Я пришел в себя в незнакомом месте. Точнее сказать, я пришел в себя и обнаружил, что на свете не осталось знакомых мне мест. И людей.

То есть я, конечно, имею в виду волшебников.

Магглов, впрочем, тоже. А с учетом опыта последних месяцев могу добавить, что у меня не оказалось знакомых и среди подобных мне созданий. Хотя человек в зеленом халате, представившийся Джоном Д. Доу, колдомедиком больницы Святого Мунго, уверял меня, что повидал немало оборотней.

Возможно, так оно и было, но моего положения это никоим образом не облегчало. Я ощущал себя чуждым всем на свете. И особенно - тем, кто говорил, будто меня знает.

Таких нашлось несколько.

Первой объявилась молоденькая медсестричка, тоже в зеленом. Она утверждала, будто училась в школе, где я преподавал. Рассказывала она об этом очень пылко и, кажется, всерьез надеялась, что эти рассказы вернут мне память. Медсестричка была заметно огорчена, когда я вынужден был признать, что все еще не узнаю ее.

Поэтому я пообещал себе, что со следующим посетителем буду деликатней. Я очень надеялся, что посетители еще появятся. В конце концов, должен же меня знать еще кто-нибудь! Если я действительно преподавал в школе, а не провел жизнь, прячась по канавам. Чего, признаюсь, я уже всерьез начал опасаться.

А что мне оставалось думать, если кроме нее меня никто не навещал? Да и медсестричка больше не показывалась.

Зато для меня собрали консилиум колдомедиков. Должен признать, что никакого видимого действия на меня это не оказало. На них, кажется, тоже. Во всяком случае мистер Доу так и остался моим лечащим врачом. А что касается заклинаний и зелий, которыми меня лечили… Ну, их, возможно, стало больше. Не могу точно сказать. Их и до этого было многовато, на мой вкус.

А вот разговаривать мне было совершенно не с кем. Консилиум прошел, и на три долгих и унылых лунных месяца я был предоставлен самому себе. Единственным существом, которому еще было до меня дело, оказался мистер Доу. Он снабжал меня литературой, которую он считал полезной в случаях, подобных моему. А иногда предлагал разные тесты и логические задачки.

Не все из них мне нравились. Особенно раздражали те, которые плохо решались.

И все-таки я был рад визитам врача. Он держался так жизнерадостно, при виде меня потирал руки так энергично, что я всякий раз убеждался: мой "случай" по-прежнему представлялся ему весьма интересным. А значит, у меня еще сохранялась надежда на излечение. Вряд ли безнадежно больной вызвал бы у него такие эмоции.

* * *

Второй посетитель появился в тот день, когда мистер Доу пообещал попробовать новую схему лечения. Минуты не прошло с момента ухода колдомедика, как в мою палату ворвался незнакомец.

- Луни! Луни, как же я рад тебя видеть! - кинулся он обнимать меня.

Я с изумлением отстранился. Мистер Доу уверил меня, что меня зовут Ремус.

- Вы ошиблись. Я не знаю никого, кого бы называли Луни.

Я не спешил уточнять, что за вычетом мистера Доу не знаю вообще никого. Да и сам Доу вызывал у меня некоторые сомнения. Он с такой заминкой произнес свое имя во время нашей первой встречи, что я заподозрил его в желании скрыть, как его зовут.

- Луни... Это же я, Мягколап! Сириус! - посетитель растерялся, но сдаваться не собирался.

- Простите. Это мне ни о чем не говорит.

Он замолчал, глядя на меня с... досадой? надеждой? недоверием? Я не мог понять. Но ощущал, что должен сказать еще что-нибудь.

- Извините. Я не шучу - я ничего не помню. И никого.

- Совсем? - выдавил он.

Я кивнул, хотя и чувствовал, что расстроил его. Что ж, попытка быть деликатным не удалась...

- Пожалуйста, не огорчайтесь, что я не вспомнил. Я не хотел Вас обидеть.

Он махнул рукой.

- Брось, ты меня не обидел. А что говорит твой врач?

- Мистер Доу находит мой случай любопытным.

- То есть он решил писать о тебе статьи в медицинские журналы и держать тебя тут до скончания века? - вспылил Сириус.

- Сириус, я прошу больше так не говорить. Мистер Доу делает для меня все возможное. Я должен ему доверять.

