|
-Ремус, у меня… эээ… знаешь…такая глупая просьба. К тебе.
-Давай, говори… глупые просьбы - моя специальность, ты же знаешь.
-Нет, правда?
-Угу… Так что за просьба?
В сумерках, тихих, усталых, сухих, пропитанных запахами старой бумаги и зверобоя, комната кажется какой-то особенно заброшенной. Медного оттенка свет из-под лампы с треснувшим абажуром. Пыль развешана по углам, словно причудливая декорация к спектаклю – спектакль одиночества, вот как это можно назвать. Единственный актер, который в нем играет, полулежит в разваливающемся кресле, ноги закутаны пледом, на коленях – книга, такая же растрепанная, понурая, как он сам. Тонкие длинные пальцы перебирают страницы, гладят переплет, словно книга живая, какое-нибудь очередное пособие по уходу за магическими животными, правда, слишком старое и дряхлое, чтобы кусаться. Умеет только мурлыкать, наверное.
-У нас в этом году выпускной бал, знаешь?
-Я помню, да.
-Мы там будем…э…предполагается, что…нам нужно будет…
-О Господи, что? Неужели поцеловать Северуса на прощание?
Гарри смеется. Иногда шутки Ремуса становятся удивительно похожи на шутки крестного. Холод, горечь и яд. Привкус того безумия, что отметило Сириуса пятнадцать лет назад – и навсегда.
-Да, ага, в задницу…
-О нет, и ты хочешь, чтобы я…
Они снова смеются.
Пыльная кисея колышется по углам, словно недовольна глупыми шумами, что производят здесь, в этой комнате, двое нечестивцев.
Ремус откидывает голову на спинку кресла, прикусывая нижнюю губу.
-Вообще-то всего лишь… я хотел сказать, всего лишь нужно будет… придется… танцевать с девушками.
Гарри слегка краснеет, запинается, смотрит в потолок.
-И?
-Ты умеешь танцевать, Ремус?
Пауза.
Тени колышутся на дальней стене, пробегают по гобеленам с изображением героических деяний семейства Блэков. Серебряной ниткой прошиты фигурки мужчин, золотой – женщин. Черные волосы, синие глаза – на этих полотнах все Блэки на одно лицо, будто однояйцевые близнецы.
- Хочешь, чтобы я тебя научил?
Кивает.
Ремус откладывает книгу в сторону, сует вместо закладки сухой кленовый лист, откидывает плед. Штанины его брюк истрепаны внизу, мантия так и просится в музей реликтовых артефактов. Старые ботинки начищены до блеска – единственная вещь, которая выглядит на нем по-настоящему безупречной. Он поднимается из кресла, слегка ссутулившись, пальцами взлохмачивает волосы на затылке: жест Джеймса времен далекой юности.
Поворачивается к Гарри.
- А почему ты…
-Н-ну, понимаешь, я хотел попросить Гермиону, но она еще не приехала с каникул.
-Угу.
-А Джинни, наверное, не умеет…Про Луну я молчу. Тонкс я даже представить боюсь …(Ремус фыркает). И потом, я не думаю, что, эээ…честно говоря, я просто…ну…
-Стесняешься?
-Что-то вроде… Вообще-то да. Мне и к тебе неловко обращаться, но…
-Э, Гарри, ну что за глупости. Конечно, я тебя научу. И перестань терзать пуговицу, а то оторвется.
Оконное стекло расцвечено туманными огоньками с улицы, темнота отражает бледную длинноносую физиономию Ремуса, когда тот подходит к подоконнику, склоняется к древнему патефону.
- Интересно, где ты это достал?
Гарри смотрит Люпину через плечо.
Ремус улыбается своему отражению. Улыбка беспомощная и хищная одновременно: странное сочетание.
-Что-то вроде наследства.
-Это чудовище еще играет?
-Он неплохо справляется …для своих лет.
-Без магии не обошлось?
