внимания – в этом не было ничего нового. Один раз в месяц он впадает в бешенство и истекает кровью, а затем снова тихо чахнет до следующего раза.
Он лизнул рану, ощутив кисловатый привкус собственной крови, лизнул снова... и снова...
Что ещё он мог сделать?
Рем Люпин считал часы до рассвета – в ожидании утра, в ожидании конца.

***
Осколок второй "Лунные шрамы"

Я хочу знать, что ты ищешь,
и мог бы помочь тебе это найти.
Но есть таинственное нечто:
бледный свет, против воли ведущий тебя
сквозь ночь по Млечному Пути...
~The Church~

Конечно, он видел шрам. Темно-розовый росчерк загрубевшей плоти, как раз на изгибе между шеей и левым плечом.
Это не было неожиданностью – в ворохе одежд, раздеваясь и вытираясь наспех после квиддичной тренировки под осенним дождём, они могли разглядеть друг друга с головы до пят. Сириус, честно говоря, всегда был ужасно любопытным и теперь уставился на приятеля в открытую.
Но Ремус отвёл глаза со своей характерной полуулыбкой и натянул пижаму, пряча неровный полумесяц шрама за поднятым воротником. Хотя их неразлучная четвёрка тогда и проболтала полночи, Сириус лёг спать, ничего не выяснив.
Ему потребовалось почти полгода, чтобы этот мальчик научился смеяться вслух; и он не собирался еще один семестр терпеть настороженное молчание Рема из-за какого-то дурацкого шрама.
Какого-то ужасно интригующего шрама.
На втором курсе Сириус увидел его снова, когда Рему пришлось одолжить одну из рубашек Питера после той неприятности на Зельях (любимые кроссовки Джеймса тоже непоправимо пострадали). Друзья поддразнивали его тогда: данная взаймы рубашка была чересчур широкой для хрупких плеч и слишком длинна в рукавах.
Ремус невозмутимо закатал манжеты, не обращая внимания на насмешки. Но, когда он повернул голову, Сириус мог заметить крошечный след шрама, намёком проглядывавший там, изгибаясь за ключицу, где никто не мог увидеть – если, конечно, не искал нарочно...
Было ли это только игрой его воображения, или на самом деле шрам теперь выглядел бледнее, чем кожа вокруг? – он не успел додумать, прежде чем Рем обернулся и смерил Сириуса пристальным взглядом.
Джеймс дёрнул его за рукав, с просьбой списать домашнюю работу по Предсказаниям: дескать, от Питера никакого толку. Ремус мягко улыбнулся и отвернулся снова, бормоча что-то о том, что вообще-то не должен помогать обманывать учителей.
Сириус почти забыл о тех двух случаях... до этого урока.
Защита От Темных Искусств всегда была любимым предметом Ремуса, и обычно по оценкам он намного превосходил остальных. Даже Джеймс не мог с ним тягаться, когда пришло время писать эссе по ЗОТИ.
Но на третьем курсе, после того как ушла на пенсию их любимая профессор Старлинг, и на смену ей пришёл остроглазый профессор Кестрел, что-то изменилось.
Конечно, профессор Кестрел был далеко не лучшим преподавателем и наступал на горло многим ученикам, но, если раньше Ремус спокойно переносил чужую неприязнь, теперь он совершенно замкнулся в себе.
Он перестал отвечать в классе, даже на те вопросы, за незнание которых только в прошлом году поддевал друзей, говоря, что это просто семечки. Когда Сириус и Питер пролетели с очередным тестом, Ремус отказался показать им свои баллы. В холодном классе он сидел и дрожал в своей серой водолазке, еще более измученный, чем обычно.
И он самовольно прогулял урок! Даже не из-за болезни матери, к чему они давно привыкли.
Рем сидел в Гриффиндорской гостиной и рассеянно уговаривал их идти без него (ему надо еще кое-что подчитать, чтобы подтянуться по предмету).
Дрожала ли его рука, когда он знакомым жестом отбрасывал чёлку с глаз? Уже уходя, Сириус подумал, что книга на коленях Рема, кажется, лежала вверх тормашками.
В следующий вторник, на Защите От Темных Искусств, Сириус опять вспомнил о шраме. Профессор Кестрел сосредоточенно потирал руки, со злорадным удовольствием заметив, что попросил изменить расписание, дабы сегодня никто не смог пропустить его совершенно особенный урок. И, услышав это, Ремус побелел; его рука бессознательно потянулась к шее.
К шраму.
Это было просто случайное движение, перо всё ещё было в левой руке Рема, как если бы он внимательно приготовился записывать лекцию. Но из всего класса он один тяжело задышал, слишком пристально уставившись на открытую Энциклопедию Магических Аномалий у профессора на столе; под рукой на шее напряженно билась жилка.
Сириус знал это, потому что из всего класса он смотрел только на Ремуса, замершего, словно под действием какого-то жуткого заклинания.
Но если бы он взглянул в сторону кафедры, то мог бы заметить, что профессор Кестрел наблюдал за ними обоими с недобрым огоньком в пронзительных глазах.
– Животные, совершенные монстры. Уничтожать любой ценой. Я понятно объясняю?
Когда прозвучал звонок, Рем сбежал, никому не сказав ни слова, совершенно больной с виду. Озадаченный Сириус поспешил собрать книги и последовал за ним.
– Ну, мистер Блэк, – профессор Кестрел лучезарно улыбался, опуская руку на плечо Сириуса и не давая ему помчаться вслед за другом.
– Что Вы узнали здесь сегодня, а, юноша?
Cириус прищурил глаза. Медленно он поднял взгляд от пустого дверного проема к схеме лунного цикла на доске – и снова на учителя.
– Думаю, что Вы напишете превосходную работу об оборотнях, мой мальчик, – профессор пожимал ему руку, в масляном голосе сквозило удовлетворение. – Вы подаёте большие надежды...