- Ты вечно... - Он оборвал сам себя и разом сменил тему. - Послушай, может, я тоже могу для тебя кое-что сделать? Тебе чего-нибудь хочется?

Мне хотелось - выбраться, наконец, оттуда. Но меня и в больничный садик-то гулять не пускали, что уж было мечтать о выходе из больницы! И я покачал головой.

- Спасибо. У меня все есть.

- Ну, может, хоть что-нибудь? Я пришлю. Я так долго разыскивал тебя – и нашел в самый удивительный день! Я… я ведь, наверно, скоро женюсь, Луни. Представляешь? Я встретил удивительную девушку, и сегодня твердо решил сделать ей предложение.

Я отнюдь не представлял. Но Сириус казался таким счастливым, когда говорил об этом, что я от души его поздравил. Он просиял, а потом склонил голову к левому плечу и просительно заглянул мне в глаза.

- Мне нельзя тут находиться, но... даже если ты меня и забыл, ты все равно остаешься моим другом. Ты не будешь против, если я еще навещу тебя? Нам есть что вспомнить.

Я был тронут. И, конечно, согласился.

Тут в дверь настойчиво застучали, и Сириус, еще раз обняв меня и похлопав меня по спине, выскользнул из палаты.

На следующий день я сообразил, что не спросил, когда его ждать.

* * *

Еще пять дней прошли незаметно. Тесты давали трижды. Они показались мне не слишком сложными. Но на шестое утро я проснулся в плохом настроении. Я устал ждать изменений.

Все время до обеда я провалялся на кровати с книгой. После обеда ко мне заглянул мистер Доу. Пользуясь случаем, я спросил его, не ожидаются ли сегодня посетители. Колдомедик покраснел и промямлил, что посетителей в ближайшее время не будет, а сам он на несколько дней отправится в другой город - на конференцию. А потом скомкал разговор и быстро ушел.

Почему-то это стало последней каплей, переполнившей чашу моего терпения. То есть, конечно, не почему-то - а потому, что мне пришлось перестать себя обманывать. Пришлось признать, что излечения мне не дождаться. Об этом говорило все: и краткость визитов медсестрички и Сириуса, и подавленный вид врача, и его признание, что других посетителей не будет. К тому же на сей раз мистер Доу не проявил ко мне того интереса, который демонстрировал прежде. Перебрав все это в уме, я испугался и немедленно разозлился. Ну, а после...

Словом, все перечисленное было и само по себе достаточно скверным, но хуже всего оказалось то обстоятельство, что страх и злость во мне отгорели в миг. И оставили после себя пустоту. Совершенную пустоту.

Я прислушался к себе. Обдумал свои перспективы. Положил книжку на тумбочку. Повернулся на кровати лицом вниз. И перестал надеяться или ждать. Чего было ждать, если перемен не предвиделось?

Говорят, что отчаяние ослепляет. Меня оно оглушило. Во всяком случае, я не обратил внимания на то, что дверь палаты открылась и кто-то вошел. Я вздрогнул, лишь когда услышал щелчок закрывающегося дверного замка. А ведь тот, кто открыл дверь, был уже совсем рядом.

- Ремус, - позвал меня какой-то новый голос, - что с тобой?

Я поднял голову и уставился в склонившееся надо мной лицо. Не такое красивое, как у Сириуса. Не такое румяное, как у мистера Доу. Бледное, с резкими неправильными чертами. Обеспокоенное.

И это беспокойство было беспокойством за меня.

Мне стало немного легче.

* * *

Я смотрю на него и думаю, что на этот раз мне, кажется, есть кому все рассказать. Если я сумею связно объяснить все, что хочу. Но мне так не удается подобрать слова, поэтому я только зажмуриваюсь и мотаю головой.

- Ремус, - снова зовет он, - посмотри на меня. Успокойся. Посмотри на меня.

Я соображаю, что если не буду откликаться, этот человек, как и все, уйдет. И подчиняюсь.

Он, оказывается, и не собирается уходить. Наоборот - подхватывает стул, на который обычно усаживался мистер Доу, пододвигает его вплотную к моей кровати и садится.

- Так что случилось?

- Я ничего не помню, - выпаливаю я.

Он на миг прикрывает глаза. Потом смотрит на меня очень внимательно.

- Ясно. Что еще?

- И еще никому не удается помочь мне хоть что-нибудь вспомнить.

