|
Один только взгляд на его немытую и неопрятную внешность вызывал содрогание. К тому же, учитывалась его весьма сомнительная репутация, касающаяся Темных Искусств, и соответствующий мрачный нрав. Но все это имело одно громадное преимущество - по дороге в школу в его единоличном распоряжении было целое купе.
Сколько раз он совершал это путешествие? Сколько раз он плакал от облегчения, от осознания того, что на целых семь месяцев он будет свободен? Он ненавидел то, во что он превратился, чтобы выжить дома. Ненавидел, что никогда полностью он не освободится от этого мальчика.
Впрочем, он и был всего лишь мальчиком. Ему было почти шестнадцать, и он перешел на пятый курс Хогвартса. Единственное, о чем он мечтал в своем таком «зрелом возрасте», так это чтобы его отец теперь нашел себе кого-нибудь другого, чтобы мучить. Однако, в тот самый момент, когда после окончания прошлого курса, он вступил на землю величественного особняка в Северном Уэльсе, Джулиан Снейп поприветствовал его чрезвычайно щедрыми объятьями. Со вспышкой в глазах. Значение этого взгляда один Северус понимал совершенно ясно. Это означало, что все осталось по-прежнему.
Он вытер слезы задолго, прежде чем кто-нибудь мог увидеть их, и рассеянно принялся распутывать узелок на длинной пряди волос. Хотя он знал, что он был слишком худой и бледный, а его нос был для него настолько велик, что казалось, что даже для маскарада на Ведьмину неделю ему вряд ли понадобится маска, он также отдавал себе отчет, как он выглядит, когда хорошо вымыт и ухожен. Благодаря резкому контрасту между бледным цветом кожи, черными, цвета воронова крыла волосами, и такими же, им под стать глазами, он смотрелся весьма экзотично и интересно. Волосы, ниспадавшие почти до талии, являлись одним из предметов его гордости. Сейчас, правда, они были похожи на засаленное мышиное гнездо, по которому, конечно, не ползали насекомые, но вид у них был такой, что вполне могли бы. Всякий раз, по возвращении в Хогвартс, он избавлялся от необходимости делать себя настолько непривлекательным насколько это возможно. Тогда его волосы струилось по спине чистыми, сияющими волнами. И несмотря на то, что он испытывал маленькую гордость от своего внешнего вида, любое простое прикосновение вызывало в его душе возмущение и отвращение. Хотя проходило довольно много времени после того, как бледнели его синяки, полученные дома, любое обычное прикосновение без труда могло вызывать в нем страх, и гнев, которые закипали практически мгновенно.
Его школьные приятели, после четырех лет общения, прекрасно представляли, что значит вторгаться в его личное пространство. Он прибыл в Хогвартс, зная гораздо больше заклинаний и проклятий, чем кто-либо, и весьма охотно применял их. Не имело значения ни назначение взысканий после уроков, ни снятие баллов с его факультета, ничто не могло удержать его от такой самозащиты. Ни даже явное недовольство им директора Дамблдора не могло победить этот рефлекс. Впрочем, Дамблдору удалось заставить его сначала обдумывать свои действия, прежде чем применять заклятия, однако, трудно сказать, хорошо это оказалось или плохо. С одной стороны, он больше не атаковал с такой сверхскоростью. С другой стороны, те несколько секунд, в течение которых он размышлял, позволяли его мщению стать значительно более изобретательным и, частенько более болезненным. Он неловко поерзал, морщась и вздрагивая от боли. Его отец тоже выучился быть более изобретательным и более болезненным. Никто и никогда не мог обвинить Снейпов, будь то отец или сын - в глупости. Из своего длительного опыта он знал, что боль и повреждения должны пройти со временем, и если бы он очень хорошенько попросил, то смог бы сварить зелье для ускорения процесса. Нет, он не может попросить. Тогда он должен будет объяснить, зачем ему надо готовить такое зелье, а он никому не мог сказать об этом. Всегда так.
*********
У Аниты так и чесались руки заплести его волосы в косички. Она сидела позади него на уроке Истории Магии и как всегда смотрела на то, что ее интересовало гораздо больше, чем бесконечное жужжание Биннса. Он знал, что ей хотелось это сделать, и что она едва сдерживалась. В последний раз, когда она попыталась заплести его волосы, он магическим способом удлинил ее пальцы и сплел их вместе. Он получил за это неделю тяжелейших взысканий, но зато до нее, наконец, дошло. Никаких прикосновений, даже к его волосам.