О, Боже!

Звёзды и планеты на картах внезапно поменялись местами, и, наверное, от этого у Сириуса закружилась голова. С отвращением он отдёрнул руку, ни на секунду не задумавшись, насколько блестящие перспективы в этот миг посылал к чёрту.

Как же, как я мог быть настолько туп?

Губы Сириуса искривились в усмешке, и он выплюнул сквозь зубы:
– Я сегодня узнал, что Вы – просто гнусный старый хрен!
Он не задержался узнать, какое наказание ему положено – Сириус бросился прочь по коридору чтобы найти Рема, надеясь успеть вовремя...

***
Осколок третий "Апогей"

Апогей 1. Точка в орбите тела (спутника), находящаяся на самом большом расстоянии от центра Земли; также – наиболее удалённая от планеты точка орбиты, достигнутая телом (спутником).
2. Наивысшая, наиболее удалённая точка, кульминация.
~Merriam-Webster Dictionary~

***
– Сельди в бочке, – сказал Джеймс.

– Замётано! – Сириус бросил перо, разбрызгивая чернила по недописанному домашнему заданию.

– Что? – спросил Питер.

– Я вожу, – сухо сказал Ремус, не поднимая глаз от учебника ЗОТИ.

– Чёрт возьми, Луни. – Сириус скорчил ему рожу, равнодушно сворачивая свой свиток по Предсказаниям. – Последний раз, когда ты «водил», ты просто вернулся в спальню и три часа там читал. Так не играют.

– Вы оказались не слишком выносливыми, – невозмутимо заметил Ремус, щелчком перевернув страницу.

– Это не называется «прятаться и сдаваться».
Джеймс, чьи собственные книги были давно забыты, усмехнулся:

– Нам пришлось закончить игру только из-за того, что ловкий Cириус Блэк споткнулся о Миссис Норрис в коридоре Хаффлпаффа.

Он увернулся, чтобы избежать дружеского тумака, но Сириус, к его немалому удивлению, пропустил шпильку мимо ушей. Джеймс сдвинул очки на нос и подмигнул.
Тёмные брови сошлись у переносицы, Сириус смотрел на Рема – только на него.

– Ты слишком хорошо прячешься, – очень тихо сказал он.

Ремус, казалось, не обратил внимания, хотя, конечно, должен был услышать.

– Что? – снова спросил Питер, недоуменно переводя взгляд с одного на другого.

– «Сельди в бочке», – пояснил Рем, закрывая книгу с лёгким хлопком, – это игра, похожая на прятки; но здесь водящий прячется, а не ищет.

– Только не говори, что в доме Петтигрю не играют в игры, Хвостик, – Джеймс прокрался к Питеру и ловко извлёк захватанный учебник Алхимии из его расслабленных пальцев. – Мы тебе просто не поверим.

– Прааавила, – с полуулыбкой нараспев произнёс Сириус, – таковы. Водящий прячется, а остальные должны его найти. – В качестве иллюстрации он встал и вытянулся на цыпочках позади Ремуса. Тот невольно напрягся, но головы не повернул.

– И когда кто-то находит Водящего, то прячется с ним в том же месте, пока, в конце концов, все, – он пригнул Рема к столу, торжествующе выхватив учебник из его рук, – не набьются туда как сельди в бочке.