- А кто здесь уже был? Блэк? - теперь его лицо ничего не выражает.

Я снова мотаю головой.

- Нет. Сперва медсестра, а потом еще один... Он сказал, что его зовут Сириус.

- Все верно, это Блэк. Сириус Блэк. Вы друзья - еще со школы.

- Он работал там вместе со мной?

- Ты помнишь, что преподавал?

- Нет, - я хочу объяснить как можно точнее. Чтобы он представлял себе дело в верном свете.

И чтобы не утратил интереса.

Я ни в коем случае не буду жаловаться. Я уже успел выучить, что здесь никто не слушает жалоб.

- Мне сказали, что я был преподавателем. Это, конечно, возможно. А сам я так и не вспомнил. - Объясняю я.

- Вы с Сириусом учились на одном факультете. Тогда и подружились. Он твой однокурсник.

- А… тоже? - я ловлю его взгляд, гадая, как задать вопрос.

- Я с того же курса, но учился на другом факультете. И со мной ты общался намного меньше, чем с Блэком, - отзывается он, и мне кажется, что он недоволен. Довольно-таки сильно.

Может быть, не помнить прошлого не так уж и плохо.

- Но мы... мы же не были врагами? - разговорами меня тут не балуют, и я не собираюсь молчать. Но думаю, что будет чудом, если теперь мне удастся вытянуть из него еще что-нибудь.

- Нет, - тень проходит по его лицу, - но тогда мы редко понимали друг друга.

- А потом? Это закончилось? И когда? Сколько мне сейчас лет? - знал бы он, как много я хочу узнать! Все незаданные или оставшиеся неясными вопросы вертятся у меня на языке.

- Тридцать девять. И почти четыре с половиной месяца. Точнее - четыре месяца и десять дней, - говорит он, и часть вопросов становится ненужной. Может быть, мы и не понимали друг друга, но я был чем-то важен для него.

И, возможно, все еще важен. Раз уж он здесь.

- Перед тем, как... произошло то, что привело тебя сюда, мы выяснили... что симпатизируем друг другу. Я пообещал забрать тебя из больницы, если ты в нее попадешь. Я считал такой исход весьма вероятным, - с заминкой продолжает он.

- Если все так, - я задумываюсь, - то ведь... я не отказался?

- Нет, - теперь он говорит уверенно. А вот я начинаю колебаться.

- Тогда почему ты появился только сейчас? Ты решил не выполнять обещания? - Я даже повышаю голос. Словно сержусь на него.

Тихо, Ремус. С какой бы стати?

- Я лежал здесь же. В другом крыле. Два дня назад начал выходить из палаты.

- Я не знал. Извини, - я смущен. Теперь я совсем не хочу, чтобы он воспринял мои слова как упрек. Не знаю, почему я присвоил себе право его упрекать.

Он дергает щекой:

- Попробую извинить. Обсудим это потом. Пока подумай вот над чем: как ты теперь относишься к тому моему предложению?

Я ошарашен.

- Можешь размышлять до завтра. Я приду еще, - он встает и направляется к двери.

Я смотрю, как он уходит. Единственный человек, который предложил мне будущее.

Может быть, совсем неудобный.

- Я согласен, - говорю я ему в спину, - только...

Он оборачивается.

- Да?

Думаю, мне следует сказать, что я очень благодарен за это предложение. Мистер Доу уверял меня, что благодарить людей очень важно. Но я не знаю, как потом, после благодарностей, объяснить то, что объяснить нужно. И тем более - как сделать это так, чтобы не отпугнуть его. И потому молчу.

Он ждет. Не дождавшись ответа, снова подходит к моей кровати.

- Я слушаю.

- Иногда я становлюсь волком, - бормочу я, опустив голову. Сказать это более внятно я не решаюсь.

- Знаю, - его пальцы вдруг оказываются у меня под подбородком и вынуждают поднять голову. Я снова смотрю ему в глаза. - Было время, когда я варил тебе ликантропное зелье. И вполне смогу варить его снова.

Он убирает руку, и я ловлю ее.

- Спасибо, - теперь я верю, что все как-то наладится, и от облегчения стискиваю его пальцы. Он морщится.

- Осторожней. Ты мне синяков наставишь. Ликантропы сильнее людей.

- Прости, - я ослабляю хватку, но не могу заставить себя отпустить его руку совсем. Я разглядываю ее и вижу длинные полоски шрамов. - А это... не я виноват?