Его однокашники думали, что он ненормальный, раз не позволяет Аните ласкать его волосы. Мисс Лестрендж была отпрыском одной из старейших волшебных семей, говорили они. Он никогда не тратил время на напоминание о том, что его род был гораздо древнее и богаче, чем ее. Он был воспитан в вере, что напоминать о материальном положении - вульгарно. Гораздо труднее было опровергнуть тот очевидный факт, что мисс Лестрендж была замечательной и прекрасной юной женщиной. Тогда он просто смотрел на них с этим своим выражением превосходства во взгляде, что они ненавидели больше всего. В конечном итоге, они оставляли его одного. Как, впрочем, и всегда.
Он пытался развеять свою собственную скуку, размышляя о том, какую следующую каверзу предпримет Сириус Блэк. Они с Блэком были заклятыми врагами с момента самой первой встречи. Можно сказать, что они с самого первого курса положили друг на друга глаз.
Он боялся уезжать из дома, почти также сильно, как и боялся там оставаться. Сириус Блэк, шумный, крупный и светящийся здоровьем - немилосердно дразнил его. Блэк тогда бросил один лишь взгляд на его худую, костлявую фигуру, большой нос и копну неопрятных, немытых волос и прочитал - «жертва». Когда он применил к Блэку болезненное заклинание «осиных жал», Блэк прекратил дразнить его и сузил глаза, пересмотрев свое первоначальное впечатление. Это положило начало его попыткам разными кошмарными способами сделать его жизнь жалкой.
Счет сравнялся к концу года. Он знал больше заклинаний, чем Блэк, но у Блэка было весьма развитое воображение. Они были практически равны в интеллекте и магических способностях, так что никто из них не был в состоянии унять чувство превосходства.
Блэк разговаривал с Джеймсом Поттером, глубоко наплевав на лекцию Биннса. Поттер раздражал его почти также, как и Блэк. У Поттера было все. Он был умен, популярен, весьма хорошо выглядел, а главное, он был счастлив. У него даже была подружка. Лили была достаточно симпатичной и хорошей девушкой, по его мнению, чего нельзя было сказать о ее доме и семье. Мысль о том, что Лили - это лучшее, что могло достаться Поттеру, доставляла ему чувство самодовольного превосходства; за Поттером не охотилась Анита Лестрендж. Чувства превосходства и самодовольства хватало лишь до той поры, пока Поттер и его подружка не попадали в поле его зрения. И то, как они друг на друга смотрели... Любовь окружала их сиянием, и это доставляло ему странные чувства, и питало безнадежную, такую безнадежную ярость. Он завидовал Поттеру, тому, что тот так запросто всех очаровывает и что он счастлив, не прилагая к этому никаких усилий. Размышления об этом временами доводили его до исступления.
Поттер и Блэк, половина гриффиндорских Мародеров. Другая половина и близко не была такой раздражающей. Питер Петтигрю просто не стоил его внимания. Петтигрю был докучливым мелким паразитом, бесхребетным и безмозглым, чтобы о нем стоило вообще упоминать. Он просто ошивался возле самой популярной в школе группировки.
Последним членом Мародеров был Ремус Люпин. Всегда одетый в обноски, спокойный и мягкий парень. Люпин был тем, как он думал, кто мог бы ему понравиться, если был у него был бы шанс узнать его получше. Они работали в паре над некоторыми заданиями и довольно много времени на занятиях проводили вместе. Люпин часто болел, и упорно пытался скрыть свое такое хрупкое здоровье от своих куда более крепких друзей. Северус знал, что это такое - скрывать свою боль. Очень хорошо знал.
*********
Он был рад, что на Рождество почти все разъезжались по своим домам. Он всегда возносил Господу благодарственные молитвы, когда ему позволялось остаться в школе. Его родители до конца рождественских каникул устраивали многочисленные приемы и не особенно желали, чтобы он путался под ногами. Они махнули рукой на его участие в светских семейных мероприятиях несколько лет назад, с тех пор, как он, угрюмый и замкнутый, саботировал любую попытку заставить его играть роль не по годам развитого, прелестного ребенка, подходящего для демонстрации приглашенной публике. Его мать тогда была глубоко разочарована, но его отец только сузил глаза и наказал его потом гораздо более жестоко, чем обычно. В конечном итоге, чтобы он не мог причинить им неудобств, они согласились позволять ему оставаться в школе.