Он наклонился, улыбаясь прямо в ухо Ремуса:
– Я правильно объяснил?

– Пока звучит похоже на правду, – просиял Джеймс, небрежно бросая учебник Питера на стол, – а тот, кто присоединился к толпе последним, водит в следующий раз.

– Так кто это теперь? – нервно переспросил Питер.
Все знали, как он не любит быть в центре внимания, независимо от выбранной игры: плачевный результат детских обид, когда его последним включили в квиддичную команду. Наверное. Они никогда не спрашивали.

Рем спокойно поднялся на ноги, заставив приятеля зашататься в поисках равновесия.
– В прошлый раз последним пришел Сириус.

– Эй! – возмутился Блэк, и учебник Ремуса тяжело приземлился рядом с Питеровой «Алхимией». – Это только потому, что Джим влез под свой плащ и пришел прямиком в общежитие, а некоторым пришлось идти вокруг всего замка, чтобы не попасться сексоту Филчу!

Джеймс засмеялся в кулак, и даже Питер похихикивал. Тёмно-карие глаза Сириуса сузились, поверх головы Рема глядя на Джеймса:
– Держу пари, Джимми не сказал вам, что мы делали... он сделал, чтобы я споткнулся о Миссис Норрис!..

Джеймс ухмыльнулся и поиграл бровью, понимая, что Сириус, наконец, попался на приманку.
– А ты хочешь, чтобы я им поведал? Это не то, что ты сказал...

Ремус прервал его:
– Но, – твёрдо заметил он и повернулся к Сириусу, нависающему над его плечом, – ты пришёл последним, не так ли? – Рем улыбнулся, и все аргументы Блэка, все компроматы, которые тот собирался выложить, застряли у него в горле.

– Ах, Тихоход, неужели вы не хотите спрятаться? – Джеймс водрузил ноги на стол и теперь затягивал шнурки своих мокасин.

– Конечно, – поддакнул Питер, пытаясь справиться с грудой книг на столе. – Разошли нас по разным местам, а мы попробуем тебя унюхать...

Никто из этих двоих не смотрел на Сириуса или на Рема – казалось, нарочно.

– Ладно, ладно... – наконец отвернулся Блэк, чувствуя, что Рем всё ещё глядит на него.

– Но никаких превращений, – он погрозил пальцем Питеру, – это обман. И никаких плащей-невидимок, ты теперь не спрячешься, понял? – Он взъерошил Джеймсу и так уже растрёпанную шевелюру и отпрыгнул – прежде, чем тот успел его пнуть.

– Значит, решено. – Когда Ремус снова повернулся к друзьям, его мимолётная улыбка уже растаяла, сменившись обычным печальным смущением.

– А ты должен искать меня, Луни, – сказал Сириус и усмехнулся. В сочетании с волосами, спадающими на глаза, это придало ему довольно свирепый вид.
– Играй по правилам! – И, убедившись, что остальные могли его видеть, Блэк многозначительно подмигнул.
– Я не из тех, кто нарушает правила, – мягко заметил Ремус, хотя его уши заметно порозовели. Вслед за этим его без церемоний выпихнули за портрет.