- Не ты. Ты даже пытался мне помочь.

- Хорошо, - говорю я и, неожиданно для себя, прижимаю его руку к своей щеке. - Я бы не хотел...

Он касается моих волос другой рукой.

- Я верю. Ну что ж... Пойду договариваться о нашей выписке. Думаю, через день-два мы отсюда выберемся.

В дверях он снова оборачивается:

- Только запомни: если тебя спросят - в палату никто не заходил. Тебя прячут, как золото инков. Никого не пускают.

- Как же ты добрался сюда? И как мы выйдем?

- Деньги и вовремя сказанное слово издавна творят чудеса. Даже среди дипломированных волшебников. И я намерен снова этим воспользоваться.

- Значит, Сириус..?

- Деньгами распоряжается свободно. Вот со словами хуже, - фыркает он и нажимает на ручку двери.

"Луни!" - вспоминаю я. "Это я, Мягколап!" - вспоминаю я. И объятия, в тот момент меня только удивившие. Действительно, красноречием Сириус тогда не блистал. Но, честное слово, он мне понравился. Было в нем что-то привлекательное. И в нем, и в...

- Подожди! - спохватываюсь я. - Скажи, пожалуйста, как мне тебя звать?

- Лучше всего - по имени, - он ухмыляется, но уголки его губ тотчас ползут вниз. - Северус.

Имя мне тоже нравится.

- А остального я тебе не скажу, - добавляет Северус вредным голосом и выходит. И тут же приоткрывает дверь и просовывает голову в палату.

- Во избежание попыток обращаться по фамилии, - уточняет он.

Никогда бы не подумал, что я обращался к нему по фамилии.

* * *

Мы покинули больницу на третий день. С оглушительным скандалом, причин которого я не знал. Может быть, меня не хотели выписывать под ответственность человека, который сам едва встал на ноги. А может быть, и вообще не хотели выписывать. Те тесты могли иметь к этому отношение.

Во всяком случае, из кабинета, в который его провел мистер Доу, Северус появился с кипой бумаг, среди которых было немало заполненных моим почерком. И Северус был очень рассержен.

Кстати, на двери кабинета было написано "Г.К. Анделер". Вовсе не "Д.Д.Доу".

Хотя это мог быть и чужой кабинет.

Я думал, что навсегда запомню переезд из больницы домой, но вышло не так. Переезда не было - мы попали на место сразу. Выйдя из кабинета Анделера-Доу, Северус потребовал, чтобы врачи связались с кем-то из его знакомых. К моему удивлению, они так и сделали. Казалось, в Святого Мунго рады побыстрей избавиться от него. И это было нам на руку. Вскоре ему передали портключ.

Который перенес нас на крыльцо коттеджа, стоявшего посреди большого и основательно заросшего участка. По обе стороны от крыльца, например, росли невысокие кусты с малиновыми и розоватыми цветами. Кое-где цветы уже сменились рыжими и красными ягодами. То был шиповник, сказал Северус.

Дверь коттеджа была открыта, а дом тщательно убран.

Северус объяснил, что дом к нашему возвращению подготовили присланные по его распоряжению эльфы. Они же оставили на кухне обед для нас: сэндвичи с огурцом, цыпленка с карри и рисом, вишневый пирог. После больничной еды все это показалась мне страшно вкусным. К тому же я сам мог решать, сколько чего хочу съесть, и это было действительно здорово.

В больнице я прочел, что ликантропы не очень разборчивы в пище, но любят поесть. Смешно признаться, но это правда.

А потом он показал мне все в доме, и я радовался каждому закутку, каждой двери и каждой ступеньке. Знаете, радость начинается с таких пустяков... Несмотря на скандал в больнице, тот день стал для нас обоих днем чистой радости.

И был им до самого вечера.

* * *

- Думаю, тебе нужно выбрать себе комнату, - предлагает он. - Мне кажется, тебе понравится вот эта. Но лучше реши сам.

Он открывает одну из дверей. Сюда мы уже заглядывали.

Комната эта средних размеров и приятных пропорций. Она не квадратная, но и не слишком вытянутая, а потолки в доме достаточно высоки. Кажется, тут есть все, что может понадобиться: стол у широкого окна, пара кресел перед камином, удобная кровать, большой шкаф у кровати. Особую прелесть всему придают книги - полки с ними полностью закрывают две стены.