Длинные пальцы любовно гладят чеканные барельефы по бокам патефона.
-Он и без магии хорош… Но, конечно, как волшебник, я забочусь о нем.
Ремус аккуратно трогает латунную, отливающую тусклым светом, трубу, разворачивает её к комнате. В руках у него появляется черный диск пластинки: этикетка полностью истерлась, пластинка исцарапана, выглядит еще древнее, чем патефон.
-Это будет играть?
-Положись на меня… и на него...
Еще одно прикосновение к латунной трубе: почти нежное.
Гарри ухмыляется, неловко переминается с ноги на ногу.
Ремус бросает короткий взгляд из-за плеча.
-Кстати, Гарри, а что мы будем танцевать?
-Э…ммм…вроде бы, будет этот… вальс. Да. Вальс. Ну, и другие танцы.
-Другие танцы?
-Ну да.
-У танцев много названий.
-Ремуууус!
-Ну хорошо, хорошо… дай припомнить… В дни нашей молодости мы танцевали…Танго. Румбу. Твист…Фокстрот… И рок-н-ролл, разумеется. Это было сущим безумием.
-Хватит, хватит, пожалуйста.
-Да я даже половины не назвал.
-А мне уже нехорошо.
Люпин опускает пластинку, осторожно приподнимает иглу, зажатую между двумя круглыми, украшенными облупившейся эмалью, дисками.
Легкий хрип – музыка словно откашливается перед тем, как разлиться по комнате, заполнить её грациозными, немного печальными аккордами.
Гарри удивленно приоткрывает рот.
-Это… что за музыка?
-Ну, во всяком случае, подходит, чтобы показать тебе несколько основных па.
Ремус разворачивается к нему. Распрямляет плечи, взгляд становится слегка ехидным. Руки в карманах.
-Так. Давай-ка снимем мантии. Если ты запутаешься в ней и упадешь, будет забавно, но…
Гарри поспешно расстегивает мелкие пуговицы, стягивает мантию. Под ней застиранная фуфайка с эмблемой никому неведомого клуба «Боксеры-юниоры». Ремус расстегивает свою, стягивает с плеч, открывая рубаху с потрепанными манжетами и старомодным воротничком-стойкой.
-Ну вот, - говорит он, - мы можем начать урок. Ты готов?
Гарри смущенно отступает. Ремус делает шаг вперед, голова приподнята, улыбка трогает тонкие губы.
-Полагаю, ты раньше уже танцевал, Гарри?
-Угу. На…на четвертом курсе у нас был бал… Но я тогда ничего не умел. Вообще. Ноги только оттоптал. И мне не понравилось.
-Ну вот. Странно. А Джеймс, между прочим, неплохо танцевал. Думаю, у тебя тоже все получится. Главное – это…
Ремус обрывает себя на полуслове, прищуривается.
Делает еще шаг, берет Гарри за руку и кладет себе на талию.
-Девушка была красивая?
-Очень, - искренне отвечает Гарри, и глаза его начинают блестеть.
-Ну, тогда представь, что вместо потрепанного старого Люпина ты держишь за талию ту девушку…
Гарри сдавленно хихикает, его пальцы теребят хлопок рубашки Ремуса.
-Она… Она поменьше тебя будет…
Ремус издает короткий смешок.
-Ничего не поделать… Разве что сварить немного многосущностного зелья, а?
-Не надо…Ты сгодишься, я просто буду представлять кого-нибудь покрупнее.
-Угу…
Они стоят друг против друга, Гарри старательно смотрит в сторону, пытаясь взглядом просверлить гобелены на стене. Ростом Гарри догнал Ремуса, но он шире в плечах, так что, с известной долей фантазии, можно представить, будто Гарри танцует не со стареющим оборотнем, а с нескладной, болезненно худощавой девицей.
Люпин кладет ладонь ему на плечо, ладонь почти невесомая, сухая, придвигается ближе.