***
«Если бы я был Сириусом, где бы я прятался?..»
Ремус только что поднялся на вершину Астрономической Башни – просто из прихоти. В прошлом месяце, перед Пасхальными каникулами, их неразлучная четвёрка просидела там целую неделю на мартовском ветру, зябко кутаясь в пропотевшие рубашки и пытаясь изучить свои гороскопы.
Для Ремуса Астрономия была своего рода формой самообороны, тщательно выстроенной стеной знаний в попытке удержать зверя внутри... но его друзья слушали увлечённо и наивно, когда он указывал на луну, говоря об апогее, перигее и сизигии, – так, что Питер всё время сидел с открытым ртом.
Он сам был поражён тем, что ночное небо больше не причиняло ему боли, что он мог смотреть луне в лицо и смеяться над нею, когда по обе стороны от него была пара крепких плеч.
Но сегодня хрупкие скамьи были пусты, и звёзды в безоблачном небе совершали свой путь незамеченными. Первая четверть луны, всего неделя до полнолуния. У него немного закружилась голова, в знакомом нетерпении, но Рем не обратил на это внимания. Он направился обратно, осторожно нашаривая ногой гладкие каменные ступени.
Джеймс поскользнулся здесь в последний вечер перед экзаменом по Астрономии, перепугав их всех до полусмерти. Ремус вздрогнул от дуновения ветерка, вспомнив крик Питера и молниеносно быстрый рывок Блэка, схватившего Джеймса за локоть, оберегая всех четверых от падения вниз головой с лестницы. И нарочитый смех Джеймса, эхом отзывавшийся в узкой башне, и то, как руки Сириуса задержались...
Рем встряхнулся. «Если бы я был в шкуре Джеймса...» – он пробовал вообразить, что он – Сириус, и рассуждать так, как рассуждал бы вредина Тихоход, – «я спрятался бы в библиотеке, потому что Мадам Пинс еще не простила ту выходку с «Историей Хогвартса» и почти невидимыми чернилами...»
Он спустился к подножию Башни, озираясь по сторонам. «Если бы я пробовал поддеть Питера – то спрятался бы в Подземельях – возле Слизеринского общежития, разумеется».
«А если бы пробовал поддеть меня...» – он сделал паузу, лунный свет прохладой огладил его худые плечи, – «…я спрятался бы в месте укромном и... двусмысленном». Рем надул губы, но то, что сейчас поднималось у него в груди на мягких, словно совиных крыльях, вовсе не было раздражением – «таком, как душевая для мальчиков или... чья-нибудь кровать!»
Он вздохнул и направился к Гриффиндорской Башне.
– «Весёлый Роджер».
Полная Дама моргнула, отрываясь от чашки с чаем: «Что?»
– О да, конечно, дорогой... – она рассеянно отодвинула портрет, поворачиваясь к приятельнице с третьего этажа.
– Нет, ты просто не поверишь, у этой девки хватило наглости сказать мне...
Ну ладно, это в любом случае было бы нечестно – спросить у картины, не проходил ли тут Сириус.
Если кто-нибудь из гриффиндорцев, еще бодрствовавших в общей гостиной, штудируя книги или играя в карты, удивился, увидев Рема одного, без привычного окружения, он ничего не сказал. Зеленоглазая девушка с учебником Арифмантики на коленях улыбнулась, когда он проходил мимо, и немного застенчиво помахала рукой.
– Доброй ночи, Ремус, – сказала она ему вслед.
Слишком смущённый для большего, чем ответный взмах, Рем прошел к лестнице в спальню. Джеймс голову ему оторвёт – конечно, если узнает – но Рем не видел смысла сообщать о том, что новая пассия Поттера пожелала ему доброй ночи. Хотя это было бы, по крайней мере, честно, если Ремус поднимется в спальню и обнаружит, что был не первым, кто нашёл Сириуса...
Полог на его кровати был задёрнут.
Какое-то время Рем стоял в дверном проёме спальни, тяжело дыша и не зная, что делать со ступенькой под ногами.
Постели остальных, тем не менее, выглядели нетронутыми. Рядом с дверью – кровать Джеймса: как обычно, небрежно заправленные простыни и кипа Колдокомиксов; постель Питера – со ржавой наволочкой и педантично сложенной пижамой.
У окна, напротив его собственной кровати, полог Сириуса тоже был задёрнут. Но, в отличие от Тихохода, который задёргивал занавеси, чтобы скрыть неприбранную постель, Рем знал, что сегодня утром оставил свою как обычно опрятной.
Сам дивясь тому, почему он вдруг затаил дыхание, Ремус тихо подошёл к кровати и одним быстрым движением отдёрнул полог.
Его одеяло прикрывало бесформенную груду, дрожащую от сдерживаемого смеха; на наволочку красноречиво выбилась прядь тёмных волос.
– Нашёл! – сказал Рем, вновь обретая дыхание и пытаясь догадаться, сколько тел составляло эту «кучу малу»: одно или два. Или три – но вряд ли Питер окажется столь расторопным.
– Кто здесь?
– Разве не я должен это спросить? – пропела «куча мала», простыни неуклюже зашевелились, словно подвыпивший призрак. – Ты ли это, Лууууни?..
Рем подошёл ближе и отдёрнул одеяло, встретив взгляд знакомых карих глаз и неожиданно смущённую улыбку.
Разметав волосы по подушке Рема, запутавшись ногами в его простынях, одетый только в пижамные штаны, Сириус Блэк имел любезность выглядеть виноватым.
– Попался, – мягко сказал Рем, невольно спрашивая себя: кто же из них все-таки попал?
– Опочки!.. Честно, Луни, я не хотел прятаться в твоей кровати... чувак, если ты писаешься в постель, это полностью твоё право… Ну, правда, это не входило в мой план, но у Плаксы Миртл на меня зуб – она пустила воду, когда я пробовал спрятаться в душевой кабинке...
Все это выплеснулось наружу неразборчивым потоком слов, но Ремус уловил смысл довольно легко. Дёрнул плечом:
– Я собирался потом навестить душевую, Тихоход, так что ты вдвойне пойман.