В этом году он был даже больше благодарен шансу побыть в одиночестве. За несколько дней до Рождества он был потрясен до самой глубины души, и очень хотел скрыть это от всего мира. Все началось, когда в Большом Зале, где все собрались перед отъездом домой на каникулы, Анита игриво подошла к нему, и подняла над его головой связку свежих веток омелы.* Как бы ему не хотелось отпрянуть, он взял себя в руки и покорно позволил ей себя поцеловать. Она поцеловала его так тепло, без излишних усилий. Она прекрасно понимала, что не стоит на него сильно нажимать. Когда они расступились, глаза у нее были прикрыты, а на щеках играл симпатичный румянец. Он же не почувствовал ничего, кроме легкого отвращения. Остальные студенты заулюлюкали и засмеялись, но затем Блэк выхватил омелу из ее руки и занес над головой Лили. Внимание всех тут же повернулось к ним. Все смотрели, как Поттер ткнул Блэка локтем под ребра, совсем не в дружеской манере и притянул свою девушку к себе. Под шумок, Северус сбежал в спальню.
* те двое, что оказываются под веточкой омелы должны поцеловаться.
Отнекиваться низя-низя. (коммент.njally)
*******
Что с ним не так? Ему только-только исполнилось 16 лет; и ему следовало интересоваться девушками. Он осознавал - даже более чем осознавал - если учесть все, что с ним случалось в жизни, но не обращал внимания на это до тех пор, пока все считалось нормальным. Анита и некоторые другие девчонки не делали тайны из того, что они находят его привлекательным. Он не боялся девушек, но также и не интересовался ими. Он тщетно пытался не делать следующий за этим закономерный вывод, но это было неизбежно. Если он не интересуется девушками, тогда, возможно, только возможно, он интересуется парнями. Нет, это невозможно. Он скрестил на столе руки и положил на них голову. Что за злая извращенная шутка судьбы? Он знал, что мужчины делают друг с другом. Как он мог не знать? За много лет, которые он мог точно сосчитать, его отец делал абсолютно все из этого - с ним. Ничто из этого не доставляло ему удовольствия; благодаря стараниям его отца, все эти вещи вызывали в нем лишь отвращение и боль. Мысль о том, что кто-нибудь прикоснется к его телу, заставляла его испытывать страх и тошноту. В то же самое время, он хотел, чтобы у него кто-нибудь был, хотел сбежать от навязанной самому себе физической и эмоциональной изоляции. Он стремился к прикосновениям, которых одновременно так сильно боялся. И не прикосновения Аниты или Лили ему были нужны. Внезапно в комнате стало слишком тихо, ему показалось, что стены вокруг него сжимаются. Он схватил уличную мантию и выбежал из комнаты.
***********
Холод успокаивал. Он вырос в Уэльсе, где единственным признаком, по которому можно было определить наступление лета, являлся слегка потеплевший дождь. Здесь было очень холодно, даже для Шотландии, но дикий пейзаж был успокаивающе знакомым.
«Ты в порядке?»
Он поднял голову от рук, сложенных на коленях. Закутанный в теплую, хотя и с заплатками, мантию, перед ним стоял Ремус Люпин.
«Да»
«А по-моему, совсем не похоже, что ты в порядке», - прокомментировал Люпин. «Они там, в зале накрыли стол. Там есть горячий шоколад. С алтейным сиропом.»
«Ничего из этого мне не хочется».
«Знаешь, все уехали», - мягко сказал Люпин. «Поезд ушел час назад».
«Ну и что» Он желал, чтобы Люпин отсюда ушел, к тому же у него не было сил пронзить его своим взглядом василиска, в котором он почти добился совершенства. Он просто хотел свернуться на снегу и позволить холоду просочиться в его кости так глубоко, чтобы никто и ничто больше не смог до него дотронуться.