Совершенно на мой вкус, как оказалось.

- Мне очень нравится, - говорю я честно. - Тут удобно и красиво. А в какой комнате будешь спать ты?

Он хмыкает.

- Видимо, в какой-нибудь другой.

Это звучит так, будто я выгнал его из его собственной спальни.

Впрочем, так оно и есть - ведь все в этом доме принадлежит ему. И я еще не спросил, где он сам хочет расположиться.

- Если эта комната тебе нравится больше всех, я могу устроиться в соседней, - предлагаю я.

Он качает головой:

- Не нужно. Возможно, у меня еще будет шанс воспользоваться этой.

Недоумение на моем лице слишком красноречиво, чтобы его можно было оставить без внимания.

- Между нами не было дружбы, когда я решил, что ты сможешь жить здесь, - объясняет он, глядя в окно. - Мы интересовали друг друга в ином качестве. Менее платоническом.

Я не знаю, что на это ответить. Чувствую себя рыбой, выброшенной на берег. По крайней мере, на основании того, что я о них прочел, мне кажется, что вне воды рыбы должны себя чувствовать именно так. Немыми и беспомощными.

Я понимаю, о чем он говорит. Читал и об этом. И меня не смущает сама идея таких отношений. Но... я не смогу быть его любовником. Не сумею изобразить то, чего не чувствую.

Он переводит взгляд на меня и поднимает руку, словно отстраняя что-то:

- Мне известно, что сейчас ты относишься ко мне не так. Точнее, никак не относишься. И я не намерен принуждать тебя. Но, может быть, все еще вернется. Твоя память. И... то отношение. В этом случае - только в этом случае, разумеется, - мы сможем...

Я с шумом выдыхаю. Это не так страшно, как мне сперва подумалось.

- Впрочем, даже если этого и не случится, я все равно попробую вернуть тебе память, - завершает он.

Я киваю.

- Я понимаю. Спасибо.

- Не за что, - он снова смотрит в окно. - Для себя стараюсь.

И почти улыбается.

Эту перевернутую улыбку я уже видел на его лице. Там, в больнице.

* * *

Комната осталась за мной.

А он трансфигурировал для меня одну из подушек. Я не люблю высокие.

Получилось что-то вроде "думки", только мягкой. И на ней появился рисунок. Облако и тонкий рожок месяца.

По-моему, вышло замечательно.

Когда-нибудь я буду рассказывать, как привыкал спать на облаках.

* * *

Несмотря на то объяснение - а может, и благодаря ему, - мы быстро научились вести себя так, чтобы друг друга не стеснять. Северус оказался "совой", а я, хоть и мог зачитаться на полночи, был скорее "жаворонком". К тому моменту, как он выходил на кухню выпить утренний кофе, я успевал принять душ, одеться (мы посетили магазин готового платья в первый же день после выписки), нагуляться по прилегающему к коттеджу участку, наглядеться на все, что росло вокруг, и на обитающую в этой растительности мелкую живность…. Успевал подслушать болтовню дроздов и перепалку ворон ("Определитель птиц Соединенного Королевства" был выдан мне на второй день по приезде); посвистеть, передразнивая соек; успевал вымокнуть до нитки, если шел дождь (волки не так легко простужаются, знаете ли, так что можно было не надевать плаща, и я этим пользовался)...

А иногда - в хорошую погоду - я ничего этого не успевал, предпочитая всему просто посидеть в траве, закрыв глаза и задрав лицо к солнцу.

Бывало, я с утра забирался на чердак и совал нос в какой-нибудь из стоявших там сундуков; или, наоборот, обнаруживал, что некоторые сундуки никак нельзя открыть. Порой крутился на кухне, болтая с приходящими эльфами. В общем, по утрам проводил время в свое удовольствие. Но что мне удавалось всегда и с неизменным успехом - так это нагулять к завтраку аппетит. Зверский, как поддразнивал меня Северус.

Он только глаза округлял, видя, как я поглощаю огромный омлет или яичницу с беконом, потом большую порцию пирога с почками, сливовый пудинг, тосты с маслом и мармеладом... И запиваю это огромным количеством чая.

Омлет был уступкой его вкусу. Я предпочитал традиционный британский завтрак. Он как-то признался, что больше любит континентальную кухню.