Рем заметил, что простыни были влажными, так же, как волосы Сириуса; и покачал головой:
– Разве ты не мог обсушиться для начала? Теперь моя постель сырая.
Сириус ухмыльнулся, в его глазах плясали чёртики.
– Вообще-то я как раз искал пару сухих носков, когда услышал, как кто-то поднимается по лестнице. Пришлось сматываться. – Теперь его улыбка светилась блаженной невинностью.
– Довольно честно, – согласился Рем, залезая в кровать, и задёрнул полог. Плотная ткань не пропускала свет; несмотря на зажжённые в спальне волшебные лампы, их укромный уголок погрузился в полутьму.
– Хорошо спрятались. Теперь мы должны дождаться остальных, чтобы заловить...
Сириус молчал, его тёмные глаза были непроглядными в сумраке. Рем подтянул колени к груди.
– Так вот... – неуверенно начал он, убирая чёлку с глаз.
– Погоди! – Сириус перехватил его руку на середине жеста, и Рем невольно вздрогнул от прикосновения. Но Блэк подмигнул в ответ и потянул руку к себе, принюхиваясь к запястью.
Рем позволил себе расслабиться, он не собирался доставлять Сириусу удовольствие, извиваясь от щекотки: собачье чутьё Сириуса – даже трансформировавшегося – было слишком спорным вопросом. Ремус ожидающе поднял бровь:
– Что ты хочешь унюхать, Шерлок Пёс?
Увлечённый «расследованием» Сириус не ответил, с сопением продвигаясь вверх по руке Рема, тёплым дыханием невыносимо щекоча ямку в сгибе локтя.
– Так... дай пос’треть... Ага. Ты думал спуститься в кухню, но решил, что там скорей всего обосновался Джимми.
– Для этого не нужно быть великим детективом. – Рем не сдержал улыбки: нос Сириуса был холодным после неожиданного купания, а волосы взлохмачены и мокры – точь-в-точь как у здорового щенка. – Мы все слышали, как у Джеймса урчит в животе.
Нимало не смущённый, Сириус продолжил.
– Вот упрямец, – Рем едва ли мог оставаться неподвижным – Сириус теперь сопел ему в плечо, мокрые волосы холодили шею.
– Потом ты поднялся в кабинет Предсказаний... подожди, нет – в Астрономическую Башню, и там… – он вдруг замер, тяжело дыша. – Ты испугался, когда спускался по лестнице. – Он посмотрел в глаза Рема, неожиданно посерьёзнев. – Я прав?..
Конечно, это могла быть просто догадка, мог быть блеф, но, тем не менее, это было правдой. Ремус кивнул, прикрыв глаза, его голос дрогнул:
– Ты можешь чуять страх?
Сириус прикусил губу и выпустил руку Рема, чтобы взять его лицо в ладонь.
– Луни, так я прав?.. Ты не упал там?
Покачав головой, Ремус только начал задаваться вопросом, что ещё его друг мог учуять, когда Сириус рассмеялся вслух:
– Ну конечно испугался! Ведь рядом не было меня, чтобы поймать... – он явно покровительственным жестом обнял Рема за плечи. – А у тебя всё цело? Ничего не надо починить?..
Рем никак не мог защищаться со всех сторон одновременно; а Сириус, кажется, весь теперь состоял из щекочущих пальцев и ищущих рук. Смеясь глазами, он сгрёб друга в медвежье объятие и опрокинул на постель.
Тихоход был большой собакой, а Луни вырос волком – привычный к толчкам и ударам, он обнажил зубы в плотоядном оскале, уткнувшись в шею Сириуса.
Это вовсе не казалось странным: вместе забраться под одеяло и разделить тепло тел друг друга, и тихо пересмеиваться в жаркой духоте за пологом. Это было так естественно, когда его голова уютно устроилась у Сириуса на груди, а дыхание Блэка ерошило его волосы. Рем вздохнул, безуспешно пытаясь забыть о прохладных пальцах Сириуса, гладящих его лицо.
Наступившая тишина была тяжёлой и тусклой, как тень, и они не смотрели друг на друга, находясь близко-близко, почти разделяя биение сердец. Ремусу казалось, что он может чувствовать зов луны за окном, луны в первой четверти, стремящейся к апогею.
Он прочистил горло, отгоняя наваждение:
– Как думаешь, кто найдёт нас первым?
– Гмм?.. – отозвался Сириус, словно бы вырванный из глубокого раздумья. – Да ну... – он рассеянно играл волосами Рема, завивая их между пальцев. – Джимми, по-моему. Не думаю, что Питер скоро допрёт, где нас искать…
Рем всё ещё пытался придать мыслям разумное направление и не обращать внимания на руки Сириуса в своих волосах, теперь лениво почёсывающие его за ухом.
– Но Джеймс точно потеряет след, если заглянет на кухню. – Он зарылся носом в шею Сириусу, инстинктивно принюхиваясь. О черт, он пах как... но то, что почувствовал Ремус, уже нельзя было назвать просто животным влечением
Чуть позже Рем осознал, что его собственная рука обнимает Сириуса за талию, кругами поглаживая тому поясницу. Кажется, Сириус ощутил это в то же время, встряхнув волосами и заворчав, как довольный сонный пес:
– Мммл... Ллуни... какие руки!..
Поощрённый этим, Ремус украдкой подвинулся ещё ближе, перенёс ладони на спину Сириуса и стал с силой гладить его там, наслаждаясь тем, как играют мышцы под подушечками пальцев. А когда он обнаружил особенно сильное напряжение и потянулся нажать, реакция Сириуса была более чем одобрительной.
– Такие? – переспросил Рем.
– Мхмм... – это было уже не просто бормотание, а осознанное подтверждение.
Лишь затем он поднял голову и понял, что Сириус наблюдал за ним всё это время. Сейчас он больше не казался безобидным пёсиком. И хотя Ремус вряд ли гордился своим чутьём двадцать восемь дней месяца, теперь он чувствовал, как воздух наполняется чем-то, от чего у него запершило в горле, а волосы на шее поднялись дыбом.
О, как бы он хотел сегодня стать волком, чтобы мчаться в ночи, бок о бок, и ни о чём не думать...