«Нам не обязательно разговаривать с кем-нибудь еще», - сказал Люпин, теперь упрашивающее. «Мы можем сидеть у камина сами по себе, если хочешь». //Мы? С каких это пор между нами появилось что-то вроде дружбы?// Он взглянул на Люпина в поисках завуалированной жестокости и насмешки. Но ничего из этого не обнаружил. Встретившийся с ним взгляд серых глаз, был исполнен мягкого дружелюбия. И одиночества. //Боже милостивый, Люпину одиноко. Как, наверное, он отчаялся, если решил подойти к самому отъявленному одиночке в школе?//
«Зачем?» - подозрительно спросил он. Люпин какое-то мгновение не отвечал, казалось, он сомневается.
«Мне совершенно не с кем поговорить», - в конце концов ответил он. «А так как большинство твоих одноклассников тоже уехали, я подумал, что может быть…»
Эти колеблющиеся интонации решили за него. Люпин нерешительно протянул ему руку. Испытывая огромное беспокойство и тревогу, он все-таки пожал ее.
********
Огонь успокаивающе согревал, и шоколад оказался превосходным. Он свернулся в одном из больших, мягких кресел, находясь достаточно близко к Люпину, чтобы тому было удобно с ним общаться, но сохраняя между ними достаточно личного пространства, чтобы смягчить непривычное присутствие рядом с ним другого человеком. Они немного поговорили об уроках и учителях. Казалось бы - это всего лишь простое, легкое общение, но он обнаружил, что, как ни странно, ему вполне приятно так проводить время. Люпин оказался хорошим собеседником, с мягким чувством юмора, даже немного язвительный, но не чрезмерно.
Северус старался быть общительным, и это оказалось не так трудно, как он представлял. Выяснилось, что им обоим нравится музыка магглов. Он обнаружил, что позволяет себе смеяться над тем, что как истинный уроженец Уэльса он временами своим пением наводит ужас на всю округу. Люпин тоже смеялся - над собой, потому что сам он не в состоянии спеть и одной ноты. Люпин обожал музыку, но совершенно не умел ни петь, ни играть ни на одном инструменте. Уважение, сияющее в глазах Люпина, доставляло ему искреннее удовольствие. Вечер завершился игрой в шахматы, которая закончилась вничью.
***********
Он обнаружил, что все следующие дни он проводит с Люпином. Они были самыми старшими среди студентов, оставшихся в школе, и единственными со всего шестого курса. Было замечательно, что в его распоряжении оказалась вся спальня, но гораздо замечательнее было то, что ему было с кем вместе проводить дни. Он даже принял участие в битве снежками студентов против учителей, которых они запросто разбили наголову. Мак-Гонагалл, с разрумянившимися от холода щеками, все равно пыталась сохранять строгий вид, но Люпин при помощи умелой лести с легкостью нейтрализовал ее гнев. Она улыбалась даже Северусу. Но как только он залепил увесистым снежком чуть ниже ее спины, она взвизгнула: «Пятнадцать баллов с…» Она резко замолчала, как только мягкий снежок ударил ей в лицо. Мак-Гонагалл завертелась, но увидела стоящего неподалеку Дамблдора, в очень примечательной паре смешных мягких наушников. Северус заметил, что Дамблдор смотрел на него искрящимися глазами, светясь лучезарной одобрительной улыбкой. Он почувствовал, как по его сердцу разливается непривычное тепло.
Холодные, промокшие, и смеющиеся, они все вернулись в замок, чтобы попить чаю, капая растаявшим снегом на чисто вымытый Филчем пол. Даже Мак-Гонагалл смеялась, наблюдая, как они развешивают мокрые плащи и вытираются наколдованными ею пушистыми полотенцами.
************
«Могу я тебя кое о чем спросить?» - Люпин сел рядом с ним на ковер у камина, немного ближе, чем надо. Он с усилием сдерживал себя, чтобы не отодвинуться.
«Конечно»
«Анита Лестрендж…», - Люпин немного замялся. «Ты ей нравишься».
«Ей нравятся имя и состояние», - спокойно ответил он. Он чертовски хорошо знал, что Анита мало чем уступает ему в этих вопросах. Люпин изучающе взглянул на него.
«Нет, я думаю, что ей нравишься именно ты», - сказал тихо Люпин.
«И что?»
«Она бросается на тебя уже несколько лет подряд. Почему ты ни разу не воспользовался предложенным?»