- Подумать только, если бы не ликантропия, ты бы давно погиб. Умер бы от обжорства, - вздыхал он, пока я жевал. - А ты ведь даже не толстеешь! Полмира удавилось бы от зависти, узнай они, как оборотням повезло...

Если он и хотел пристыдить меня таким образом, то это не очень помогало. Мне даже нередко хотелось съесть еще больше - чтобы сильнее удивить его. Но, увы, приходилось признать, что и у ликантропов интерес к пище небезграничен.

Если честно, я прекрасно обошелся бы и гораздо меньшими порциями. Но раз уж угощают - почему не съесть еще?

* * *

После завтрака я заходил к себе за книгой, которую читал накануне перед сном, и шел в библиотеку, чтобы обсудить с Северусом прочитанное. Да, там была еще и библиотека - те полки в моей комнате оказались не в счет.

Мне нравилось сидеть среди книг; нравилось и учиться, хотя некоторые детали поначалу ускользали от меня. Если такое случалось, он объяснял мне, что имелось в виду. Иногда он раздражался или отвечал мне с заминкой. Но я не обижался, понимая, что некоторые мои вопросы должны были казаться ему глупыми. И даже, скорее всего, и были таковыми.

Поначалу в те дни, когда неудачных вопросов было много, мы заканчивали занятия раньше обычного. Если же я задавал удачный вопрос, - то есть спрашивал о вещах серьезных, - он отвечал быстро, но после устраивал мне проверки. Нечто наподобие тех тестов из Святого Мунго.

Над некоторыми из его заданий мне приходилось поломать голову, но я не был в претензии. Отчасти я воспринимал это как игру. Это было интересно. И - мне хотелось вернуть поскорее если не память, то хотя бы знания. Снова стать похожим на того, кем я был прежде.

Или хотя бы - на того человека, каким он меня помнил. Может быть, он представлял себе меня как-то неполно или пристрастно, но все-таки и это тоже был я. Ради возможности снова стать собой можно было и постараться.

Позже мы оба втянулись в это, и проверки стали ежедневными.

После занятий мы обедали и выходили на прогулку - к лесу или наоборот, в ближайшую деревушку, Сайфернити-Мид. Деревушка была магической. Если мы заранее не планировали пойти куда-то по делам (скажем, на почту за совой; своих сов у него не было), я сам выбирал маршрут. После Святого Мунго возможность самому выбирать что-то казалось мне драгоценной.

Какую бы дорогу я ни выбрал, Северус не возражал. Но он нередко предлагал вернуться домой раньше, чем мне хотелось. Обычно в таких случаях мы договаривались, что я пройдусь еще немного. Он только просил меня не уходить далеко одному, и я соблюдал это условие. Тем более что гулять вдвоем было все же интереснее.

Дома он сразу отправлялся к себе. А я располагался в гостиной. Садился читать. Потом мы ужинали и, чаще всего, сидели некоторое время в библиотеке, обсуждая планы на следующий день. Или просто о чем-нибудь разговаривая. Эти вечера были очень хороши, хотя некоторые разговоры выходили у нас довольно странными. Я обнаружил, что все еще не вполне его понимаю.

Нет, его речи не были соблазнительными. Хотя иногда я ловил его взгляды, которые... Которых я стеснялся.

И которые мне нравилось чувствовать на себе.

Знаете, ощущать себя желанным поначалу не только приятно, но и страшновато. Особенно когда не знаешь, что тебя ждет. И открывать это заново ничуть не легче, чем в первый раз.

А иногда мы сразу после ужина расходились по своим углам. Так бывало в те дни, когда утренние задания бывали особенно сложными.

Вообще-то такие задания попадались нередко, так что время от времени он замыкался в себе. Думаю, ему слишком хотелось видеть меня прежним. И ему явно не нравилось объяснять мне, в чем состояли мои ошибки. Тогда мы говорили меньше обычного - и уже не на специальные темы. Но и это было здорово. С ним вообще оказалось интересно, а с тех пор, как я вышел из больницы, даже самые трудные дни казались мне по-своему хороши. И время шло незаметно, пока не выяснилось, что он не слишком ошибался относительно моей комнаты.

Две недели жизни дома сделали то, чего не удалось трем месяцам в Святого Мунго. Мое тело напомнило мне, что может желать не только сна или пищи. И что нуждаться в чьем-то обществе можно не только из-за любви к разговорам.