Запоздало он подался назад, путаясь в простынях, но лишь затем, чтобы почувствовать, как руки Сириуса твёрдо легли ему на плечи.
– Ты слишком хорошо прячешься, – прошептал Сириус, его голос был печален, а глаза столь же темны, как и волосы цвета чёрного дерева.
Ремус моргнул.
– Ты уже говорил это, – ровно сказал он.
Сириус промолчал.
– Я думал, ты меня не услышал, – в конце концов отозвался он, всё ещё не поднимая глаз.
– Я всегда слушаю тебя, Сириус, – шепнул Рем, высказывая этим гораздо больше, чем доверил бы передать словам.
Ответная улыбка вышла слегка кривой. Блэк смотрел на его шею, и Ремус подумал: это из-за того, что рубашка сползла с плеча, открывая шрам.
– Ну да... – кажется, Сириуса это не убедило, хотя он и опустил руки, позволяя Рему отодвинуться куда он пожелает. – Это потому что я без конца треплюсь, да?
Не двигаясь с места, Рем ещё мог бы подобрать слова для своих довольно нерешительных возражений – если бы Сириус не провёл указательным пальцем по его шраму в форме полумесяца. Ощущение вспыхнуло тотчас же, разворачивая горячие усики по всему телу, магическая рана отозвалась покалываньем на чужое прикосновение. Рем шипяще выдохнул, приоткрыв рот в бессознательном волчьем жесте покорности.
Сириус не мог знать этого, но он немедленно убрал руку.
– Больно? – спросил он, и Ремус почти смог рассмеяться, увидев ошеломлённое выражение на лице друга.
– Не больно, – ответил он наконец, – но Это. Не. Простой. Шрам.
Искривив губы в ироничной усмешке, Сириус всё ещё казался потрясённым:
– Так я могу до него дотронуться?
Рем опустил глаза, вспомнив об упоительном жаре, вызванном столь простым касанием.
– Не думаю, что тебе стоит.
– Ты всегда всё усложняешь, – огрызнулся Блэк, а ведь его нервы и так были на пределе.
Они сейчас так близко, как только могли быть, не касаясь друг друга, и воздух меж ними, казалось, наэлектризован.
– Или ты хочешь этого, или нет.
Рем снова сомкнул веки, как никогда раньше желая, чтобы лунное серебро омыло их своей прохладой, изменяя его существо.
– Это никогда не было просто, – шепнул он, зная, что другой мальчик всё равно не сможет понять...
– Так научи меня, – настаивал Сириус, почти со злостью отбрасывая одеяло. – Покажи мне как... как прикоснуться к тебе.
Это было даже легче, чем превращение. Сириус не шевелился, склонясь над ним, но сам Ремус потянулся навстречу и подставил шею алчущему рту. Если Блэк и был удивлен, он не подал виду, его губы были любопытны и нетерпеливы, исследуя алый полумесяц колдовского шрама.
И теперь Рем замер, хотя и думал, что вот-вот взорвётся, если ещё немного пробудет в неподвижности – под лаской губ Сириуса, скользящих по его горлу, следом кометы оставляя за собою призрак поцелуя... прежде, чем, наконец, их губы встретились.
Это было бездумной песнью полнолуния, не приносящего боли, бешеной пляской звёзд, не знающих усталости. Ремус подался вверх, в жаркие объятия Сириуса, целуя его почти отчаянно.
– Знаю, Луни, я тупица, – Сириус улыбался, тяжело дыша, его глаза сияли так же ярко, как и звезда с его именем, – но в этом я кое-что смыслю....
И Рем ни о чём не спрашивал, слепо благодарный за эти руки, ласкающие так жарко, стягивающие с него рубашку, больше не оставляя тайн.
– Уж по этому предмету ты точно круглый отличник, – выдохнул он, и, когда Сириус рассмеялся в ответ, Рем перехватил его и потянул под себя, жадно целуя.
И Сириус вовсе не протестовал, кружа ладонями по его груди, лаская ноги под коленями, прижимаясь бёдрами, так что их возбуждённые члены тёрлись друг о друга почти болезненно. Рем тяжело и часто дышал в рот Сириуса, вдруг подумав, что не так уж и трудно быть собою, в конце концов...
Он освободился от оставшейся одежды, не обращая внимания на смешок Блэка, вызванный его нетерпением.
– Нельзя играть в прятки, Луни, если ты даже не прячешься...
– Заткнись, или я не стану помогать тебе снимать штаны!.. – ответил Рем, все-таки делая именно это.
Сириус притянул его к себе и щекотно рассмеялся в ухо; его летящие касания стали красноречивей всяких слов.
Это был простой ритм играющих щенков, это было магией лунного цикла, это было потребностью жизни: слиться друг с другом, качая бедрами, лаская и умоляя о ласке...
Ремус почти мог притвориться, что они просто бегут вдвоём сквозь осыпающийся вереск и шальной аромат примятой травы, облитые лунным светом, подгоняемые всплеском адреналина в крови...
Но Сириус был рядом, горячий и гладкий; бледные руки Рема отсвечивали на фоне его загорелой кожи, солнечно-спелый цвет которой был, наверное, всего лишь следствием полуденных гонок на квиддичном поле.
Сириус ни на миг не отрывал от него пристального взгляда, глаза его горели тем же желанием, которое наполняло кончики его пальцев. И Рем весь отдался ощущению удивительного сладостного жара, поднимавшегося в нём, когда он чувствовал взгляд этих звёздно-ярких глаз, скользящий по его телу, почти обжигающий живот и бедра... Блэк под ним стонал, клялся, задыхаясь, уговаривал не останавливаться – и Ремус видел, как пульс на его горле бьётся согласно с пульсом меж его бёдер.
Когда Сириус кончил, зажмурившись, откинув голову, его руки всё ещё двигались меж ними, лаская, пока он проливал себя, жаркий и беспомощный. И Рем, застигнутый врасплох, последовал за ним – луна в апогее, на высшей точке орбиты летящая сквозь звёзды; ему казалось, что он уже кричит имя... – а Сириус смеялся, с закрытыми глазами откинувшись на подушку, и выглядел необычайно довольным.