«Меня это не интересует»
«Она очень хорошая девушка».
«Да, так и есть»
«И очень красивая»
«И это тоже»
«Ну и..?»
«Как я уже сказал, она очень хорошая девушка», - Он умышленно подчеркнул последнее слово. Люпин не дурак; он обязательно просечет. Тогда будет «правильно» отодвинуться от него, ведь Люпин всегда был очень «правильным», и он наверняка этим признанием оттолкнет его.
«О!», - Люпин ухватил смысл сказанного, но как ни странно, не отодвинулся. Он просто молча продолжал прихлебывать свой шоколад и смотреть на огонь.
Он также смотрел на языки пламени, ощущая, как непривычное умиротворяющее чувство омывает его душу. Каким-то образом то, что он сказал об этом, сняло камень с его души. Легкость, с которой это раскрылось, удивила его; он думал, что будет гораздо труднее признаться в том, что так глубоко ранило его несколько дней назад. Он был геем. Это было так просто - и так сложно. Что он собирался сделать с этим новым знанием о себе, он не знал. Но сейчас этого признания себе и Люпину оказалось достаточным, чтобы снять внутренне напряжение.
**********
После разоблачения ничего не поменялось. Он удивлялся, почему Люпин все еще ошивается вокруг него, все еще общается с ним. Он был наполовину уверен, что Люпин будет его избегать, боясь быть опозоренным, или, что хуже, заподозренным в гомосексуализме.
Он слышал насмешки школьников. Геи приравнивались к слабым, изнеженным и женственным созданиям, к тому же погрязшим в пороке. Это была оскорбительная, чрезвычайно оскорбительная характеристика для мальчика в шестнадцать лет. Терпимость и понимание того, что все люди разные - никогда не были присущи шестнадцатилетним. Люпин все же продолжал болтаться рядом, был дружелюбен. Казалось, что это не имеет для Люпина никакого значения. Он не обратил внимания даже на то, что группа слизеринцев оскорбительно засвистела им вслед, когда они гуляли, с головой погруженные в обсуждение последних портняжных изысков в одеяниях Дамблдора.
*********
День Рождества был ярким и безоблачным. Он поздно проснулся, наслаждаясь тишиной и покоем пустой спальни. Северус достаточно хорошо ладил со своими соседями по комнате. Однажды он научил их не беспокоить его по утрам, но блаженная тишина и уединение уже сами по себе были неплохим подарком.
Груда прекрасно упакованных подарков не удивила его. Он всегда получал дорогие, и по большей части, великолепные подарки от родителей и друзей. Развернув один, присланный матерью, он провел рукой по превосходной ткани новой мантии. Мать всегда дарила ему теплые мантии, зная, как легко он простывает. Он почти чувствовал любовь, которую она посылала ему завернутой в эту мягкую ткань. Другие подарки - шоколадки, забавная кружка и несколько книг - были также хороши. Последний подарок был от отца. Он боялся его разворачивать. Подарок был как всегда ужасно дорогим, прекрасным и очень полезным. Это ощущалось, как некая плата за оказанные услуги. В этом году это был великолепный плащ. Он был теплый, подбитый прекрасным мехом и очень красивый. Но также он был пошит в стиле, который ему совсем не нравился и был окрашен в богатый медово-коричневый цвет, который совершено ему не шел. Другой неуловимо утонченный способ показать ему, насколько ничтожно мало он значит для своего отца как личность. Впрочем, способ оказался не совсем утонченным, - в паре к плащу прилагалась глумливая приторно-нежная записка. Его отец был истинным джентльменом. Он никогда никого не оскорблял случайно; все оскорбления и угрозы были вполне ясны и обдуманны. Пошло оно все на хрен, подумал он, запихивая плащ обратно в коробку. Быстрым и резким движением палочки он завернул подарок заново, уничтожил записку, и написал на куске пергамента другую.
**********
«Я не могу это взять». Люпин смотрел на него широко распахнутыми глазами, держа в руках кипу прекрасной одежды.
«Почему?»