Только он, похоже, не собирался делать первый шаг. В первый же день оговорил условия - и других не выдвигал. А я не очень понимал, как следует действовать. Так, чтобы не вызвать его недовольства.

* * *

Одно время мне казалось, что все разрешится само собой. Мы начали проводить больше времени вместе. Тогда как раз установилась очень жаркая погода, и заниматься стало совершенно невозможно. Он пытался убедить меня, что наши уроки необходимы. Я и не собирался спорить с этим - был совершенно согласен. И все же, вопреки собственной воле, так отчаянно зевал над книгами, что он сдался и объявил каникулы. Вместо библиотеки мы теперь отправлялись на реку.

Там все шло по-другому. Я узнал, что прекрасно плаваю и даже могу лежать на воде, потому что река держит меня, как большая ладонь. И что он плавать не любит и даже плохо умеет, но с удовольствием смотрит на то, как я купаюсь. И от этого я почему-то чувствовал себя особенно ловким.

Еще лучше все стало в то утро, когда на реке у нас объявились соседи - молодая женщина с ребенком. Они расположились чуть выше по течению, за излучиной - у самой пристани. Над рекой неслись их голоса и смех, потом прокатилось звяканье лодочной цепи. Потом я нырнул, и все звуки пропали. А когда вынырнул, услышал пронзительный крик:

- Дерек! Дерек! Помогите! Помогите!

Женщина выбежала из-за кустов. Она неслась по берегу, увязая в песке, и кричала так, будто обезумела. Словно с нею случилось нечто такое, ужаснее чего уже и быть не могло. Я увидел, как Северус подобрался, как большой кот; как он кинулся к ней. И тут из-за поворота реки показалась лодка. Весла были вставлены в уключины, но никто не греб. Течение несло лодку почти что на меня, а на дне суденышка сидел очень бледный мальчик лет шести или семи.

В несколько гребков я добрался до лодки и ухватился за борт.

- Привет, - сказал я. - Ты Дерек?

Мальчик кивнул.

- Давай вернемся к маме? - предложил я.

Он снова кивнул, и я сообразил, что он слишком напуган для того, чтобы говорить. Я забрался в лодку, потихоньку развернул ее и сел на весла. Уключины заскрипели, вода побежала вспять, ребенок заулыбался и уселся на скамеечку. И я понял, почему женщина не призвала лодку обратно. На дне лодки - там, где только что сидел мальчик, - лежала волшебная палочка. Должно быть, то была ее палочка.

Мы доплыли быстро. Лодка была легкой, а уж для ликантропа - и вовсе как перышко. Женщина кинулась к нам и заключила мальчика в объятия. А потом, не отпуская сына, принялась благодарить меня. Мне кажется, она боялась, что если радоваться недостаточно, ее Дерек снова исчезнет.

Она назвалась Сибиллой. Услышав имя, Северус поднял бровь и взглянул на меня. Возможно, это означало, что некогда я знал женщину, которую так звали. Впрочем, и это имя оказало на меня обычное действие. То есть ровным счетом никакого.

Я видел, что он немного разочарован этим, но зато доволен тем, что я сделал. Мне показалось, что в его глазах появилось нечто вроде уважения. Как если бы я доказал, что уже стал тем, кто достоин самого лучшего отношения.

Он был действительно доволен мной.

Он был рад.

Если вы желали чего-нибудь очень долго, вы поймете, как мне стало приятно.

* * *

Сибилла требовала, чтобы и Дерек сказал мне спасибо, но он только серьезно пожал мою руку.

- Я буду с тобой дружить, - сказал он.

По-моему, это было достаточной наградой.

Я смотрел на мальчика и думал о Сириусе. Интересно, не забыл ли он про меня? Захочет ли отыскать? И сумеет ли?

Если да, то его ждет сюрприз. Я научился общаться с людьми, не чувствуя себя при этом идиотом. И одиноким тоже.

Но все еще предпочитал слушать, а не говорить.

Северус как-то быстро сумел отделаться от наших новых знакомых, почти ничего им не рассказав. Он уклонился и от ответов на вопросы, где и как давно мы живем. Сибилле удалось выведать лишь, что мы иногда бываем в деревне.

Я был рад, что разговор не затянулся. Не то чтобы я стеснялся признаться кому-то в том, что потерял память. Нет; но честно говоря, я ведь оставался тут даже не ради возвращения памяти.