Приподнявшись на локте, Рем с сожалением глянул вниз:
– Наследили мы...

Картинно вытираясь краем простыни, Блэк заметил:
– Не без того. Но ты же знаешь, я... – остальная часть фразы утонула в неясном звуке.

Широкая ладонь Сириуса двинулась вверх по бедру Рема, он присвистнул сквозь зубы:

– Проклятье, Луни, похоже, тебе и правда больно!..
Ремус не ответил, позволяя Сириусу отыскать шрамы на своем теле, один за другим; позволяя ему увидеть прошлое, о котором никогда не рассказал бы словами.
И Блэк очерчивал кончиками пальцев уже зажившие раны, словно карту созвездий рисуя на бёдрах возлюбленного.
– Реми…

– Я сказал, заткнись! – голос Джеймса.

Они оба замерли.

– Но ты ж говорил, что они будут здесь, – возразил Питер.

Ладонь на колене Рема вдруг стала очень тяжёлой. Он затаил дыхание, бессознательно пригнувшись, ртом прижавшись к ключице Блэка. Никто не смел подать и звука – их обнаружили.

– Ну да… – шикнул Джеймс, гася огни шёпотом заклинания. – И если б ты хоть чуть-чуть соображал, то понял бы, что они спят. И тебе пора! – звук прицельного удара подушкой по спине и короткое «О!»