«Это слишком дорого»
«И что?» Холодные интонации аристократа были единственными, которыми он владел мастерски. В комплекте к тону также шла и «приподнятая бровь», что довершало образ состоятельного человека, который мало беспокоится насчет расходов. //Просто возьми этот проклятый плащ, Люпин, пожалуйста. Он тебе гораздо нужнее, чем мне и я совершенно не хочу его//. Казалось, Люпин услышал эти невысказанные слова и завернулся в плащ. Северус улыбнулся; плащ подошел Люпину идеально, хотя был и чуточку длинноват. К тому же, он самую малость, но отомстил отцу. Его тщательно выбираемый безумно дорогой подарок теперь достался бедняку-неудачнику.
«У меня тоже кое-что есть». Люпин, улыбаясь, достал свернутый в трубочку и небрежно перевязанный красной ленточкой пергамент. Снейп с удивлением взял его. Никто из родителей и круга его замечательно воспитанных друзей никогда ему такого не дарил. Это был рисунок, изображающий внутреннее пространство Большого Зала, все было прорисовано подробно и выполнено в весьма изысканном стиле. Это была карикатура на их однокурсников. Каждый был изображен в характерной для него, но нелестной манере. Он засмеялся внезапно, увидев свое собственное изображение, свой преувеличенно подчеркнутый нос, надменно задранный вверх, в то время как он бросает заклятие в съежившегося Питера Петтигрю. Люпин ухмыльнулся.
«Я так понимаю, тебе понравилось?»
«Очень. Спасибо». Он бережно свернул пергамент. «Не хочешь прогуляться? Обновить плащ, ну и поговорить?»
«Конечно» Люпин подождал, пока Северус натягивал свою старую мантию - безупречно пошитую на заказ и, конечно, непроглядно черную. Он достал еще пару перчаток.
«Вот» - он передал перчатки Люпину. «Подержи, пока я не положу куда-нибудь твой подарок» Северус осторожно положил пергамент под огромную ель в Большом Зале. Там он будет в сохранности до тех пор, пока он не возьмет его обратно, и повернулся к товарищу.
«Твои перчатки», - Люпин передал перчатки.
«Возьми это. Твои старые не подходят к плащу», - Северус вытащил новую пару перчаток, присланных вместе с мантией его матерью, и отдал их Люпину. Люпин выглядел, как будто собирается протестовать, но вместо этого улыбнулся.
*********
Шел сильный снег, но прогулка была очень приятной. Они добрели до Запретного Леса и, не обращая внимания на предостережения, продолжали идти дальше.
«Ты не боишься Леса?» - спросил Люпин, искоса на него взглянув.
«Нет».
«Здесь могут водиться чудовища», - смеясь, произнес Люпин, придав голосу зловещую и таинственную окраску.
«Их тут не больше, чем в Слизерине», - заметил Северус. «Не беспокойся, Ремус. Я знаю, как защититься. Мы можем вернуться, если ты боишься»
«Я не боюсь», - ответил Люпин, ловя снежинки на язык. «Создания, которые здесь встречаются, мало меня волнуют».
«Так недолго и Хагридом стать», - парировал он.
«Я? Никогда. Мне придется увеличиться в объеме по крайней мере вдвое, чтобы это получилось»,- ответил Люпин. «И мне, честно говоря, не хочется иметь соплохвостов в качестве домашних животных, как, впрочем, и Клыка».
«Клык, - просто котеночек», - ответил Северус - «Абсолютный трус»
«Знаю. Он как-то зарычал на Джеймса, и Джеймс в ответ зарычал на него. Так эта глупая безобидная тварь с визгом убежала».
«А меня Клык обожает», - гримасничая, сказал Северус «Он прячется за моей спиной, стоит поблизости кому-нибудь появиться».
«Естественно, ты сам можешь испугать любого, Северус», - ухмыльнулся Люпин. «Не надо, наверное, напоминать о том, какой ты невероятно прелестный»
«Прикуси язык, Люпин», - прикрикнул он.
«Нет. Не думаю, что я сделаю это. Я найду ему лучшее применение, чем причинять себе боль»
«Это как?»