Ради того, что волнует меня больше, чем мое прошлое.

А это признание, как мне казалось, было не из тех, что можно делать на публике.

Особенно имея в виду его.

* * *

Из-за приключения на реке мы обедаем очень поздно, но с тем большим удовольствием. Потом долго сидим в библиотеке, болтая о разной чепухе. Северус рассказывает ужасно комичные истории о первых попытках детей пользоваться волшебными палочками. Я смеюсь до изнеможения. Я уверен, что он все выдумал, но он клянется, что это действительно происходило.

- Чтоб мне никогда больше не пить огневиски, если это неправда! - объявляет он.

И в подтверждение своих слов немедленно призывает два стакана и бутылку. Он уверяет, что если после таких слов ему удастся выпить, то это будет вернейшим доказательством его честности. И наливает нам обоим.

Мне выпить удается. Ему тоже. Я смеюсь. И его лицо озарятся в ответ.

Я готов просидеть так хоть до утра, но внезапно он спохватывается.

- А ты знаешь, который час?

Я не знаю. Но он объявляет, что нам обоим давно пора спать.

Расставаться с ним до завтра совершенно не хочется.

- Зайдешь пожелать мне спокойной ночи?

- Это необходимо? - уточняет он с легкой насмешкой.

- Тебе трудно? - цепляюсь я. И он уступает.

- Идем.

В моей комнате эльфы вечером включают свет. О том, чтобы мне снова начать использовать Люмос, и они, и Северус пока слышать не хотят, хотя разговоры о необходимости подобрать мне волшебную палочку между нами и ведутся.

Обычно забота эльфов мне не мешает, но сегодня я жалею о том, что все освещено. У меня тут царит полный бардак. Я понимаю, что это мне следовало бы убрать разбросанные одежду и книги, но почему-то все время про все забываю. И теперь немного нервничаю.

Но он, кажется, не разглядывает комнату. Он кидает взгляд только на лежащую на полу у моей кровати книгу.

- Это что ты читаешь?

- Что-то по толкованию предсказаний. - Я честно вспоминаю, но название вылетело у меня из головы. Мне не до того.

- Ясно.

Он прислоняется к стене и смотрит в окно, во тьму. И в лице его больше нет света.

- Что случилось? - не выдерживаю я.

- Ничего. - Отзывается он тихо. - Сегодня был прекрасный день. И очень долгий. Мы оба устали. Спокойной ночи.

Нельзя сказать, чтобы мне хорошо спалось.

Наутро домовые эльфы сложили все мои вещи как следует. Они сказали, что теперь им приказано за этим следить.

Стало намного приятнее. Я начинаю думать, что раньше был аккуратистом.

Понятия не имею, что заставило меня изменить этой привычке.

* * *

Проходит пара дней. Он держится отстраненно. И вокруг него витает новый запах. Пропитывает волосы и одежду. Но мне кажется, что сильнее всего пахнут его губы.

Иногда поверх этого запаха ложится запах огневиски. Иногда они сливаются в один. И Северус все реже смотрит на меня тем взглядом. А мне все беспокойней.

Скоро полнолуние.

* * *

С того момента, как мы перебрались домой, я не принимал никаких лекарств. Северус объяснил, что перед тем, как начинать новый курс зелий, мне следует отдохнуть от применявшихся в Святого Мунго. Я был полностью за. К концу моего пребывания в больнице мне стало казаться, что всю кровь в моем теле заменили коктейлем из микстур от разных болезней. Прямо-таки не оборотень, а мечта средневекового алхимика, помешавшегося на врачевании.

Теперь, наконец, кровь снова стала кровью.

Превращаться после аконита, порция которого варилась с расчетом именно на твой вес и возраст, - все равно что змее менять кожу. Так несложно, так... естественно. От превращения после стандартного ликантропного зелья это отличается так же, как игра в крокет отличается от пахоты по болоту. Я чувствую себя здоровым и бодрым, и голова остается ясной.

На кухне для меня приготовлены вода и мясо, дверь на улицу не заперта, и соседний лес в моем распоряжении. А если вернуться домой пораньше, то можно отоспаться перед обратным превращением и почти не устать.

И, одевшись, на цыпочках выйти из своей комнаты - пока он еще не знает, что все закончилось.

Мне хочется увидеть, чем он занят.

Увидеть поскорее.