Затем комната погрузилась в тишину, и долгие, долгие секунды никто не двигался с места.

У Ремуса потемнело в глазах. Миг спустя он вырывался из рук другого мальчика, извиваясь на нём.

– Ты чё!.. Я ничего не знал об этом... Честно! – шёпот Сириуса почти сорвался на визг, когда Рем, дыша ему в пупок, сотворил зубами нечто вовсе немыслимое.

– Свежо предание... – пробормотал Рем, уткнувшись Сириусу в бок, в какое-то особо чувствительное место.

– Луни, щекотно, – взмолился тот, выгибая бёдра. – Прекрати, ты нас выда... ааа! – Ремус!!!

Рем засмеялся вслух, больше не заботясь о том, чтобы приглушить голос подушкой.

– Ладно, – сказал он, наконец, – ты меня нашёл.

***
Осколок четвертый "Плач волка"

Так угодно было судьбе, что Ремус Люпин узнал обо всем слишком скоро. Еще двадцать четыре часа – и он мог бы горевать как человек.

Вы! Вы – свет мой, мои друзья...

Но по велению рока, по капризу лунного цикла, сова прилетела в сумерках именно т е м вечером. Его руки дрожали, как никогда с тех пор, когда он был маленьким мальчиком, впервые переживающим превращение.

Джеймс и Лили мертвы.
А ребёнок, о Боже, их ребёнок...

Питер мёртв.

Мир мой рухнул... Всё, всё, что было мне дорого...

И Cириус Блэк – их убийца –
Иуда!..
Любимый...

бежал.

Если бы я мог тебя найти, я убил бы тебя – как ты посмел!..

Ночь была необычно тёплой для этого времени года, маня и одолевая внезапным удушьем; но окрестный лес приветствовал его, как нетерпеливый любовник, и листья шептали вокруг, даря ему свои призрачные ласки.

Ты разделял со мною месяцы тоски, мы вместе смеялись над чарами полнолуния…

Луна набухла краснотой: не золотая, как в августе, и не жемчужно-яркая, как весенней порою, – окровавленная и злая, низко зависшая над горизонтом.

Я отдал бы жизнь за тебя... Будь ты проклят!

Трансформация обрушилась внезапно, обрывая дыхание, но больше никаких изменений Рем не ощутил: его била дрожь, и сердце всё так же бешено колотилось в груди.

Кровь так горяча... мой язык пересох ожиданием

Через какой-то миг он споткнулся и упал на четвереньки, и побежал так – наконец, завершив превращение.

Горло горит... я жажду почувствовать твою предательскую сладость, собрат мой...

Только в детстве, ещё до Хогвартса, он так же неистово носился под полной луной, когда удрал из временного убежища, приготовленного матерью, обезумев от случившейся с ним перемены.

Этой ночью в нём проснулся волк – и горе мешалось с животной яростью, способной осознать внезапную потерю не больше, чем разум человека.

Мои клыки требуют правосудия!

... склонить голову к твоей шее, ощутить тебя, принять в объятия, о вечный спутник моих ночных метаний...

С закрытыми глазами он беззвучно мчался через подлесок – один. Он бежал, проклиная небеса, подгоняемый пляской звёзд, от восхода луны и до утра.

Жажда убийства сжигает меня...

Вгрызаясь в плоть, добраться до самой середины твоего сердца, где кровь густа и темна – последним поцелуем возлюбленного – мое кровное право!..

А когда луна поклонилась рассвету он вскинул голову – древним жестом отчаяния не-волка и не-человека – и выл на равнодушное светило, пока сердце его не опустело до дна.

Смертоносно прекрасный – друг мой, брат, возлюбленный, – я верил тебе, я верил тебе...

Я ВЕРИЛ ТЕБЕ !

Смутно он понял, что опять превратился в человека: одежда в лохмотьях, окровавленные кулаки колотят лесной мох. Людской голос прорвался наружу кашлем умирающего. А лес вокруг хранил тишину, пестрея равнодушными тенями.

Он снова прошептал: «я верил тебе», лишь теперь сознавая всю боль утраты и предательства.

Ветер, запутавшийся в волосах, вырвался и унёс слабое эхо слов....

Возможно, в своем роде, капризная фортуна сберегла его, и проклятие Рема стало его благословением.
Эти истины известны всем. Ни один оборотень не может лишить себя жизни; а время лечит всё, равно притупляя и горе, и страсть.

Но сейчас у Рема Люпина, дрожащего на росистой траве в милях от дома, не было сил думать об этом. Он плакал…

~FIN~