-Гарри.
-Да?
-Держи голову высоко. И не сутулься, пожалуйста... Я плохой пример.
Гарри улыбается, улыбка слабая, плавающая, неверная. Оттопырив нижнюю губу, сдувает со лба прядь черных волос.
Ремус щурится.
Говорит:
-Теперь делай шаг, меняй ногу и делай еще один…
-Как это?
-Смотри…
Они делают первое па: Гарри отодвигается, он не поспевает в такт.
Люпин останавливается, показывает еще раз.
Гарри повторяет.
Сбивается с шага, останавливается, вскидывает на Люпина недовольно-насмешливые глаза.
-Ничего не получается.
Ремус придвигается к нему, подталкивает бедром его ногу.
-Попробуй еще… Никто нас не видит, не бойся. Совершенно нечего стесняться.
Несколько пробных па, они кружат по комнате, Гарри нервно сжимает талию Люпина, то и дело наступает ему на ноги, на лице застыло несчастное, сосредоточенное, и в то же время азартное выражение.
Люпин начинает отсчитывать, чтобы задать темп.
-Раз- два- три… раз- два- три… раз- два- три…
Гарри снова поднимает на него взгляд. Улыбается, почти торжественно.
-Получается, правда? У меня получается?
Он ведет Ремуса по комнате, аккуратно обводя вокруг кресла, и, под аккорды из патефона, кружит его, сжимая все крепче. Скрипки вдруг разражаются плачем, и Гарри, овладев темпом, двигается легко, будто скользит. Ремус вглядывается в лицо мальчика, нервное, тонкое, оно становится отрешенным, глаза полуприкрыты, губы замерли в улыбке.
Еще несколько кругов под карамельно-нежные, вкрадчивые переливы музыки.
-Медленнее, Гарри, - иногда поправляет Люпин, или:
-Держи темп, держи… А теперь аккуратнее, тут кресло.
Они танцуют так легко, что Ремус и сам закрывает глаза, отдается партнеру, отдает свое неловкое, сухое тело мальчику, позволяет гибким рукам сжимать себя, ощущает на щеке теплое дыхание от приоткрытых губ.
Их пальцы сплетены так крепко, что у Люпина сводит суставы.
Еще один круг. Сердце начинает стучать сильнее, Люпин осторожно дышит сквозь сжатые зубы. Теперь Гарри держит его нежно, их пальцы расплетаются.
Он прижимается ближе, так, что Люпин может чувствовать твердые мускулы его живота сквозь одежду.
-Ремус?
-Да?
-У нас получается?
-Да. О да.
-Ты устал?
-Что? А…Э… Ну, совсем чуть-чуть.
Гарри останавливается.
Легкий, насмешливый поклон.
Одна рука соскальзывает с его талии, другой он подносит ладонь Ремуса к своим губам. Быстрое, невесомое прикосновение.
-Благодарю вас… э… мадам…
-Мадам? Ты уверен, что перед тобой не мадмуазель?
Некоторое время Гарри таращится на него через свои очки, а потом прыскает от смеха.
-Ну? Покажешь мне еще что-нибудь?
-Неужели тебе понравилось?
-Ну, это проще, чем ловить снитч.
-Правда?
-Только, конечно, не так интересно. И вообще, Ремус, ты хорошо танцуешь… мог бы давать уроки танцев…
Смешок.
-Вот как, оказывается, все просто.
-Ну, по крайней мере, мне даже понравилось. Чуть-чуть.
-Если бы на моем месте была настоящая юная мисс…
-Ха.
-Знаешь, у тебя тоже получалось очень хорошо, Гарри. Жаль, что я так себе учитель.
-А мне нравится. Ты все классно показывал. Это был вальс, да?
-Да. Ну-с, станцуем теперь…
-Что?
Ремус наклоняется к пластинке, прикасается пальцами к одной из дорожек.