«А вот так» Неуловимо быстрым движением, вызвавшим маленький снежный смерч, Люпин буквально вырос перед ним и внезапно поцеловал его. Северус ощутил первое прикосновение губ Люпина на своих и задрожал. Это было легко и нежно и очень, очень сладко. И так сильно отличалось от его первого поцелуя. Он поднял руку и удивленно потрогал губы пальцами. Люпин смотрел на него, тихо хмыкнув. Затем он снова поцеловал его, чуть сильнее, обхватив его руками. Люпин, оказалось, действительно умел найти языку лучшее применение, он умел делать со своим языком такие вещи, как, например нежные толчки между его губами, и скольжение по его собственному языку. Боже, это было великолепно. Поцелуй Ремуса был просто неописуем. Никогда за всю свою жизнь он не чувствовал ничего, столь теплого, красивого и великолепного. Ему казалось, что он может взлететь, несмотря на то, что это означало бы, что надо расстаться с Ремусом и его чудесным поцелуем. И как только дыхания хватает, думал он? Поцелуй длился гораздо дольше, чем, по мнению Северуса, ему было положено. Он мог бы стоять так вечно, слившись в объятьях со своим новоприобретенным другом.
Но внезапно они разбили объятья, как только услышали позади хруст веток и рычание чего-то большого и ужасного. Оба повернули головы и увидели крупную и злобную на вид тварь. Они не могли определить, кем именно она являлась, но она была большая, безобразная и с явно дурными намерениями. Казалось, тварь не может решить, на кого из них напасть, поглядывая то на одного юношу, то на другого, как будто о чем-то раздумывая, и хрипло рыча. Люпин, пытаясь отвлечь тварь, бросился в сторону, размахивая руками и пронзительно крича.
«Ты что, сдурел?» - заорал Северус, выхватив волшебную палочку и нацелил на зверюгу. «Quietus!»
Тварь мгновенно замерла, в недоумении глядя на него, затем легла и поползла на брюхе вперед к его ногам, где и застыла в смиренной позе. Люпин вернулся, остановившись в нескольких шагах поодаль. Северус не обращал на него внимания, хотя чувствовал, как глаза Люпина вопросительно сверлят его спину. Он встал на колени, и что-то мягко прошептал твари, указательным пальцем левой руки проведя прямую линию между ее глаз.
«Ступай!» От одного этого слова тварь неуклюже поднялась на ноги и потрусила прочь. Он смотрел, как она уходит, затем послал магический жалящий разряд в заднюю часть ее туши, побуждая ее двигаться немного быстрее.
«Что это за хрень?»,- потребовал объяснений Люпин.
«Понятия не имею», - пожал он плечами, убирая обратно свою палочку.
«Я имею в виду чары»
«Это контролирующие чары», - объяснил он. «Они срабатывают на большинстве животных. По крайней мере, на тех, у которых есть глаза».
«Я не врубаюсь», - Люпин тряхнул головой. «Как это работает?»
«Прежде всего, ничего не получится, если зверь почувствует страх или что-то вроде этого. Я не боюсь животных, поэтому я могу использовать эти чары», - пояснил он. «Это говорит животному о том, что ты сильнее, больше, и твои намерения гораздо опаснее, чем у него, что и заставляет животное подчиниться. Потом ты говоришь, что тебя это не колышет, и отправляешь его восвояси. Все это сопровождаешь хорошим пинком под зад, в качестве напоминания, что с тобой нельзя поступать плохо».
«Я никогда ни о чем таком не слышал».
«Это считается Темной магией»
«Почему?»
«Это срабатывает также и на некоторых людях», - ответил он. «Думаю, эти чары можно было бы преподавать по углубленной программе Ухода за магическими созданиями».
«Так откуда ты это знаешь?»
«Я изучал все виды контролирующих заклятий. Это одна из причин, по которой я был распределен в Слизерин, знаешь ли».
«А что случилось бы, если бы ты показал, что боишься?»
«Это дало бы обратный результат. Тогда животное будет контролировать тебя»
«Твою мать!»
«Вот именно».
*********
Они решили, что прогулки по Запретному Лесу являются не самой хорошей идеей и побрели обратно к Хогвартсу. Люпин, казалось, был слегка потрясен этим столкновением, но Северуса куда больше потрясли предшествующие события. Он не боялся животных. Он боялся людей. Он боялся собственных чувств. И, в настоящий момент, он боялся Ремуса Люпина. Он боялся своей реакции на Ремуса Люпина. Где-то между первыми звуками их шагов на этой прогулке и последующим сладким, горячим поцелуем, он влюбился в Ремуса.
|