-Пожалуй…Танго, - легкая улыбка, - танец любви.
-Э…ты уверен, что на выпускном мне придется…
-Нет, не уверен…
-Ну…в любом случае…
-Возможно, я старомоден, но думаю, любой мужчина должен уметь танцевать танго. Только представь, тебе будет, чем поразить твою девушку.
-Это точно.
-Я вообще-то не ахти какой танцор, но… Кое-что помню.
Он расстегивает рукава рубашки, закатывает манжеты, обнажая тонкую, в россыпях бледно-рыжих веснушек, кожу предплечий. Руки у него худые, длинные, с выступающими венами, и он знает, что это далеко не верх красоты, но –
-Танго нужно танцевать с легким сердцем и открытыми руками, - говорит Ремус слегка смущенно.
Гарри ухмыляется.
-Танго, - произносит он неуверенно.
Ремус прикасается пальцем к дорожке, и игла патефона мягко опускается туда.
Хрипловатый, насмешливый голос заводит томную и плавную историю: историю о невозможности или возможности, о страсти, затаенной глубоко, на самом дне сердца.
Голос холоден, так странно слышать слова о любви и страсти, пропетые им, но Ремус чувствует мурашки, бегущие вверх по позвоночнику: что-то заводит в этой песенке, что-то заставляет представлять, как руки обхватывают тебя, губы прикасаются к тебе.
Танго.
Он делает шаг к Гарри.
Тот улыбается широко, мальчишеским жестом дергает себя за подбородок.
-Ну? Показывай мне свое танго, Ремус.
-Ремус?
Улыбка у Гарри разъезжается до ушей.
-Ох, простите… Синьорита… Станцуем танго, о прекрасная незнакомка?
Ремус в притворном смущении опускает глаза.
Рука Гарри обхватывает его талию, крепко, уверенно, и твердый живот вновь упирается в его - впалый, и Ремус вдруг вспоминает, на что похож запах, идущий от Гарри: это запах весны, раннего лета, запах лесных цветов, теплого ветра над полями, раздавленной на языке земляники.
Запахи Гарри врываются в его собственные, вторгаются в запах старой бумаги, пергаментов, полуистлевших книг, пыльных комнат, старой материи. В запахи волчьего зелья и пустой кровати. Пустой все двадцать лет.
Врываются, чтобы владеть и командовать, вести, и даже, наверное…
Perhaps, perhaps, perhaps, - сообщает холодный голос с пластинки, и Гарри шепчет:
-Ну? Танцуй со мной.
Ремус делает шаг, еще и еще: танцевальные па выходят неловкими, и все-таки Гарри подхватывает фигуру, повторяет за ним.
Они делают поворот, и Ремус говорит:
-Восемь шагов. Вот, а теперь ты ведешь.
-Как это?
-Просто делай все так, как я показал.
Гарри хмурится. Однако он не намерен отступать.
-Медленнее… Плавно, плавно, плавно… Не отпускай меня…Держи этот темп…Слушай музыку, слушай темп…поворачивайся… Делай шаг назад… Назад… И еще…Теперь поворачивайся…Теперь голову…
Ремус повторяет команды тихим голосом, пока песенка льется с пластинки прохладными струйками.
Perhaps, perhaps, perhaps…
Их танго невинное и пылкое, танго, просвеченное светом старой лампы, танго в окружении пыли и старых стен.
Стены, с въевшимися, словно лишай, обидами, заношенными драмами, взирают на кружащуюся пару с изумлением и яростью.
-Получается?
Ремус ловит взгляд Гарри.
-Просто великолепно…на мой, дилетантский взгляд…
Гарри смеется.
Их бедра прижаты друг у другу теснее, чем в вальсе – прижаты почти непристойно, но никто из двоих не делает движения, чтобы отодвинуться. Шаги сплетены так, что шаг другого тотчас повторяется партнером.
И вдруг, резко развернув, мальчик запрокидывает Люпина назад: тот откидывается, прогибаясь в спине, лицо Гарри оказывается прямо над его собственным – всего несколько секунд, замерших на…
Perhaps, perhaps, perhaps…
-Возможно, - говорит Гарри одними губами. В его глазах пляшут черти, и Ремус, вместо того, чтобы рассмеяться, пугается, напрягает спину.
Гарри рывком возвращает его в прежнее положение, но их лица по-прежнему близки, дыхания перемешиваются, и Гарри шепчет:
-Ты боишься?
Ремус подавляет желание вырвать руку.
-Возможно, - шепчет он.
Гарри разворачивает его, прижимает к себе в притворно-страстном жесте: теперь он обхватывает грудь Люпина, у Ремуса от неожиданности заканчивается воздух в горле.
И снова – теплый, щекочущий шепот прямо в ухо:
-Возможно?
Шаг назад, вслед за Гарри.
Разворот. Он подчиняется рукам, которые ведут его, гнут и покоряют.
Еще один шаг, и щека Гарри прикасается к его щеке.
Ремус отступает, опираясь на вытянутую ногу. Он танцует танго, он просто дает маленький урок танцев, но где-то в глубине души ему начинает казаться, будто происходит что-то… что-то… неправильное. Возможно.
-Хорошо танцуешь, крошка, - выдыхает Гарри.
Ремус ухмыляется препохабной ухмылкой - ухмылкой волка, ухмылкой шлюшки.
Гарри и Люпин замирают на минуту, покачиваясь, прижавшись друг к другу – пауза перед следующей фигурой.
Мелодия, что выводит древний патефон, все никак не кончается.
Тени танцуют по стенам вокруг них – причудливые боггарты, отражения тайных желаний, спрятанных кошмаров. Темнота пялится сквозь оконные стекла – провалы, словно зрачки, за которыми неизвестность и страх, и все то, что снится Ремусу в самых плохих снах.
И снова – резкий, почти насильный, поворот. Гарри вступает в игру на правах водящего.
От рывка волосы Ремуса взлетают, тонкие, каштановые, они просвечены неверным медным светом, и в нескольких прядях блестят полоски седины.
Он ловит себя на мысли, что было бы неплохо умереть прямо сейчас, танцуя танго, в руках Гарри, который ведет его, и сжимает, и прижимает к себе, словно куклу, словно гитану, словно порочную малолетнюю девчонку. Не хватает только красной розы в зубах, думает он с усмешкой…все это так забавно, неловко, и все же так сладко и упоительно, и он… да, почти – абсолютно - счастлив. Ремус движется в ритме, напетом хриплым насмешливым голосом, движется в этой музыке, в невозможности, в возможности, в потерянном пространстве. Он так одинок. Он так – невозможно – мать вашу - одинок.
И только танго напоминает ему, что одиночества нет.
Есть Гарри.
Мальчик, которого он должен (был?) охранять, беречь. Мальчик, который ему в сыновья годится. Ремус не может ничего остановить.
Потому что они танцуют танго.
Ты позволишь ему вести. Позволишь трогать тебя, управлять, позволишь его запахам проникнуть тебе под кожу, влиться в кровь, затопить сердце. Позволишь его пальцам скользить по спине, его бедрам разбивать твои, позволишь ему обнимать тебя, кружить, ласкать, уговаривать, дразнить.
… perhaps, perhaps, perhaps.
Скрипичные переливы.
Аккордеон выводит мелодию.
Танго. Восемь шагов.
Так танцуй, Ремус.
Ты ведь всего лишь потрепанный, поношенный, зачитанный, ветхий, словно та книга, оборотень.
Ты не можешь надеяться.
Всего лишь обещания. Пустые обещания…
Танцуй, мысленно говорит он себе, танцуй, и тогда, может быть…
Поворот:
наверное…
Шаг назад:
возможно…
Perhaps,
perhaps,
perhaps….
|
|